Безлунный вечер с фонарями вместо звёзд.
Я несу её тяжёлую дорожную сумку, она идёт рядом, согревая нос варежкой, а снег в считанные секунды заметает наши следы позади.
Тишину нарушаю я:
- Помню такой же снег. Мне тогда было лет пять от силы, и я мог смотреть в окошко, только поднявшись на цыпочки и положив подбородок на подоконник. Белые хлопья залепляли стекло, и фонарь вечно гудящей неподалёку фабрики просвечивал таким тёплым светом через толщу снега. И я всё смотрел в окно, пока глаза не начали невозможно слипаться. Спать хотелось, только засыпать я не хотел. Но, конечно, сдался. А наутро навалило такие сугробы, что мы не могли выйти из дома, пока не откопали дверь снаружи…
Она поворачивается ко мне, улыбаясь краешками глаз:
- Вот вечно ты так – в позавчера или послезавтра, а в сейчас заглядываешь вполглаза и вслушиваешься вполуха. Мне кажется, и меня ты видишь где-то там – в мечтах и воспоминаниях, забывая, что я рядом.
- Нет, тебя я, пожалуй, вижу вне времени и пространства.
- Вот-вот. А простого человеческого внимания от тебя не дождёшься. Пройдёт несколько минут, я навсегда, слышишь – навсегда, уйду из твоей жизни, а ты даже на меня не обидишься!
- Не обижусь.
- А надо бы. Я хотела бы видеть рядом с собой человека из плоти и крови, а у тебя, как ты говоришь: «Дух дышит где хочет».
- Дышит где хочет, - отзываюсь я.
- Именно! Уверена, даже если ты отморозишь нос, то об этом тебе скажут посторонние, сам-то ты этого не почувствуешь.
- Всякое бывает. Не буду оправдываться. Снег, дорога, твоя тяжёлая сумка – это только знаки, буквы в огромной книге жизни. И я рад, что некоторые из них - общие в твоей книге и моей. Может быть, только, слова, которые из них складываются разные, да и находятся в разных абзацах большой истории. Уедешь ты или останешься, я скажу – ничто не случайно, и пойду дальше по строкам своей истории. Хотя, конечно, в первом случае мне будет очень горько на душе, но всё поправится рано или поздно.
- Не знала бы я тебя, - улыбается она, - то решила бы, что ничегошеньки для тебя не значу. Так, только лишь пара фраз из всей твоей жизни.
- Но ты же знаешь, что пара фраз в книге бывает ключевыми.
- Знаю, но мне не хотелось бы, чтобы меня толковали как символ, как дорожный знак на пути. Не хочу, чтобы во всех моих словах и поступках кто-то искал смысл. Я хочу, чтобы хоть что-нибудь было просто так, само по себе. И чтобы добро не совершалось от избытка чьей-то доброты, а происходило само собой. Да, впрочем, ты понимаешь…
- Понимаю.
- Вот! Ты даже не будешь уговаривать меня остаться, хотя можешь бесконечно долго упрашивать по мелочам. Ах, если бы ты сказал: «Нет, я тебя не понимаю. Останься, потому что я жить без тебя не могу!». Но ты этого не сделаешь, скажешь, что вполне и без меня жить сможешь. Это, конечно будет правдой, но почему бы иногда не соврать по такому поводу. В чём-нибудь другом ты, наверняка, мастер обманывать!
- Грешен, каюсь. Но почему-то именно с тобой мне хочется быть максимально честным, хотя по-житейски, как раз с тобой-то быть честным надо меньше всего.
- Всё-то ты знаешь! Только под ноги не забывай смотреть. Поскользнешься, философ.
И мы входим в блистающий стеклом вокзал, в вечно суетящуюся толпу людей, которые все, как один спешат – домой, на работу, в отпуск… И мне в этом шуме не по себе. Она берёт меня за руку, чтобы не потеряться, и мы вместе выходим на перрон, где её ждёт пышущий жаром громада-поезд. Мы молча входим в вагон, наполненный этим странным дорожным запахом, я ставлю её сумку под сидение, а она в это время смотрит на меня, понимая, что, наверняка, больше не встретит никого похожего на меня. На прощание мы просто улыбаемся друг другу, и через минуту передо мной пробегает набирающий ход поезд, а потом скрывается из виду, и она всё время смотрит в окошко на быстро удаляющегося меня.
И мне тяжело перелистывать прочитанную страницу книги моей жизни, но я знаю, что впереди ещё много листов, скрывающих неведомое мне, но однажды предстоящее прочесть. И с каждой буквой, каждым словом разворачивающейся передо мной истории я связан, доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем…
Я несу её тяжёлую дорожную сумку, она идёт рядом, согревая нос варежкой, а снег в считанные секунды заметает наши следы позади.
Тишину нарушаю я:
- Помню такой же снег. Мне тогда было лет пять от силы, и я мог смотреть в окошко, только поднявшись на цыпочки и положив подбородок на подоконник. Белые хлопья залепляли стекло, и фонарь вечно гудящей неподалёку фабрики просвечивал таким тёплым светом через толщу снега. И я всё смотрел в окно, пока глаза не начали невозможно слипаться. Спать хотелось, только засыпать я не хотел. Но, конечно, сдался. А наутро навалило такие сугробы, что мы не могли выйти из дома, пока не откопали дверь снаружи…
Она поворачивается ко мне, улыбаясь краешками глаз:
- Вот вечно ты так – в позавчера или послезавтра, а в сейчас заглядываешь вполглаза и вслушиваешься вполуха. Мне кажется, и меня ты видишь где-то там – в мечтах и воспоминаниях, забывая, что я рядом.
- Нет, тебя я, пожалуй, вижу вне времени и пространства.
- Вот-вот. А простого человеческого внимания от тебя не дождёшься. Пройдёт несколько минут, я навсегда, слышишь – навсегда, уйду из твоей жизни, а ты даже на меня не обидишься!
- Не обижусь.
- А надо бы. Я хотела бы видеть рядом с собой человека из плоти и крови, а у тебя, как ты говоришь: «Дух дышит где хочет».
- Дышит где хочет, - отзываюсь я.
- Именно! Уверена, даже если ты отморозишь нос, то об этом тебе скажут посторонние, сам-то ты этого не почувствуешь.
- Всякое бывает. Не буду оправдываться. Снег, дорога, твоя тяжёлая сумка – это только знаки, буквы в огромной книге жизни. И я рад, что некоторые из них - общие в твоей книге и моей. Может быть, только, слова, которые из них складываются разные, да и находятся в разных абзацах большой истории. Уедешь ты или останешься, я скажу – ничто не случайно, и пойду дальше по строкам своей истории. Хотя, конечно, в первом случае мне будет очень горько на душе, но всё поправится рано или поздно.
- Не знала бы я тебя, - улыбается она, - то решила бы, что ничегошеньки для тебя не значу. Так, только лишь пара фраз из всей твоей жизни.
- Но ты же знаешь, что пара фраз в книге бывает ключевыми.
- Знаю, но мне не хотелось бы, чтобы меня толковали как символ, как дорожный знак на пути. Не хочу, чтобы во всех моих словах и поступках кто-то искал смысл. Я хочу, чтобы хоть что-нибудь было просто так, само по себе. И чтобы добро не совершалось от избытка чьей-то доброты, а происходило само собой. Да, впрочем, ты понимаешь…
- Понимаю.
- Вот! Ты даже не будешь уговаривать меня остаться, хотя можешь бесконечно долго упрашивать по мелочам. Ах, если бы ты сказал: «Нет, я тебя не понимаю. Останься, потому что я жить без тебя не могу!». Но ты этого не сделаешь, скажешь, что вполне и без меня жить сможешь. Это, конечно будет правдой, но почему бы иногда не соврать по такому поводу. В чём-нибудь другом ты, наверняка, мастер обманывать!
- Грешен, каюсь. Но почему-то именно с тобой мне хочется быть максимально честным, хотя по-житейски, как раз с тобой-то быть честным надо меньше всего.
- Всё-то ты знаешь! Только под ноги не забывай смотреть. Поскользнешься, философ.
И мы входим в блистающий стеклом вокзал, в вечно суетящуюся толпу людей, которые все, как один спешат – домой, на работу, в отпуск… И мне в этом шуме не по себе. Она берёт меня за руку, чтобы не потеряться, и мы вместе выходим на перрон, где её ждёт пышущий жаром громада-поезд. Мы молча входим в вагон, наполненный этим странным дорожным запахом, я ставлю её сумку под сидение, а она в это время смотрит на меня, понимая, что, наверняка, больше не встретит никого похожего на меня. На прощание мы просто улыбаемся друг другу, и через минуту передо мной пробегает набирающий ход поезд, а потом скрывается из виду, и она всё время смотрит в окошко на быстро удаляющегося меня.
И мне тяжело перелистывать прочитанную страницу книги моей жизни, но я знаю, что впереди ещё много листов, скрывающих неведомое мне, но однажды предстоящее прочесть. И с каждой буквой, каждым словом разворачивающейся передо мной истории я связан, доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем…
Обсуждения Доколе не...