Жертвенное место

Моя пирога плывет
по быстрой воде.
Духи реки шепчутся брызгами,
влажными бусами
светятся окрест бортов
моей пироги, моих сетей,
словно зимы ожерелье
льдом серебристым струится.
Я жертвенной песней склоняюсь
к подножию
изумрудно-свинцовой волны –
река, принеси мне священным
течением рыбу-вещунью,
река, дай рукам моим ловкости,
силы и веры
удержать чешую из алмазов
рыбы богов.
Я оберну ее в листья ночные,
и, жадно глотая воздух, она
напоет мне
выкупа песнь –
да не...

Пришёл рассеянный учёный в гости к другу
И, заболтавшись, начисто забыл про всё на свете!
Так увлекательно узнать про всю округу:
Как у других живут соседи, тёщи, дети!

А друга в сон тянуло и тянуло,
И он не выдержал уже глубокой ночью:
- " Гляди-ка, Мурка бедная зевнула, -
Темно на улице давно уж, между прочим ..."

- " Да, я заметил, - выдохнул учёный, -
Собрался ты домой, ну что же, до свиданья!
Какой был день тяжёлый и кручёный, -
Частичка-мизер в общих мирозданьях...

Зачем Земля
И человек на ней?
Здесь Души зреют
В капсулах людей!

Всем людям разница
Лишь для того дана:
Душа ведь опыт разный
Приобрести должна.

Разбойник ли,
Поэт или Герой,
Неважно людям –
Важно ей одной.

Нет в теле смысла,
Прах один седой,
Души комочек маленький,
Сливается в большой.

В масштабе всей Вселенной
И планет –
Вот в этом смысл жизни,
Это мой ответ

На вечный тот вопрос:
Зачем мы здесь живем?
Питаем Души
Жертвенным Огнем…

В России – правда – это склока...-
Когда иначе уж нельзя...-
Жить по-другому, всё ж, морока,
вот и приходится – скользя -
в глубины – вовсе – не вникая -
сливать заботы на иных,
уж двадцать лет всё обвиняя,
латая дыры дат былых,
причин же – всуе – избегая,
меж следствий, находя предлог,
чтоб панегирики читая,
трагедий подводить итог,
произнося ( Не небылицы! ),
коль рвутся нити – наяву,
где самолёты – уж не птицы,
а корабли – не на плаву...
Где ожидания несчастий -
уже как норма...

Лишь тот, кто уподобится Всевышнему,
Способен сбросить прах к своим ногам.
Глаза блестят пронзительными вишнями,
Как вызов обезумевшим богам.

Прах к праху, глаз за глаз — и плоть от плоти он, —
Но, обернув хрустальность белизной,
Он выйдет, торжествующий, на подиум,
И укротит безмолвие весной.

Он свергнет окровавленными звёздами
Всех тех, кто небеса простёр окрест,
И сам себе провозгласит апостолов,
И сам себя произведёт на Крест.

И — пальцы в кровь, и — воду взять ладонями,
И...

- Деда, а, дед! Завяжи-ка мне бантики!
Всё в этом зеркале - наоборот....
Губки, как яркие алые фантики
Кто-то приклеил на маленький рот.

- Деда, а был ты когда-нибудь маленьким?
- Я - то? Конечно. Когда-то давно...
- Ты был мальчишкой? Сидел на завалинке
И как всегда, водку пил и вино?

- Нет, я не пил. Не курил и не... главное...
Много чего я не делал тогда...
Стой, не вертись, моё золотко славное!
Всё это - время... Короче, года...

- Деда, а как тебя звали родители?
Просто...

От готики чрез ренессанс к барокко
Не чувствуешь эклектики времен
Когда Его всевидящее око
Свой жертвенный представит хачкарон*

С семейных плит надгробных львовской знати
К их символу себя соотнеся
Шляхетским и о польщенным некстати,
Но всё же по-восточному крестя

Благословит и нас под куполами
средь черенков, где в камне древних стен
Всё замерло. Где будто бы не знали
Четыре века вещих перемен

Самопожертвований и состязаний;
Упадка духа и упадка тел
Невежества и...

Контра-ревизионное Величество
Служебный занимает кабинет.
Дородное, спокойное, обличием
И внешностью как статуя античная,
Моложе, правда, на две тыщи лет.

Как ранее жрецы богослужения
Несли дары в молитвенных домах
К Величеству с особым уважением,
Так и теперь ему на утверждение
Приносят кипы жертвенных бумаг.

Написаны они не на папирусе,
Визированы царственным пером
Начальника отдела Божьей милостью.
Что вбито к исполнению, как клинопись,
Не вырубить потом и...

Февраль – блюз для гурманов –
судьба, предположившая жертвенность.
Моя нежность – пространство без точек опоры.
Какой же я настоящий? Теперь, наверно, не знаю –
все капризно-хрупко, непостоянно –
тоже мне, новость с хрустящей корочкой, открыл Америку –
задёрнул шторы,
ушёл с головой под одеяло –
утро вечера…Но утром,
нашёл себя в том же ключе –
стабильность мёртвенной ткани –
за окном увидев, что-то похожее
на небо, на снег, на небо, на снег,
синусоидой пейзажной лирики,
какое-то...

Осколки памяти любви –
мои книги – моё отчаянье.
Обезболивание сновидчеством –
поэзия не пишущих, но видящих, видящих иначе
медные колокольчики слов,
узоры междустрочий.
Я, словно песок на раскалённых дюнах пустыни,
о, душа – миф на мифе, жертвенный алтарь слов,
прекрасные раны восхода солнца на теле строки;
о, сердце, отдающее, не требующее ничего взамен,
и имеющее, поэтому, всё,
давай сделаем это красиво –
посадим цветы, рассыпав жемчуг в саду,
как когда-то бог-созерцатель...