Забытый храм

Забытые строчки
Несказанных песен,
И вечные точки;
Он может быть честен?

Он может быть горд,
Иль может дурак,
А может и твёрд…
Но что-то не так.

Сиянье исчезло,
Улыбка сошла,
Кому же известно,
Случилась беда?

Глаза также честно,
Как будто звезда,
Кричат в неизвестность,
Что любят тебя…

Забытых снов усталые пределы
тихонько в неведенье почивают,
устроившись в преддверье Мельпомены...
Обрывки слов в полночном свете тают...

Потоков звезд рассыпанные песни,
надеясь отогреть в ночи дыханье,
спешат, дробясь и собираясь вместе,
на тонких нитях спорят с мирозданьем.

Звучащим ритмам вечность, отзываясь,
по правилам неведомым доселе,
как дирижерской палочкой впускает
простые ноты звездной карусели.

Парсеков звук, свистящий у Порогов
врывается в натруженные мышцы...

Храм солнца твоего
Облеки золотом сердца,
Принимай все сиянием безропотности его
Во имя любви огненной,
Во имя веры истинной,
Во имя надежды примиряющей.

Забытая любовь, как желтая листва,
Прожженная костром, рассеянная пеплом.
Кто знает, - где ее крылатая душа?
Куда уносит ее ветром?

Как просто я живу, в заботах пропадая,
Сметая прочь листву, припавшую к ногам.
Со страхом сознаю, что просто забываю,
Все, что судьбой отмерено мне по годам.

Забыты старые обиды,
Морщины старости видны.
Мои дела, мои победы,
Кому они теперь нужны?
И может кто-то где-то
Скажет что я писал
Не от души. Но время
Всё равно покажет,
Чего-же стоили труды.
Творил я днями и ночами,
Забыв про сон и про еду,
Моя душа залечит раны,
И я опять жизни хлебну.
Глоток большой застрянет
В горле, я не смогу его
Заглотнуть. Меня погрузят
ночью темной и в даль
куда-то увезут.

Храм Божий в ореоле света,
И отблески церковных куполов,
И осень - в красоту одета.
Тропа ведет ко встречи двух веков.
По лесу прохожу,
И паутинка, слегка касается моих волос.
Едва заметная в лесу тропинка
Заводит в хоровод лесных берез.
И хоровод закружит, заметелит,
Осыпет золотом своей листвы.
И я, как будто в самом сильном хмеле
От этой безыскусной красоты.

Забыты печали; Пустые страницы
Начнут заполняться судьбой.
Душа вся парит, как свободные птицы,
В груди же огонь золотой.

Не вижу я всех, чужие их лица;
И был я пленен лишь тобой.
Да, есть для чего и куда мне стремиться;
Настанет тот день, ты будешь со мной.

Забыты заповеди нами,
Лишь уповать на чудеса,
Любовь и ненависть кругами
Нам заслоняет небеса.

На исповеди – ложь в законе,
А клятва попусту дана.
Все наши аисты – вороны,
А, правда, вовсе не одна.

Покаюсь, стану на колени,
Заплачу шепотом молясь,
Замру, всего лишь на мгновенье…
Так жизнь моя оборвалась.

Теперь плита вдохнуть мешает
И черви нарушают сон,
Взойти б весенним урожаем
И пылью сесть на гладь икон.

Была б душа и сердце билось,
О сколько б мог я изменить,
Но...

Забытые, кем? нами, крест не одев,
икону заложив, в тот угол, который
дальний, хотим не пропустить и чтоб
оно нас не минуло, а выгнав, не найти
и не поймать, а благодать, им не под-
властна, и снисхождение «участно» во
всём винить себя и тот баран, плутая
меж крестов, покой могил тех не нару-
шит, а камни, валуны, кресты, основа,
метка, и места не забыть? а потерять
возможно? лишь в памяти оставив
штрих, утих и успокоился, покойник,
не пробудить его, к той жизни, повсе-
дневной...

Храм свой сожгли, развеяли пепел, мор и проказа в мире лубочном.
Ты приручал, но в ответе не был, я - притомилась любить заочно.
В память - остался дырявый короб, похороню в нём к убогим жалость.
Ты ведь меня: из печи да в прорубь, сталью дамасской чтоб закалялась!
Чтоб трепетала и дни и ночи, чтоб по стеклу босыми ногами,
Чтоб от тревоги за жизни - корчи тело моё вязали узлами,
Чтоб про желанье сказать не смела, гикнешь да свистнешь - тогда к услугам!
Чтоб с твоего лишь клироса пела...