Посвящаю всем детям, погибшим на минах после войны!
Земли посёлка Гаркуша, Темрюкского района, Краснодарского края, расположены так, что с юга омывают их воды Таманского залива. С запада Керченский пролив, а северная граница проходит по возвышенностям, самая высокая из которых 104м, «Горелая Могила», расположенная рядом с Керченским проливом и названная так после войны. Название такое, сопка получила из-за того, что переходила из рук в руки 4 раза.
Солдат сложивших там головы не перечесть. Вся высота была изрыта окопами по окружности. Окоп, проволочное заграждение. Окоп и новое ограждение…. Все поля в округе были заминированы.
Прошло лет пять, после Победы, стали каждую весну приезжали саперы. После их отъезда, руководство получало добро на использование нового поля.
Самой страшной профессией в совхозе в то время, были пастух и тракторист. Гурскому дяди Ване, деду Форикову, взрывом оторвало ноги. Трактористы, бывшие танкисты, гибли больше по беспечности. Выпьет и пообещает соседке колючую проволоку притащить. Едет к «Горелой Могиле», набрасывает на колючую проволоку якорь, тросом, привязанным к трактору, тянет. А оно и «бухает». Трактора ХТЗ-5 кабинок не имели.
Но больше всех смерть подстерегала мальчишек. К приезду сапёров, мы собирали мины, гранаты, снаряды. Каждый делал свой тайный склад, а потом несли сапёрам, за что они с нами расплачивались сахаром. Принеся противотанковую мину, просили, чтобы они её разобрали, себе взяли внутренности, а нам отдать крышки. Крышки нужны были в хозяйстве. Можно было воду наливать птице, или зерна насыпать.
Но однажды всё переменилось, осознав свои ошибки, солдаты перестали с нами "расплачиваться", ругали. Мы тогда стали взрывать сами, используя костры.
В совхозе людей и сотни не было. Жители посёлок в своей устной речи, поделили на "Центр", "Крестьянская", "Тракторная". В "Центре", из домов, стояли два барака, пекарня, баня, клуб с конторой и старый помещичий дом.
На "Крестьянском" стояли три дома, столько же домов на "Тракторном". Но кроме домов, на «Тракторном», была школа, расположенная в помещичьей усадьбе.
Большинство ребят звали Виктор; Бурцов, Гавричко, Гражданкин, Григорьев, Нестерчук, Орлов, Миронов, Ревенков, Сычов, Тарахно, Шамрай. Всех нас объединяло одно, отцов не было ни у кого.
Летом мы были предоставлены сами себе. Вот и проводили время по собственному пониманию. Но это понимание, всегда подсказывало, чем набить желудок, чтобы под «ложечкой» не сосало? Весной, летом сложности не составляло утолить голод. Мы шли в окопы, брали немецкую каску, накладывали в неё устрицы, и в морской воде варили, над костром.
Как надоест до чертиков это блюдо, переходили на яйца Ракши, Скворцов, которые гнёзда устраивали в обрывах. Бычков морских, рыбу, ловили домой, но это было не так много как рыбы штормом выброшенной на берег. Посмотришь на жабры рыбы, розовые, берешь. Если уже белые, то не трогали.
Кроме того, всегда после шторма ходили над берегом, искали монеты, которые волны вымывали из земли. Летом приезжали археологи, со студентами, из исторических институтов Москвы, Ленинграда и рыли, рыли. Но, а мы у их шефов меняли на что-либо съестное, то, что из наших находок им понравится.
Мой крёстный, Печерица дядя Петя, роя погреб, наткнулся на амфору, кувшин невероятных размеров. Вытащил из него всё зерно, окаменевшее, хранил там свеклу, картошку. Меня предупредил, что ни дай бог расскажешь археологам, прибью.
Вот так однажды, бродя по берегу, после шторма, в поисках «клада», услышали взрыв.
- Это Андрей Григорьев лимонку взорвал, я у него видел. Пошли, посмотрим?» - заявил мой друг, Гавричко Виктор. Лимонки, гранаты немецкие, с деревянной ручкой, для нас были сказочной находкой. Их можно было бросать в залив из укрытия, с надеждой, что рыба потом вверх брюхом вся в заливе перевернётся.
И мы сразу побежали. Подбежав, увидели незабываемое зрелище. Витя Орлов лежал мёртвый. На теле не было ни единой ранки, но тело вроде кто намазал гуталином.
Андрюша Григорьев лежал у кювета дороги. Правой ноги и руки не было. Левая рука и нога держались за счёт сухожилий. Живот был весь вырван, зиял пустотой. Когда мы подбежали вокруг Андрюши уже собрались люди. Он всех присутствующих оглядывал, но только глазами.
- Андрюша, ты узнаёшь нас? Стала его расспрашивать Дулина Матрена Григорьевна, моя соседка.
- Да, вы бабушка Дулиха. Дайте мне воды, пить хочется» - попросил Андрюша.
«Нельзя, нельзя!» - предупредил кто-то. Баба Мотя мне моргнула, мол, неси. Я принёс, кружку воды и передал. Матрена Григорьевна нагнулась, поднеся кружку к губам Андрюши. Он стал жадно глотать воду, а она сразу окрашенная кровью, вытекая из разорванного живота, растекалась по дороге, вместе с кусками запекшейся крови.
В это время раздался душераздирающий крик. Обезумевшая от горя мать Андрюши бегала по дороге, а при подходе к куску мяса сына издавала не человеческий рев. Руки её непроизвольно хватались за волос, который она вырывала клочьями из своей головы. Затем собирала мясо в подол, шла дальше, находила новый кусок тела, и всё повторялось. Собранные куски тела падали ей под ноги, а руки выдирали очередную прядь волос.
Каждый её крик сопровождался у меня животным страхом. Из-за чего по телу пробегали «мурашки». Вероятно, «мурашки» тоже от всего увиденного мечтали скрыться, но сил хватало только кожный покров мой, превратить в наждачную бумагу. Видеть её страдания было невозможно спокойно. Разум мой не мог всё это переварить….
- Бабушка, дайте ещё водички? - попросил Андрюша.
- Нельзя тебе столько пить сыночек - стала уговаривать его Матрёна Григорьевна.
- Нельзя? Ладно! - произнес Андрюша, после чего глаза его закрылись, а мы все его окружавшие начали, рыдая размазывать слёзы по лицу, каждый, понимая, что услышал их от Андрюши в последний раз.
Мать, почувствовав кончину сына, прибежала и, упав на него, стремилась, как бы впихнуть свою жизнь в его разорванное тело.
Передавая вам эти воспоминания, слёзы бегут ручьём и как в детстве, непонятная сила желание имеет мозги выдавить из головы.
После всего увиденного я трое суток не мог воду пить. Пить хочется, глаза в кружку опущу и сразу Андрюша, разорванный, перед глазами. Начинает мутить, рвота. О психологах раньше и понятия не имели.
Кроме погибших Вити с Андрюшей, с ними был и Валера Николаев. По своей смелости, Валера не имел равных ребят, в нашей среде. Прыгая вниз головой в воду с мачты сейнера, или садясь на необъезженную лошадь, через время делал её для себя объезженную. А тут понимая, что всё может кончиться плохо, отвёл только начавшую ходить Таю Орлову за угол дома, и опустил в яму, в которой месили лошадью глину для производства самана, из которого строили дома. Только вышел вновь, из-за угла дома, как его осколок сразу нашел, выбив все передние зубы. После чего за ним приклеилась кличка – «беззубый».
В дальнейшем нашем спасании, сыграла мать Андрюши. Она Виктора, старшего нас на 4 года, всегда водила крепко держа за руку по посёлку. Вначале Виктор упирался, сопротивлялся, вырывался, потом плакал, объясняя, что ему уже так стыдно ходить «пристёгнутым», но мать не выпускала несколько лет. Это было живой агитацией для нас, от безумных поступков сдерживало.
Земли посёлка Гаркуша, Темрюкского района, Краснодарского края, расположены так, что с юга омывают их воды Таманского залива. С запада Керченский пролив, а северная граница проходит по возвышенностям, самая высокая из которых 104м, «Горелая Могила», расположенная рядом с Керченским проливом и названная так после войны. Название такое, сопка получила из-за того, что переходила из рук в руки 4 раза.
Солдат сложивших там головы не перечесть. Вся высота была изрыта окопами по окружности. Окоп, проволочное заграждение. Окоп и новое ограждение…. Все поля в округе были заминированы.
Прошло лет пять, после Победы, стали каждую весну приезжали саперы. После их отъезда, руководство получало добро на использование нового поля.
Самой страшной профессией в совхозе в то время, были пастух и тракторист. Гурскому дяди Ване, деду Форикову, взрывом оторвало ноги. Трактористы, бывшие танкисты, гибли больше по беспечности. Выпьет и пообещает соседке колючую проволоку притащить. Едет к «Горелой Могиле», набрасывает на колючую проволоку якорь, тросом, привязанным к трактору, тянет. А оно и «бухает». Трактора ХТЗ-5 кабинок не имели.
Но больше всех смерть подстерегала мальчишек. К приезду сапёров, мы собирали мины, гранаты, снаряды. Каждый делал свой тайный склад, а потом несли сапёрам, за что они с нами расплачивались сахаром. Принеся противотанковую мину, просили, чтобы они её разобрали, себе взяли внутренности, а нам отдать крышки. Крышки нужны были в хозяйстве. Можно было воду наливать птице, или зерна насыпать.
Но однажды всё переменилось, осознав свои ошибки, солдаты перестали с нами "расплачиваться", ругали. Мы тогда стали взрывать сами, используя костры.
В совхозе людей и сотни не было. Жители посёлок в своей устной речи, поделили на "Центр", "Крестьянская", "Тракторная". В "Центре", из домов, стояли два барака, пекарня, баня, клуб с конторой и старый помещичий дом.
На "Крестьянском" стояли три дома, столько же домов на "Тракторном". Но кроме домов, на «Тракторном», была школа, расположенная в помещичьей усадьбе.
Большинство ребят звали Виктор; Бурцов, Гавричко, Гражданкин, Григорьев, Нестерчук, Орлов, Миронов, Ревенков, Сычов, Тарахно, Шамрай. Всех нас объединяло одно, отцов не было ни у кого.
Летом мы были предоставлены сами себе. Вот и проводили время по собственному пониманию. Но это понимание, всегда подсказывало, чем набить желудок, чтобы под «ложечкой» не сосало? Весной, летом сложности не составляло утолить голод. Мы шли в окопы, брали немецкую каску, накладывали в неё устрицы, и в морской воде варили, над костром.
Как надоест до чертиков это блюдо, переходили на яйца Ракши, Скворцов, которые гнёзда устраивали в обрывах. Бычков морских, рыбу, ловили домой, но это было не так много как рыбы штормом выброшенной на берег. Посмотришь на жабры рыбы, розовые, берешь. Если уже белые, то не трогали.
Кроме того, всегда после шторма ходили над берегом, искали монеты, которые волны вымывали из земли. Летом приезжали археологи, со студентами, из исторических институтов Москвы, Ленинграда и рыли, рыли. Но, а мы у их шефов меняли на что-либо съестное, то, что из наших находок им понравится.
Мой крёстный, Печерица дядя Петя, роя погреб, наткнулся на амфору, кувшин невероятных размеров. Вытащил из него всё зерно, окаменевшее, хранил там свеклу, картошку. Меня предупредил, что ни дай бог расскажешь археологам, прибью.
Вот так однажды, бродя по берегу, после шторма, в поисках «клада», услышали взрыв.
- Это Андрей Григорьев лимонку взорвал, я у него видел. Пошли, посмотрим?» - заявил мой друг, Гавричко Виктор. Лимонки, гранаты немецкие, с деревянной ручкой, для нас были сказочной находкой. Их можно было бросать в залив из укрытия, с надеждой, что рыба потом вверх брюхом вся в заливе перевернётся.
И мы сразу побежали. Подбежав, увидели незабываемое зрелище. Витя Орлов лежал мёртвый. На теле не было ни единой ранки, но тело вроде кто намазал гуталином.
Андрюша Григорьев лежал у кювета дороги. Правой ноги и руки не было. Левая рука и нога держались за счёт сухожилий. Живот был весь вырван, зиял пустотой. Когда мы подбежали вокруг Андрюши уже собрались люди. Он всех присутствующих оглядывал, но только глазами.
- Андрюша, ты узнаёшь нас? Стала его расспрашивать Дулина Матрена Григорьевна, моя соседка.
- Да, вы бабушка Дулиха. Дайте мне воды, пить хочется» - попросил Андрюша.
«Нельзя, нельзя!» - предупредил кто-то. Баба Мотя мне моргнула, мол, неси. Я принёс, кружку воды и передал. Матрена Григорьевна нагнулась, поднеся кружку к губам Андрюши. Он стал жадно глотать воду, а она сразу окрашенная кровью, вытекая из разорванного живота, растекалась по дороге, вместе с кусками запекшейся крови.
В это время раздался душераздирающий крик. Обезумевшая от горя мать Андрюши бегала по дороге, а при подходе к куску мяса сына издавала не человеческий рев. Руки её непроизвольно хватались за волос, который она вырывала клочьями из своей головы. Затем собирала мясо в подол, шла дальше, находила новый кусок тела, и всё повторялось. Собранные куски тела падали ей под ноги, а руки выдирали очередную прядь волос.
Каждый её крик сопровождался у меня животным страхом. Из-за чего по телу пробегали «мурашки». Вероятно, «мурашки» тоже от всего увиденного мечтали скрыться, но сил хватало только кожный покров мой, превратить в наждачную бумагу. Видеть её страдания было невозможно спокойно. Разум мой не мог всё это переварить….
- Бабушка, дайте ещё водички? - попросил Андрюша.
- Нельзя тебе столько пить сыночек - стала уговаривать его Матрёна Григорьевна.
- Нельзя? Ладно! - произнес Андрюша, после чего глаза его закрылись, а мы все его окружавшие начали, рыдая размазывать слёзы по лицу, каждый, понимая, что услышал их от Андрюши в последний раз.
Мать, почувствовав кончину сына, прибежала и, упав на него, стремилась, как бы впихнуть свою жизнь в его разорванное тело.
Передавая вам эти воспоминания, слёзы бегут ручьём и как в детстве, непонятная сила желание имеет мозги выдавить из головы.
После всего увиденного я трое суток не мог воду пить. Пить хочется, глаза в кружку опущу и сразу Андрюша, разорванный, перед глазами. Начинает мутить, рвота. О психологах раньше и понятия не имели.
Кроме погибших Вити с Андрюшей, с ними был и Валера Николаев. По своей смелости, Валера не имел равных ребят, в нашей среде. Прыгая вниз головой в воду с мачты сейнера, или садясь на необъезженную лошадь, через время делал её для себя объезженную. А тут понимая, что всё может кончиться плохо, отвёл только начавшую ходить Таю Орлову за угол дома, и опустил в яму, в которой месили лошадью глину для производства самана, из которого строили дома. Только вышел вновь, из-за угла дома, как его осколок сразу нашел, выбив все передние зубы. После чего за ним приклеилась кличка – «беззубый».
В дальнейшем нашем спасании, сыграла мать Андрюши. Она Виктора, старшего нас на 4 года, всегда водила крепко держа за руку по посёлку. Вначале Виктор упирался, сопротивлялся, вырывался, потом плакал, объясняя, что ему уже так стыдно ходить «пристёгнутым», но мать не выпускала несколько лет. Это было живой агитацией для нас, от безумных поступков сдерживало.
Обсуждения Андрюша