Бред бездомного пса
Спасибо кончено прощай Москва,
Не видеть больше мне, мне ничего; (от автора)
Иду в рай за собачье долготерпение.
Братцы живодеры, за что же вы меня, за что же вы меня, за что?
(Агата Кристи «Собачье сердце»)
Неужели это конец? Вот и все. Нет. Да. Чего удивляться? Этого и следовало ожидать. Да, но как-то не так хочется. Пугает не сам конец, а его содержание. Я всегда был готов к смерти. В любой момент. Но чтобы так. От своих, от тех, кому доверился, кого любил, ради которых воскресил желание жить, и жить не только для себя… Сколько раз себе повторял: нельзя никому никогда доверять; нет в мире настоящих псов; жить по волчьим законам стаи. Все эти сказки о любви, справедливости, дружбе, милосердии, жертве – для тюфяков. Никакой собачьей этики никогда и в помине не существовало. А кто ей доверялся, ею же и был съеден. Вот и меня постигла та же участь. Ну чего мне не хватало? Ну, спал где не попади, ел не всегда, ну не было осознанности, не смерть меня, а я ее искал. Так лучше бы тогда: под машину броситься; заснуть на трамвайных рельсах, сцепиться с «питбулькой». Но нет так!!! Не так! Внутри не приятно; сжалось резко все и, расслабившись, исчезло; ничего не чувствую – пусто, - оттого, что обманут. Больше всего в жизни боялся быть обманутым. Ограждал себя как мог. Обидно, все предали. А был бы из породистых не пришлось,… не пришлось бы зябнуть по ночам, искать теплого ночлега, косточки закапывать, хвостом вилять и прыгать на задних лапах как шут, дурачок, глаза строить туповатые, наполненные страданием ради печеньки, а иногда и подачи в под дых. Жил бы как полагается: придуривался, лицемерил и лгал всю жизнь, но зато ка-ку-ю-ю.
Зима в том году выдалась особенно «смертоносной». Я думал и до большой пирушки «богов» не доживу. Они в эти дни и сами отрывались, и нас не обижали. И угораздило же меня в тот зловещий вечер; в поисках пищи забрел как никогда дальше, на чужую территорию. Помню, еще в мусоре молока прокисшего нашел, пучило страшно. А потом этот Лохмач. Я таких лохматых от роду не видел. Он мне сразу не понравился, холодом повеяло при его появлении, а глаза любовью горели, странно. И как-то не естественно, подозрительно добрым он мне показался: «Ты я вижу не здешний. Замерз? – спрашивает, – пойдем со мной, есть место: тепло и поесть всегда найдется». Пошел. Все равно, думаю, идти-то некуда, а хуже не будет.
Пока шли, Лохмач, не переставая, пытался мне что-то «зачесывать». Мол, в наше время добрых псов не встретишь; а я вот, как ты думаешь, почему тебе помогаю? Ну дает мудила, что за вопросы: «Да я пока и не знаю, помогаешь ты или нет», - кренделечек еще тот, ля.
Община, как они себя называли, состояла из 3-х бродячих псов (Лохмач; коротконогий с приплюснутой мордой, рыжий; и большой, серый с белым воротничком – интеллигентишка) и сука со щенком.
После отмороза мозгов я отдыхал на сене, это был заброшенный хлев. А они, перебивая друг-друга и по очереди, пытались мне что-то объяснить: разницу между собакой и псом или псиной - не каждая тварь может назвать себя собакой, а только индивид стремящийся познать тайну бытия, «богов», и по мере просветления отказывается от прихотей плоти, продвигается на уровень созерцания, собачьей этики, которая построена на взаимной любви к ближнему. Спариваться на протяжении жизни можно только с одним партнером-собакой. В лае не употреблять нецензурных гавов. И если твои моральные принципы достигнут идеала, то в последующей жизнь, после смерти, ты перейдешь на высший уровень бытия – «богов».
И я поверил; доверился идеям собак. Решил достигать совершенства. Не знаю: то ли от жизни былой – обида гложет постоянно за несправедливость; то ли действительно доверился – собака не пес, не псина какая-нибудь.
До следующих холодов и снега хлев пополнился еще двумя последователями – полукровки: немка и восточный азиат. Котов мы уже не гоняли, как бездумные животные, добычей делились поровну; во время периодов для совокупления приходилось, конечно, трудновато – Лохмач первый достиг контроля в этом вопросе.
Потом случилось следующее: псов с улицы забирали в железный ящик на колесах, и о них больше никто не слышал. Все боялись этого неведомого, прятались. Мусор и пищевые остатки «богов» уже собирались в закрытых емкостях, добраться никак.
Холод и голод – никогда не думал, что эти безобидные вещи, для собак, разумеется, будут способствовать потаканию псиной природе.
Лохмач мертвой хваткой вцепился мне в горло и трепался до тех пор, пока я от недостатка воздуха не потерял сознание. Постоянное недоедание ослабило мой организм, и я уже не смог прийти в себя. Странно, мне вдруг стало жарко и приятно, все, что происходило вокруг, как будто во сне, я бредил…
После того как мне отгрызли вторую лапу, от потери крови, я засыпал крепче. Мысли о том, что предали свои же, что обманут, что – «Не так! Не так!», сменяла новая реальность. Надежда и вера. Я ведь собака. Я должен перейти в…, наследовать царство собак – «богов». Я буду ходить на двух лапах; взаимная любовь; нет вранья, обидчиков, лицемеров, предателей, врагов. Это лучший мир, предел совершенства. Одного я не мог понять – открывшие мне вход в мир «богов» ходячих на задних лапах, здесь их меня лишили… Теперь конец. Или, может быть, начало?
Конец.
Спасибо кончено прощай Москва,
Не видеть больше мне, мне ничего; (от автора)
Иду в рай за собачье долготерпение.
Братцы живодеры, за что же вы меня, за что же вы меня, за что?
(Агата Кристи «Собачье сердце»)
Неужели это конец? Вот и все. Нет. Да. Чего удивляться? Этого и следовало ожидать. Да, но как-то не так хочется. Пугает не сам конец, а его содержание. Я всегда был готов к смерти. В любой момент. Но чтобы так. От своих, от тех, кому доверился, кого любил, ради которых воскресил желание жить, и жить не только для себя… Сколько раз себе повторял: нельзя никому никогда доверять; нет в мире настоящих псов; жить по волчьим законам стаи. Все эти сказки о любви, справедливости, дружбе, милосердии, жертве – для тюфяков. Никакой собачьей этики никогда и в помине не существовало. А кто ей доверялся, ею же и был съеден. Вот и меня постигла та же участь. Ну чего мне не хватало? Ну, спал где не попади, ел не всегда, ну не было осознанности, не смерть меня, а я ее искал. Так лучше бы тогда: под машину броситься; заснуть на трамвайных рельсах, сцепиться с «питбулькой». Но нет так!!! Не так! Внутри не приятно; сжалось резко все и, расслабившись, исчезло; ничего не чувствую – пусто, - оттого, что обманут. Больше всего в жизни боялся быть обманутым. Ограждал себя как мог. Обидно, все предали. А был бы из породистых не пришлось,… не пришлось бы зябнуть по ночам, искать теплого ночлега, косточки закапывать, хвостом вилять и прыгать на задних лапах как шут, дурачок, глаза строить туповатые, наполненные страданием ради печеньки, а иногда и подачи в под дых. Жил бы как полагается: придуривался, лицемерил и лгал всю жизнь, но зато ка-ку-ю-ю.
Зима в том году выдалась особенно «смертоносной». Я думал и до большой пирушки «богов» не доживу. Они в эти дни и сами отрывались, и нас не обижали. И угораздило же меня в тот зловещий вечер; в поисках пищи забрел как никогда дальше, на чужую территорию. Помню, еще в мусоре молока прокисшего нашел, пучило страшно. А потом этот Лохмач. Я таких лохматых от роду не видел. Он мне сразу не понравился, холодом повеяло при его появлении, а глаза любовью горели, странно. И как-то не естественно, подозрительно добрым он мне показался: «Ты я вижу не здешний. Замерз? – спрашивает, – пойдем со мной, есть место: тепло и поесть всегда найдется». Пошел. Все равно, думаю, идти-то некуда, а хуже не будет.
Пока шли, Лохмач, не переставая, пытался мне что-то «зачесывать». Мол, в наше время добрых псов не встретишь; а я вот, как ты думаешь, почему тебе помогаю? Ну дает мудила, что за вопросы: «Да я пока и не знаю, помогаешь ты или нет», - кренделечек еще тот, ля.
Община, как они себя называли, состояла из 3-х бродячих псов (Лохмач; коротконогий с приплюснутой мордой, рыжий; и большой, серый с белым воротничком – интеллигентишка) и сука со щенком.
После отмороза мозгов я отдыхал на сене, это был заброшенный хлев. А они, перебивая друг-друга и по очереди, пытались мне что-то объяснить: разницу между собакой и псом или псиной - не каждая тварь может назвать себя собакой, а только индивид стремящийся познать тайну бытия, «богов», и по мере просветления отказывается от прихотей плоти, продвигается на уровень созерцания, собачьей этики, которая построена на взаимной любви к ближнему. Спариваться на протяжении жизни можно только с одним партнером-собакой. В лае не употреблять нецензурных гавов. И если твои моральные принципы достигнут идеала, то в последующей жизнь, после смерти, ты перейдешь на высший уровень бытия – «богов».
И я поверил; доверился идеям собак. Решил достигать совершенства. Не знаю: то ли от жизни былой – обида гложет постоянно за несправедливость; то ли действительно доверился – собака не пес, не псина какая-нибудь.
До следующих холодов и снега хлев пополнился еще двумя последователями – полукровки: немка и восточный азиат. Котов мы уже не гоняли, как бездумные животные, добычей делились поровну; во время периодов для совокупления приходилось, конечно, трудновато – Лохмач первый достиг контроля в этом вопросе.
Потом случилось следующее: псов с улицы забирали в железный ящик на колесах, и о них больше никто не слышал. Все боялись этого неведомого, прятались. Мусор и пищевые остатки «богов» уже собирались в закрытых емкостях, добраться никак.
Холод и голод – никогда не думал, что эти безобидные вещи, для собак, разумеется, будут способствовать потаканию псиной природе.
Лохмач мертвой хваткой вцепился мне в горло и трепался до тех пор, пока я от недостатка воздуха не потерял сознание. Постоянное недоедание ослабило мой организм, и я уже не смог прийти в себя. Странно, мне вдруг стало жарко и приятно, все, что происходило вокруг, как будто во сне, я бредил…
После того как мне отгрызли вторую лапу, от потери крови, я засыпал крепче. Мысли о том, что предали свои же, что обманут, что – «Не так! Не так!», сменяла новая реальность. Надежда и вера. Я ведь собака. Я должен перейти в…, наследовать царство собак – «богов». Я буду ходить на двух лапах; взаимная любовь; нет вранья, обидчиков, лицемеров, предателей, врагов. Это лучший мир, предел совершенства. Одного я не мог понять – открывшие мне вход в мир «богов» ходячих на задних лапах, здесь их меня лишили… Теперь конец. Или, может быть, начало?
Конец.
Обсуждения Бред бездомного пса