Воля

Я все в тебе боготворю
И все в тебе я ненавижу
Я от тебя всегда бегу
Но ты становишься все ближе

Топил в вине и слогом жег
Твой образ, голос и улыбку
И каждый раз я шел ко дну
Попытки становились пыткой

Зачем мне дружеский совет
Что мне уколы поучений
Когда идет речь о любви
Я не терплю нравоучений

Я знаю тщетность своих грез
Не быть нам вместе, воля бога
И расставанья близок час
У каждого своя дорога

Ну, а сейчас, тобой дышу
Когда ты рядом, оживаю
Я каждый день тебя...

Принадлежу я полностью тебе,
Подчиняюсь каждому слову,
И вопреки надеждам и судьбе,
Ты любишь кого-то другого.

Исчезла ты так быстро,
Как быстро появилась,
Любовь во мне убила ты,
И как за занавесом скрылась.

Ни слова ни сказав,
Ни объяснив причины,
Ушла ты от меня, я был не прав,
Думая, что я герой твоей картины.

Как между двух огней:
Любви и униженья,
Забыл про старых я друзей,
И совести меня терзают угрызенья.

Но мне никто не нужен,
Никто, кроме тебя,
И буду я...

Тихо-тихо не шумя
Стих идет,к тебе спеша.
В виде солнечной открытки,
Подарить тебе улыбку.
Пожелать, чтоб в этот день,
Быть прекрасней всех людей.
За тобою он как тень,
Полный радостных идеи.
Он идет не зная горя,
С упоением святым,
И на то моя ведь воля,
Улыбалась лишь бы ты...

На старт,
внимание,
стрелой
лети из городского зноя!
И запад –
твой,
и север – твой.
Везде ты свой, везде родное.
Зайдешь
в туман
лесных хором,
гуляй без дела!
Вот и воля!
А выйдешь из лесу –
ковром
бескрайним
выстелилось поле.
Упал…
Валяешься в траве.
Глядишь:
пастух гоняет стадо.
Глупы,
козлы,
всё бе,
да бе.
Но лишь прислушаться –
баллада…
Последний поезд
вновь ушёл.
Катись угрюмо,
змей железный!
Мне
так бесстыдно хорошо
парить орлом
над этой
бездной!

Мысли надломлены, молния спазма.
Воля затянута, вдох до отказа.
Верх небожителя в серости дней.
Был я печален, теперь фарисей.

Миги, мгновенья, значенья, событье.
Чьи то надежды их страсти, убытье.
Рубище поприще, стиль эпатаж.
Мимика, свастика, крик, антураж.

Грохот, любовь, раздражающий звон.
Стук, раздирающий внутренний стон.
Водка, коньяк за малиновый раж.
Чувство, душа и похмельный коллаж.

Где-то сомнения тихие там.
Правильно. Выдумал это я сам.

Поэт без зрения и слуха,
Нам написал трактат любви,
И в нем сплошная заваруха,
Хоть лбом ты стену проломи,
Но не поймешь его ты горя,
Он не страдал,он лишь любил,
Но видно знала злая воля,
В чем звон цепей,его души.
И не смолкая песню сердца,
Он уж поет который век,
И никуда ему не деться ведь он отныне человек.
И на престоле жадной смерти,
Он возложил последний писк,
Простя себя за жажду мести,
Он пал на землю как артист...

Я мыслю жизнь в своем размере и, создавая свой поток,
Осознаю, по крайней мере, что лишь нащупал свой шесток.
Познать себя – вот в чем задача; и в сложной схеме бытия
При жизни будет ли отдача, ответ не важен для меня.
На этом историческом отрезке я в будущее нить веду
И, мысли рифмой отражая, предсказываю нам беду.
Всё, что сегодня происходит, увы, потомки не поймут,
И с высоты своей культуры нам по заслугам воздадут.
И замахнётся брат на брата, и плюнет сын в лицо отцу,
Да, будет...

Под куполом жизни всяк обитает,
Свое и чужое с трудом различая.
Желанное манит со страшною силой,
Все что съедобно, умно и красиво.

Имея внутри энергий бурленье,
Мы организуем к себе притяженье.
Кто попадает в наш жизненный конус,
Тот обретает повышенный тонус.

Но нечто выходит за грани контроля;
Активность вне нас – необъятная воля.
За неприступные стены оград
Пытливо попробуем бросить свой взгляд.

Никогда и нигде, ни о ком и никак,
Ни во что, никому, никого и ни в чём
Не виню я за то, что рунический знак
Выжег Логос на мне раскалённым тавром.

Я не прячу его. Не пытаюсь свести.
Не на лбу. Что ж, спасибо Тебе и на том…
Хорошо, что колодки уже не в чести
Для всех тех, кто как я, появился рабом.

Их встречаю частенько, бродя по утрам, –
Вижу щёки и шеи, покатые лбы,
На которых сверкают лучи пентаграмм.
И мне хочется крикнуть: «Восстаньте, рабы!»

Спартаком, Воля к власти...

То дождь, то мокрый снег ползли по стеклам окон.
Злых демонов стерег архангел Михаил.
Откинув на плечо волос кудрявых локон,
Младенца поднесла кормилица к груди.

Он спал и невредим был сон его глубокий,
В котором мчался он в заоблачный предел,
Где воля и покой, где парус одинокий
В тумане голубом задумчиво белел.

И дух его парил, печальный и угрюмый,
Над небом, над водой, над грешною землей,
Навеки обручась со злой и горькой думой,
Что род его погас, рассеянный судьбой.

Для...