Юродивый

Из неведомой страны одуванчиков
Вышли все, хотя того и не ведаем
Но внутри что-то вдруг просыпается
Когда ревеня и браги отведаем

Мы чертей подковали подковами
Гнутыми да серебряными
И хлестали их лапами еловыми
Подгоняли их, не жалели их

Над бревенчатыми темными баньками
Дым стоит коромыслами
Мы туда идем очень грязными
Возвращаемся с душою умытою

Возьмем с полки медовые прянички
И усевшись на скоблёные лавочки
Будем под самовара-затейника
Слушать старые русские сказочки...

В поэте узрю ратоборца,
Юродивого... Странный кадр...
Театр одного стихотворца
Сильнее, чем просто театр.

Поскольку поэт не играет –
Он в сущности странной живет.
В поэты судьба выбирает,
С судьбою мирится народ.

Поэт обречен на разруху,
Болезни, обиды, тычки,
На ссылку, на голод, разлуку.
Повсюду запоры, замки.

Ни крыша, ни окна, не стены
Не дарят ему забытье.
Так больно от давней измены,
От подлой издевки ее...

Но с болью души в контрапункте
В душе созревает мечта.
И...

Для судьбы равнодушной и ветреной
Одинаковы все, как один.
Счет ведем, кто полушкой, кто метрами,
Проклиная боль согнутых спин
Наживаясь на проданном воздухе,
Стало золото верной ценой.
Все свои бестолковые промахи
Объясняем чужою виной.

В мишуре дорогого убранства
Веселится беспечная знать.
Но кому-то не выдержать пьянства
И калекой юродивым стать.
Не предскажет годины проклятой
В высоте колокольная медь.
Быть Христу на Голгофе распятым,
А вдове суждено овдоветь.

Дует зло...

Заснеженный пейзаж глубок и чист –
зима дисциплинирует природу.
Ни звука. С колченогой каланчи,
превозмогая утреннюю одурь,
продрогший ворон, словно в тьму времён,
куда-то в небо целит цепким оком –
Лаокоон, застывший над потоком
событий, что во тьме почуял он?

И город, в струнку вытянувшись весь,
стоит – сосредоточенный и строгий,
как будто ждёт решительную весть.
Он помнит всё – мясистый запах оргий,
вкус ветреной свободы, зычный зов
слепого естества, имперский...

И снова пришёл ко мне Голубь...
Сидит и смотрит на меня, вот прямо сейчас,
Как будто бездонная прорубь
Как будто в священных свечах

Огонь танцует на тоненькой ножке своей,
А мудрость голубиного взгляда сопровождает его пути,
И я взываю к самой просветленной глубине своей,
Дабы великий контакт со вселенским единством найти

Голубь, сизый, как ночь,
И с узорами на маленьком тельце,
Как испытанья на жизни,
А свечка всё светит, и светит, и светит...

И я, как свечка, несу...

Вы торопитесь любить, -
Жить по правилам влюбленных.
ВЕРИТЬ В ИСТИНУ ЛЮБВИ -
Значит быть средь окрыленных?

Я боюсь... а вдруг меня
Вы укажете амуру?
И тогда... Одиночество кляня,
Вдруг отдамся я лямуру!

Но позвольте, Госпожа:
Разве чувству некому в угоду
Без ножа, без шантажа
Я без брода войду в воду!?

Быть блаженным? - низАЧто!
Быть юродивым? - пожалуй!
Skype, Facebook люблю затО...
В Скайпе я общаюсь с Зарой -
Девушкой из Занзибара…

Ночь. Тишина и скрипок мягкий стон,
Поплакала бы, да высохла слеза.
Ни грусти нет, ни боли...- Суета.
Что было, будет, что судьба несет.
В чем замысел и вымысел Богов?
И сколько мне еще пройти пути
Иллюзий и ошибок, глупых снов?
В театре жизни, каждый в ней актер,
А жизнь - немая маска сцен,
И Дух пленен и сам ты нем,
В метаниях проводим наши дни,
А жизнь глядишь и мимо пронеслась.
И роль не сыграна, не зритель, не актер,
В пустых исканиях загубленная роль.
Кривых зеркал и масок...

Вечность в ракушке волной прибило к берегу,
Лижет-пестует эфир - шалун зефир.
Эскадрон ворон из сквериков истерикой
Будоражит кашемировый мой мир.
Что ж не дивою живёшь, душа, - юродивой,
Лишь эмоций самоцветы копишь впрок?!
Заиграет полночь лунную рапсодию -
И откупоришь строкою кровоток.
Разольёшь опять по венам откровения.
Собеседники давнишние: амур
Да луна в окне в гипюрном облачении,
Да с кислинкою лимонный абажур.
Эх, душа-душа, вилась бы ты омелою.
По ветвям дубовым...

Ну, что, "немытая" Россия,
Всё, как и прежде, – вкривь и вкось?
В года лихие и косые
Скрипишь, как погнутая ось,
Заладив: "И Москва не сразу...".

Где ж, чёрт возьми, твои врачи,
Пока сосут кой-что Кавказу
Твои полпреды-стукачи,
Пока, от русской грязи тыном
Отгородив родную грязь,
Татарин шепчется с мордвином,
На кой Россия им сдалась,
Пока, свои ограбив роты,
Комдив толкает – весь в соку! –
Взрывчатку и гранатомёты
Чеченскому боевику,
Пока крышуют прокуроры...

Минус двадцать по Цельсию,
у сугроба пригрелась тощая псина,
верно, творит молитву собачьему богу, вести
о лете блошином ловит ушами длинными,
рваными, раненной лапой дёргает
синеватый, оледенелый воздух –
чем-то родным веет в чём-то убогом –
все мы под богом, а у него – слёзы
с седых страниц, по морщинам тёплым,
там есть и море, и зимний закат, и пепел пустыни.
Дерево, кадром оконным встало, как вкопанное,
дерево жизни мёртвой скульптурой инея.
Минус двадцать по Цельсию,
на книжной...