Стрелки на будильнике показали пять утра, и мужчина на кровати
вздрогнул….
- Вот я и проснулся, маленькая букашка в огромном мире. Доброе утро,
Иван сын Василия! - Сказал он бодро и задумался. - Доброе? Да! Конечно! Утро такое безоблачное, солнце силу набирает и льет лучами приветливо. – Иван Васильевич встал со скрипучей постели и потянулся. Прищурив карие глаза, пощупал щетинки на лице… - Не дело. Надо привести себя в порядок. - Поспешно просунув широкие ступни в тапочки, первым делом засеменил к умывальнику.
- А! А! А-а-а, приятно! - Оглушил тишину довольный голос.
Руки Ивана Васильевича немного тряслись, словно после перепоя, потому их движения были неловкими. А холодная вода из крана брызгами летела на небритое лицо и во все стороны. Закончив водную процедуру, хозяин небольшой, но светлой комнаты наспех вытерся полотенцем, им же и старательными движениями лужи на полу, вернул мокрую вещицу на место - к крючку в стене.
- Та-а-ак! – Произнес Иван, позабыв про бритье щетин. Потирая сухие ладони, он вернулся к кровати, поправил подушку, следом вальяжно разлегся. - Что будем делать сегодня? Пойдем на работу или заболеем? - Поковыряв в мясистом носу, мужчина быстро определил… - Признаков простуды не наблюдается. - По поводу головы и ног, соответственно заметил… - Не сильная боль в правом полушарии с отдельными
ощущениями отечности, но не более чем в другие дни. А печень!? – Прощупав внутренние части худого тела, не выступающие наружу, он не обнаружил никаких припухлостей и болезненности. Потому, скрестив руки на груди, сказал на выдохе… - М-да-а-а. - Тем и закончил утренний осмотр. - Завтракать вроде не хочется, но от чашки кофе я бы не отказался. - Облизал сухие губы. - Мечтать никогда не вредно, тем более что я не плох в философии!
Последние мысли натолкнули Ивана Васильевича к чему-то очень важному, и усталое лицо обрело оттенок серьезности. Мужчина вскочил с постели, достал из тумбочки несколько стопок исписанной бумаги и, быстро пролистав их потными пальцами, выбрал одну, затем радостно воскликнул:
- Ага-а-а! Вот это мне и надо! Ценные записи. Думаю, они почти готовы
к публикации.
Не переодевая пижамы, Иван Васильевич направился к небольшому столу у окна и сел на стул. Немного поерзав, пожилой мужчина выпрямил сгорбившуюся спину, приподнял руки, словно пианист над клавишами и, побарабанив тонкими пальцами по столу, произнес воодушевленно:
- Та-а-ак-с, приступим.
Яйцевидная голова Ивана сына Василия резко наклонялась то в одну сторону, то в другую, внимательно разглядывая высокие стопки книг. Рядом лежали ровные или скомканные листы бумаги, также цветные ручки с нагрызенными кончиками.
- Чирик-чирик! Воробей на жердочке сидит, зернышка ждет, но никто не дает, - весело пропел и тихо свистнул.
Положив перед собой старую рукопись, Иван Васильевич взял левой рукой чистый лист, правой рукой крепко сжал красную ручку и начал писать, притом профессионально быстро. Не закончив очередного предложения, он резко скомкал лист и бросил на пол. Над новым творением глубоко вдохнул носом, неторопливо выдохнул ртом
и проделал дыхательное упражнение несколько раз, а его хрупкое тело плавно наклонилось над столом. Появился заголовок "ЧЕЛОВЕК".
- Та-а-ак-с, - задумался Иван Васильевич. - Что такое “человек” и с чем
его едят? Отсюда явно то, что он – это, прежде всего – “хомо хабилис”,
то есть “человек умелый”! Он – это “хомо еректус” – “человек прямоходящий” и “хомо сапиенс” - “человек разумный”. – Иван Васильевич погрыз шариковую ручку. – Значит, человек находится
на вершине пищевой цепочки.
За входной дверью послышались шаги.
– Опять соседи, - удручающе вздохнул писатель. - Они что совсем не спят?! Невозможно сосредоточится!
Хватило мгновения, чтобы Иван Васильевич начал нервничать. Он хотел встать и поругаться с теми, кто за дверью, но одумался и, помешкав пару секунд, подумал с сарказмом о написанном на листе:
- Где пищевая цепочка? В заводской столовой? Пища, пища…. Я - дурак!
Совсем не соображаю! – Злобно выкрикнул и бросил ручку в угол комнаты, потом уставился на голую стену. Его тело было в напряжении, а бледное лицо сморщенным. - Думай, думай, Иван сын Василия! - Солнце пронзило зеркально-чистые стекла, и хозяин комнаты засиял вместе с лучами. – Вот он, божественный знак! Природа! Матушка Природа! - Слова вновь запрыгали на бумаге…. Иван Васильевич, вздрагивая после каждого нажима ручки, в азарте и четко проговаривал вслух написанные слова… - В природе… человек… находится… на вершине… пищевой… цепочки.
Далее роящиеся мысли обрели ясность и вписывались в "Трактат мудрости", как по маслу. Временами, его размышления также произносились вслух, но по большей части, мужчина за столом продолжал тихо мычать под нос. Когда муза неожиданно испарялась
в душной комнате, Иван Васильевич выговаривал то с воодушевлением, а то с презрением к самому себе:
- Нервишки шалят?! Ничего-о-о! – Или…. - Так у всех философов бывает!
К сожалению, слов, бодрящих его нервы, становилось все меньше и меньше. В конце концов, Иван сын Василия, упершись ногами в ножки стола, резко отодвинул стул и выпрыгнул из него. Так как мебели в комнате было немного, он мог свободно вышагивать на худых и длинных ногах, подобных ходулям, и широко размахивать руками. Резкие
метания его тела из угла в угол длились минут пять.
- Это не честно, не честно, - изо рта вырвался озлобленный и почти плаксивый шепот вместе с брызгами слюны. – Она, она так не может со мной поступать. Бросила в самый важный момент, - ворчал на музу.
Вдруг Иван Васильевич резко остановился, и его тело замерло, но не глаза…. Большие черные зрачки судорожно дергались. И не губы, которые беззвучно и неустанно открывались, закрывались, открывались, закрывались…. Изо рта Ивана Васильевича выплеснулся невразумительный шепот, затем вырвались громкие, как у оратора перед огромной публикой, слова, и продолжались, продолжались, оглушая тишину в комнате:
- Иван сын Василия! Иван сын Василия! Иван….
Неожиданно для Ивана Васильевича маленькое окно входной двери, словно шторами закрылось круглым лицом человека, и хозяин комнаты замер в испуге. Щелкнул замок, дверь широко открылась, и двое молодых мужчин крепкого телосложения, в белых костюмах спешно направились к Ивану Васильевичу. Тот злобно глянул на входящих, передернулся телом и заорал отрывисто, еще громче, выговаривая каждое слово:
- Иван! Сын! Василия! Иван! Сын! Василия….
За мужчинами вбежала симпатичная брюнетка в белом халате и
со шприцем в руке.
- Держите крепче! - Смандовала. – Руку! Да не эту!
- Не робей, - шепнул один незваный гость другому.
- Совсем сбрендил, бедолага, - прошептали в ответ.
В скором времени медсестра с санитарами покинули комнату, где в неловкой позе, запрокинув голову и приоткрыв рот, лежал с прикрытыми глазами Иван Васильевич.
- Иван сын Ва…, - было последним, что сказал вслух страдающий от психического заболевания философ.
В скором времени Иван Васильевич крепко уснул. А во сне, сидя за столом посреди огромной библиотеки, возвышенно произнес перед любознательными учениками:
- Человек - очень живучее создание с личным умом и родословной памятью! Вот я, к примеру, Иван сын Василия.
вздрогнул….
- Вот я и проснулся, маленькая букашка в огромном мире. Доброе утро,
Иван сын Василия! - Сказал он бодро и задумался. - Доброе? Да! Конечно! Утро такое безоблачное, солнце силу набирает и льет лучами приветливо. – Иван Васильевич встал со скрипучей постели и потянулся. Прищурив карие глаза, пощупал щетинки на лице… - Не дело. Надо привести себя в порядок. - Поспешно просунув широкие ступни в тапочки, первым делом засеменил к умывальнику.
- А! А! А-а-а, приятно! - Оглушил тишину довольный голос.
Руки Ивана Васильевича немного тряслись, словно после перепоя, потому их движения были неловкими. А холодная вода из крана брызгами летела на небритое лицо и во все стороны. Закончив водную процедуру, хозяин небольшой, но светлой комнаты наспех вытерся полотенцем, им же и старательными движениями лужи на полу, вернул мокрую вещицу на место - к крючку в стене.
- Та-а-ак! – Произнес Иван, позабыв про бритье щетин. Потирая сухие ладони, он вернулся к кровати, поправил подушку, следом вальяжно разлегся. - Что будем делать сегодня? Пойдем на работу или заболеем? - Поковыряв в мясистом носу, мужчина быстро определил… - Признаков простуды не наблюдается. - По поводу головы и ног, соответственно заметил… - Не сильная боль в правом полушарии с отдельными
ощущениями отечности, но не более чем в другие дни. А печень!? – Прощупав внутренние части худого тела, не выступающие наружу, он не обнаружил никаких припухлостей и болезненности. Потому, скрестив руки на груди, сказал на выдохе… - М-да-а-а. - Тем и закончил утренний осмотр. - Завтракать вроде не хочется, но от чашки кофе я бы не отказался. - Облизал сухие губы. - Мечтать никогда не вредно, тем более что я не плох в философии!
Последние мысли натолкнули Ивана Васильевича к чему-то очень важному, и усталое лицо обрело оттенок серьезности. Мужчина вскочил с постели, достал из тумбочки несколько стопок исписанной бумаги и, быстро пролистав их потными пальцами, выбрал одну, затем радостно воскликнул:
- Ага-а-а! Вот это мне и надо! Ценные записи. Думаю, они почти готовы
к публикации.
Не переодевая пижамы, Иван Васильевич направился к небольшому столу у окна и сел на стул. Немного поерзав, пожилой мужчина выпрямил сгорбившуюся спину, приподнял руки, словно пианист над клавишами и, побарабанив тонкими пальцами по столу, произнес воодушевленно:
- Та-а-ак-с, приступим.
Яйцевидная голова Ивана сына Василия резко наклонялась то в одну сторону, то в другую, внимательно разглядывая высокие стопки книг. Рядом лежали ровные или скомканные листы бумаги, также цветные ручки с нагрызенными кончиками.
- Чирик-чирик! Воробей на жердочке сидит, зернышка ждет, но никто не дает, - весело пропел и тихо свистнул.
Положив перед собой старую рукопись, Иван Васильевич взял левой рукой чистый лист, правой рукой крепко сжал красную ручку и начал писать, притом профессионально быстро. Не закончив очередного предложения, он резко скомкал лист и бросил на пол. Над новым творением глубоко вдохнул носом, неторопливо выдохнул ртом
и проделал дыхательное упражнение несколько раз, а его хрупкое тело плавно наклонилось над столом. Появился заголовок "ЧЕЛОВЕК".
- Та-а-ак-с, - задумался Иван Васильевич. - Что такое “человек” и с чем
его едят? Отсюда явно то, что он – это, прежде всего – “хомо хабилис”,
то есть “человек умелый”! Он – это “хомо еректус” – “человек прямоходящий” и “хомо сапиенс” - “человек разумный”. – Иван Васильевич погрыз шариковую ручку. – Значит, человек находится
на вершине пищевой цепочки.
За входной дверью послышались шаги.
– Опять соседи, - удручающе вздохнул писатель. - Они что совсем не спят?! Невозможно сосредоточится!
Хватило мгновения, чтобы Иван Васильевич начал нервничать. Он хотел встать и поругаться с теми, кто за дверью, но одумался и, помешкав пару секунд, подумал с сарказмом о написанном на листе:
- Где пищевая цепочка? В заводской столовой? Пища, пища…. Я - дурак!
Совсем не соображаю! – Злобно выкрикнул и бросил ручку в угол комнаты, потом уставился на голую стену. Его тело было в напряжении, а бледное лицо сморщенным. - Думай, думай, Иван сын Василия! - Солнце пронзило зеркально-чистые стекла, и хозяин комнаты засиял вместе с лучами. – Вот он, божественный знак! Природа! Матушка Природа! - Слова вновь запрыгали на бумаге…. Иван Васильевич, вздрагивая после каждого нажима ручки, в азарте и четко проговаривал вслух написанные слова… - В природе… человек… находится… на вершине… пищевой… цепочки.
Далее роящиеся мысли обрели ясность и вписывались в "Трактат мудрости", как по маслу. Временами, его размышления также произносились вслух, но по большей части, мужчина за столом продолжал тихо мычать под нос. Когда муза неожиданно испарялась
в душной комнате, Иван Васильевич выговаривал то с воодушевлением, а то с презрением к самому себе:
- Нервишки шалят?! Ничего-о-о! – Или…. - Так у всех философов бывает!
К сожалению, слов, бодрящих его нервы, становилось все меньше и меньше. В конце концов, Иван сын Василия, упершись ногами в ножки стола, резко отодвинул стул и выпрыгнул из него. Так как мебели в комнате было немного, он мог свободно вышагивать на худых и длинных ногах, подобных ходулям, и широко размахивать руками. Резкие
метания его тела из угла в угол длились минут пять.
- Это не честно, не честно, - изо рта вырвался озлобленный и почти плаксивый шепот вместе с брызгами слюны. – Она, она так не может со мной поступать. Бросила в самый важный момент, - ворчал на музу.
Вдруг Иван Васильевич резко остановился, и его тело замерло, но не глаза…. Большие черные зрачки судорожно дергались. И не губы, которые беззвучно и неустанно открывались, закрывались, открывались, закрывались…. Изо рта Ивана Васильевича выплеснулся невразумительный шепот, затем вырвались громкие, как у оратора перед огромной публикой, слова, и продолжались, продолжались, оглушая тишину в комнате:
- Иван сын Василия! Иван сын Василия! Иван….
Неожиданно для Ивана Васильевича маленькое окно входной двери, словно шторами закрылось круглым лицом человека, и хозяин комнаты замер в испуге. Щелкнул замок, дверь широко открылась, и двое молодых мужчин крепкого телосложения, в белых костюмах спешно направились к Ивану Васильевичу. Тот злобно глянул на входящих, передернулся телом и заорал отрывисто, еще громче, выговаривая каждое слово:
- Иван! Сын! Василия! Иван! Сын! Василия….
За мужчинами вбежала симпатичная брюнетка в белом халате и
со шприцем в руке.
- Держите крепче! - Смандовала. – Руку! Да не эту!
- Не робей, - шепнул один незваный гость другому.
- Совсем сбрендил, бедолага, - прошептали в ответ.
В скором времени медсестра с санитарами покинули комнату, где в неловкой позе, запрокинув голову и приоткрыв рот, лежал с прикрытыми глазами Иван Васильевич.
- Иван сын Ва…, - было последним, что сказал вслух страдающий от психического заболевания философ.
В скором времени Иван Васильевич крепко уснул. А во сне, сидя за столом посреди огромной библиотеки, возвышенно произнес перед любознательными учениками:
- Человек - очень живучее создание с личным умом и родословной памятью! Вот я, к примеру, Иван сын Василия.
Обсуждения Иван сын Василия