Звукоряд

В нашей жизни правят,
Много предоставят,
Три магических четвёрки.
Строгих шесть дуальностей,
В мире виртуальности,
Вездесущие шестёрки.

Двойственность запутана,
Тайною окутана,
Жертвенность желания не в счёт.
В хаосе смешения,
Есть ограничения,
Щедрость к состраданию придёт.

Сакральный смысл числа,
Трактует каббала,
Дюжина углов, что единичны,
Двенадцать оснований,
Для сохраненья знаний
На уровне трёх стадий четвертичных.

Законные потуги,
В законченности круга...

Был знаменит и уважаем.
(Куда Пикассо до него).
Казалось всё в Искусстве знаем
И в тоже время… ничего!

В очередной его картине,
И постмодерн, и авангард…
Сюрреализм – посередине,
Что свой в народе «тарабар»!

Однако, жил творец в достатке.
У каждого на мир свой взор.
Пришёл домой ваятель, как-то,
А в доме оказался вор.

«Ты кто такой?» -- хозяин молвил.
Воришка вмиг сообразил --
В окошко прыг… Но лик запомнил
И на листке изобразил.

В полицию принёс листочек.
Арестовали...

Застигнутый врасплох
стремниной повседневной,
заботы вечный раб
я стражду и мятусь,
бегу высокого, а низкого боюсь,
кристаллом бытия
упасть к ногам Вселенной
мне не дано;
так глины теплый ком
страшится, свой покой отринув разом
стать в пламени сияющим алмазом,
иль в холоде коснеющим кремнем.
                                             1973


                    * * *
Что за птица в углу забилась,
не найдя окна между стен?
Я с тринадцати лет любил Вас,
господин Фредерик Шопен...

Погрязли в суете, друзья?
В унылом жизни звукоряде?
Давайте веником зарядим
По выступающим «нельзя»!...

Покуда пар еще сухой,
Вперед! не выстужаем сени!…
Распаренный пахучий веник
Зажат умелою рукой…

Крутых температур маньяк,
Спешу залезть на верхний ярус.
И простыни, как белый парус,
Плывут сквозь влажный полумрак.

…Пройдя распаренный эфир,
Душа степенно входит в тело,
Как пиво, что заиндевело,
Как тело - в сопредельный мир…

…Кто тут за наше ё-моё?!
Размажьте слезы по...

Боялись темноты и замкнутых пространств,
и яств, (данайцы подносили, которых тоже
не любили), а тон как цвет, а темень мрак, а
красному известно рад, и напряжение тянуть
и звукорядом улыбнуть и интервала не нару-
шить и драгой золота намыть и на луну от
страха выть и от мороза не проснуться, и тон
на четверть разрубить и интонацию забыть
авось родиться что-то снова, а нет и нет, мы
меру знаем, контраста хромоту нарушим, ти-
таном шаткость возродим, к гармонии стрем-
ленье...

Колебания обесточенного чёрного света
падают приглушённо
на тусклые стёкла спальни.
Я перелистываю страницы ночи,
и слышу ноты, колокольчиками шагов,
продирающиеся ото сна.
Я узник музыки твоего обнажённого тела,
когда спелым гранатом
восходит румянец солнца
на глянцевой скатерти
сонного горизонта,
и ты плывёшь, очертаньем
бесплотного снежного облака,
по утренним сквознякам,
звонким горным ручьём
вбирая прохладу нового дня,
под радостный всплеск горящих ладошек
младенца...

Жизнь сейчас пиццикато, мелизмы её
Чересчур мрачновато звучат.
Я устал от вибрато, моё бытиё
С головою уходит в стаккат.

Обертоны по тону мелодикой бьют,
Натуральным своим звукорядом.
Скоро всей фрагментации этой капут
Будет, пьеса покажется адом.

Где модальность гармонии, звучный мажор?
Пребывать надоело в миноре.
Всё сосуществованье- сплошной перебор,
Утопающий в нашем фольклоре.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2013