Затихли голоса и споры

ТОЛЬКО ОН!

Бог – это Всё! Бог – это весь огромный мир. – Он пребывает в тьме и свете,
В мерцании далёких звёзд, в росе и блеске наших глаз;
Он – и дробимая руда, и в ней таящийся алмаз;
Всегда по-своему, однако же, видна в любом явленье и предмете
Любом Его неутомимая Рука. Что в увяданье, что в расцвете –
Всё тот же Он, весь совершенен без каких-либо прикрас…
Бог обитает и вовне, и внутри каждого из нас,
И, может, только Он и есть и в самом деле жив Один на целом свете!


КТО...

Мы разошлись, и этот факт
Никак не стоит отрицать.
Я не войду с тобой в контакт,
Ты стала тенью без лица.
Тебе пора понять давно,
Что нам вдвоём уже не быть.
Жалею только об одном,
О невозвратности судьбы.

Во всём, что хочешь, обвиняй,
Я не вступлю с тобою в спор.
Не понимала ты меня,
И это данность, не укор.
Причины всех возможных бед
Подскажет зеркало твоё.
Его единственный ответ
Я знаю точно наперёд.

Мы разошлись, и каждым сам
Решает, как он будет жить.
Нас разделили...

ЧЕРНЕЕ НОЧИ

Наш мир кометою залётной в одночасье может быть разорван в клочья,
Вновь предан ли пучине волн, огнём ли обращён во прах… –
Когда людей в какой-то миг спасительный не свяжет страх
За все дела их безрассудно-расточительные, что чернее ночи. –
Разве дарованы им, в самом деле, Богом или небесами были полномочья
Ущерб столь тяжкий причинять везде – на суше и в морях –
Земле, их матери, – что ей нести – таких нерях! –
И далее их на себе уже, как кажется, нет больше мочи...

КАЖДОЙ КЛЕТОЧКОЙ

Что тот отжатый прессом бесполезный жмых, пуста и суетно-тревожна
Была бы жизнь без идеала на земле и божества!
Без приношенья бескорыстных чистых жертв душа мертва,
И человеческая доля без того была б поистине ничтожна.
Так, всему сущему с любовью и набожно,
Как облака, и лес приветливый, ручей, и луговая мурава,
Служа лишь клеточкою каждою живою собственного естества,
Счастливому на самом деле человеку под луною быть возможно!


ЛИК НЕРАЗДЕЛЬНЫЙ

В полночный час...

ВЫСШИЙ СУД

Страшнее собственной же совести суда и приговора
И справедливо-беспристрастнее его, что ни скажи, не может быть! –
Ни поражения бесславного, ни своего позора
Ведь от себя по меньшей мере человеку невозможно утаить.
А потому пристало чуткость не терять к её укорам,
Да за подсказками её уметь с удвоенною зоркостью следить,
Им следуя… И суд тогда уж нам ничей не будет в самом деле страшен
При полном с совестью своей согласье неизменном нашем.


СОГЛАСНО ПОГОВОРКЕ

Там...

Вот скоро снова ты уедешь
Останусь я опять скучать
Я буду ждать когда приедешь
Чтоб к сердцу вновь тебя прижать.
Морозы сменят снегопады,
Накроет снегом все следы
Которые в ночи топтали
Под звездами гуляя мы.
Мой телефон вновь станет другом
Дисплей-окошком в домик твой
И каждым вечером и утром
Услышать сможешь голос мой.
Услышишь может в смске
А может в аське и звонке
Или в красивой ммске
Которую пошлю тебе.
Мне каждый миг с тобою дорог
Минута,золота на вес
День без тебя.Ох как...

Завод до невозможности секретный.
Вдруг чей-то голос в трубке говорит:
"Алло. Завод, где делают ракеты?
Почтовый ящик А-123?"

Скандал редчайший. Первого отдела
Начальник снят и срочно весь завод
Разобран и отправлен за пределы
Тех мест, где даже ягель не растёт.

Опять звонок и в трубке тот же голос -
"Алло, завод п/я сто двадцать три?"...
И снова переезд, уже на полюс,
И шахты где-то глубоко внутри...

И вновь звонок - "Здесь делают ракеты?"
Нет больше мест, куда переезжать...

Волосы, ах эти волосы
Плечи покрыла мило.
Голосом, этим голосом
Меня ты заворожила.
Глазками, этими глазками
Навсегда к себе привязала.
Губками, этими губками
Поцелуев дарила немало.

Немеют пальцы на ветру,
Но держат трубку телефона.
Сменил твой голос тишину
И слышу я его без фона.
Ты говоришь и говоришь.
Я слов не понимаю смысла.
А ты о том, что не придешь,
Что так судьбы сложились числа.
Стою, молчу, немеют пальцы.
Гудки отбоя в телефоне.
Твой голос будто еще слышу
На этом пикающем фоне.
Срывает ветер мой берет
И треплет волосы невольно.
А я стою... и твой привет...
Ну, хватит! Всё! С меня довольно!

Чтобы я мог сказать, если б предел языка растаял мглою осенней,
если б слова всецело вобрали горящий бульон души,
не расплескав ни грамма, ни капли, ни звука, снятого с ветки цветущей чувства?
В бордовой вечерней корзине перезрелое солнце, темно-синие вздутые вены
неба, слизь травяная и мой голос – чем бы он жил,
свободный, ветреный, полный кровавой пыли рябины, густо

окрашенный в тяжесть лесной смолы? Мой голос, под снежной крошкой,
под ледниками дорог, под таяньем звезд, в тени...