Я могу верить и не верить

Вы мне не верите, всё верно,
Кто я такой, кто я такой.
Вам моё имя неизвестно,
Я вам чужой, я вам чужой.

И безразличен абсолютно,
Я вам во всём, я вам во всём.
Ваш взгляд скользнёт – ах вроде будто,
Я вам знаком, я вам знаком.

Знаком лишь шапочно, неважен,
Не сват, не брат — не сват, не брат.
Таких — вокруг второй здесь каждый,
В толпе шумят, в толпе шумят.

И вам мне верить нет резона,
Но и не верить его нет.
И равнодушно, дыша ровно,
Кивнёте вы на мой привет.

Всё верно...

Я тебя, никогда не покину,
Не могу, я тебя не любить.
За тебя, из себя душу выну,
И дышать, перестану и жить.

Чтобы не было с нами и с миром,
Где бы не был я, чем бы не жил.
Никому никогда не по силам,
Сделать так, чтобы я не любил.

Ведь с тобою, нас Небо венчало,
Нет над нами мирского суда.
Ты моею Вселенною стала,
И так было и будет всегда.

И в дни мира, и в дни лихолетья,
И в империй расцвет, и в распад.
О любви к тебе жизнь буду петь я,
Я пройду к тебе, даже сквозь Ад...

Если б мог, обо всём,
Навсегда бы забыл.
И оставив в былом,
Настоящим бы жил.

На руках реки вен,
От тяжёлых трудов.
Бродит ум между стен,
Мыслей, образов, слов.

Сон наивной мечты,
Память не оживит.
Уколол луч звезды,
В сердце рана болит.

Зло былого умом,
Смог простить, но душой.
Не забыл и вновь в нём,
Память боли волной.

Жжёт печаль изнутри,
Молю Бога опять.
Прошу — память сотри,
Дай без боли дышать...
Марковцев Ю.

Всех больнее бил, тот кому я верил,
Знал он уязвимые, все мои места.
В душу плюнуть смог, в ней открыв он дверь и,
Нет во мне покоя, в сердце маята.

И в добра победу,
Уж не веря свято,
Я печаль изведал,
В тишине заката.

Стал я прагматичным,
И смотреть иначе,
Стал на мир привычный,
И не жду удачи.

Я земного Рая,
Принял невозможность.
Войн не объявляя,
Бьёт здесь в спину подлость.

Я не знаю что же,
Делать, жить чем в мире.
Верить ум не может,
А без веры — сгинет...

И сквозь время, ничтоже сумняшеся,
Пройдут те лишь, в ком вера сильна.
В ком за правду, души ложь не прячется,
В ком чиста, перед Богом душа.

Те, кто правдой своею не раня,
Не стремятся, принУдить мир к ней.
Кто её, не пытается знамя,
Сделать главным, для мира людей.

Свято право и вер, и неверий,
Создают они, душ наших суть.
В миры таинства древних мистерий,
Для себя, люди ищут в них путь.

Плоть желаний полна и греховна,
В ней, сквозь святость грехи в мир глядят.
Но текуч мир...

Нам ли в лунную полночь лежать у ольхи?
Может просто до чёртиков диких напиться?..
Иногда чтоб любить, мы читаем стихи,
Иногда пишем стих, чтоб в кого-то влюбиться.

Не гляди на слова, отодвинься от строк,
Всё, что спето вчера, хороню на бумаге.
А в груди, как и раньше, беснуется рок
И безумное сердце земного бродяги.

Расскажу тебе тайны далёких былин,
Обласкаю твоё ненасытное тело…
Но по лунным дорогам гуляю один,
Чтобы лучше писалось да ярче горело.

Ты погладишь ладонью тату...

Седой парикмахер, безбожник и циник
Епископа взялся пред Пасхой постричь,
Чей взгляд поражал глубиною и синью,
Сумевшего тайны святые постичь.

Он веки прикрыв, отдыхал от молений
И праздника ждал воскрешенья Христа,
Лицом был похож на погибшего Меня,
Стезя за плечами, увы, не проста.

Вином подогретый иль бесом ведомый
Цирюльник внезапно вскричал: «Бога нет!
Достаточно выйти на площадь из дома,
Больных и голодных печален буклет.

И сколько же в мире сей горькой...

До сей поры я не приду
В себя никак,
Ну это ж надо -
Быть такому ЧУДУ!!!

Китайцев - с х.ем миллиард,
А всё ж пустяк,
Евреев меньше в тыщу раз -
Они ПОВСЮДУ.

рыцарь вернулся из Святой Земли
и встретил уже взрослого сына
- А если Чаша Грааля скажи?
деревянною ли чаша была?

Отец, перекрестившись и выдохнул:
- Есть!
- Так, где же она, скажи мене!?
отец усмехнулся
и сказал: - Здесь!
в груди, всегда она была

взор разгорался и Рыцарь встал
вокруг пространство гудело
сын взглянул в Небо
и вдруг закричал
в нем Чаша Грааля запела

Уходят льды, вскрываясь...
Спокойно, не спеша
Течёт тихонько Кама,
Окрепшая душа.

И, словом, по старинке,
Стихи слагая вновь,
Нашла таки тропинки
К себе самой Любовь.

И, тонким, покрывало
Снимая на века,
Дарила себе право
Уверенного Я.