Солнце стало припекать — значит, пора перекусить. Так, раз-два, три-четыре, пошагали, пошагали, через песочек — к лесочку: пожевать — и назад по песочку. До чего же там сочные листья! Век бы жевала, да нужно порой и поспать.
Жизнь здесь, скажу вам прямо — не жизнь, а рай: тёплый песок, чистая вода да свежие листья, — о чём ещё можно мечтать? День за днём: ни думать, ни напрягаться. На солнышке погрелась, не спеша — к еде, не спеша — к воде, да в тенёк подремать. Снова погреться, поесть-попить-искупаться, — тут и ночь, тут и спать, пока солнышко вновь не пригреет.
Иногда случаются вещи и поинтереснее. Когда я была маленькой, а того дерева, в тени которого я люблю отдохнуть в полдень, не было и в помине, довелось мне видеть, как змея поймала мышку. Мышки — глупышки: нет бы чуть что — юрк в норку, так ведь нет, шастают, любопытные, всё бы им посмотреть да обнюхать... Жалко бедняжку, конечно, да только сама виновата.
Или вот случай ещё какой был годков эдак тридцать-сорок тому назад. Вынесло на берег дельфинёнка: милый такой, чёрненький, и смотрит так жалобно. Дай, думаю, подойду к нему, пожалею, пусть хоть утешится перед смертью, — ан нет, гляжу, в воде, возле самого берега, дельфин покрупнее суетится — мать, наверное. Ткнулась носом в песок, раз, другой, — ничего, только сама чуть на мель не села. Уплыла, а я думаю: ну всё, смирилась, умрёт так умрёт, что же тут тревожиться, ещё нарожает. Нет, возвращается, и не одна, а с подмогой: ещё трое приплыли, хвостами по воде хлопают, дельфинёнка водой окатывают, да носами — в песок. Так желобок и протёрли, чтоб малютка выплыть смог.
Глупые они, эти дельфины. Так ведь недолго и самим погибнуть, раз к суше они не привычные. Вон я плавать не умею, так и не суюсь ведь в море! — а искупаться — и лужи прибрежной хватит. Дали бы малышу умереть спокойно, коль уж не уберёгся: к чему самим-то рисковать? Меня моя мамка как зарыла в песок яйцом, так и поминай, как звали: порода наша крепкая, самостоятельные все как один, и всю жизнь только на себя полагаемся. Да и я, сколько себя помню, кладку отложу — и место забуду, чтобы голова не болела: пусть детки сами выкарабкиваются.
А вчера я видела на берегу мёртвую чайку со сломанными крыльями: вся обтрёпанная, перья будто ощипаны, смотреть страшно! Говорят, три дня назад над морем гроза была (сама-то я не видела: чуть греметь начало, так я — в панцирь от греха подальше), вот, видать, ей крылышки-то и попортило. Птицы вообще — создания слабые и к жизни не приспособленные: то одна упадёт, то другая. Если на крыле держаться не могут, что же их в небо тянет-то? Вот мне ещё ни разу в жизни не то что падать — спотыкаться не приходилось! Шаг-другой, шаг-другой, не спеша, не торопясь: через песочек — в лесочек, жевать листочек.
Раз-два, три-четыре, пошагали, пошагали... Скоро спать пора...
Жизнь здесь, скажу вам прямо — не жизнь, а рай: тёплый песок, чистая вода да свежие листья, — о чём ещё можно мечтать? День за днём: ни думать, ни напрягаться. На солнышке погрелась, не спеша — к еде, не спеша — к воде, да в тенёк подремать. Снова погреться, поесть-попить-искупаться, — тут и ночь, тут и спать, пока солнышко вновь не пригреет.
Иногда случаются вещи и поинтереснее. Когда я была маленькой, а того дерева, в тени которого я люблю отдохнуть в полдень, не было и в помине, довелось мне видеть, как змея поймала мышку. Мышки — глупышки: нет бы чуть что — юрк в норку, так ведь нет, шастают, любопытные, всё бы им посмотреть да обнюхать... Жалко бедняжку, конечно, да только сама виновата.
Или вот случай ещё какой был годков эдак тридцать-сорок тому назад. Вынесло на берег дельфинёнка: милый такой, чёрненький, и смотрит так жалобно. Дай, думаю, подойду к нему, пожалею, пусть хоть утешится перед смертью, — ан нет, гляжу, в воде, возле самого берега, дельфин покрупнее суетится — мать, наверное. Ткнулась носом в песок, раз, другой, — ничего, только сама чуть на мель не села. Уплыла, а я думаю: ну всё, смирилась, умрёт так умрёт, что же тут тревожиться, ещё нарожает. Нет, возвращается, и не одна, а с подмогой: ещё трое приплыли, хвостами по воде хлопают, дельфинёнка водой окатывают, да носами — в песок. Так желобок и протёрли, чтоб малютка выплыть смог.
Глупые они, эти дельфины. Так ведь недолго и самим погибнуть, раз к суше они не привычные. Вон я плавать не умею, так и не суюсь ведь в море! — а искупаться — и лужи прибрежной хватит. Дали бы малышу умереть спокойно, коль уж не уберёгся: к чему самим-то рисковать? Меня моя мамка как зарыла в песок яйцом, так и поминай, как звали: порода наша крепкая, самостоятельные все как один, и всю жизнь только на себя полагаемся. Да и я, сколько себя помню, кладку отложу — и место забуду, чтобы голова не болела: пусть детки сами выкарабкиваются.
А вчера я видела на берегу мёртвую чайку со сломанными крыльями: вся обтрёпанная, перья будто ощипаны, смотреть страшно! Говорят, три дня назад над морем гроза была (сама-то я не видела: чуть греметь начало, так я — в панцирь от греха подальше), вот, видать, ей крылышки-то и попортило. Птицы вообще — создания слабые и к жизни не приспособленные: то одна упадёт, то другая. Если на крыле держаться не могут, что же их в небо тянет-то? Вот мне ещё ни разу в жизни не то что падать — спотыкаться не приходилось! Шаг-другой, шаг-другой, не спеша, не торопясь: через песочек — в лесочек, жевать листочек.
Раз-два, три-четыре, пошагали, пошагали... Скоро спать пора...
Обсуждения Черепаха