Вода солёная

Ничего. Никого. Раствориться амёбою в зеркале.
Всё считать, сколько раз твоё сердце порвёт на куски
И по 10 часов умирать каждый день от тоски
С мазохистскою радостью в тон домофона. Приехали...

Где ты был? С кем ты был? Для кого извергал одностишия?
И кого восхвалять лишь за то, что ты всё-таки есть?
Захлебнувшись солёностью опыта, плесенью, виршами,
Жадно бросилась в ноги, чтоб ЭТО во взгляде прочесть.

Зачиталась... Обрывками мыслей с заученным почерком,
Пропиталась насквозь и...

Вот стол. Вот бумага. Огарок свечи.
Держу я перо и чернила.
Пишу я поэму про звезды в ночи,
Подписываюсь: «Мила».

Поэму свою я тебе посвящу.
Вновь сердце от боли заноет.
И я заклинаю: «Прости, я прошу!»
Душа убивается, стонет!

Солёные капли мне пальцы вновь жгут.
Дрожат вновь от горя ресницы.
И пальцы стремительно, нервно мнут
Исписанные страницы.

И вот уж давно догорела свеча…
«Поверь, я тогда любила».
Приписка: «Прости, что уже не твоя…»
Подписываюсь: «Мила».

Тело бывает: стройным,
Вышколено-холённым,
Гибким, тщедушным, знойным,
А, иногда, солённым –
Если залезло в море,
Или вспотело в шахте…
С телом бывает в ссоре
Разум на долгой вахте.

Норов бывает: скверным,
Ласково-неприятным,
Гордым, настырным, верным,
А , иногда, занятным…
Норов тиранит кожу,
Мышцы вгоняет в ступор,
Он безусловно может
Врезать кому-то в кумпол…

Я была на море только раз.
Там плеск волны и чаек крик.
Прошли года,но помню,как сейчас:
На водной глади солнца блик,
На горизонте проплывают корабли,
И под ногами оранжевый песок,
И мелкие рыбёшки на мели,
Моря солёного глоток.
Я была на море только раз.
Там чаек крик и плеск волны.
Прошли года,но помню,как сейчас.
Счастливый,если там впервые ты.

Расскажи скорей, о чём тревожишься?
Поделись, о чём опять грустишь?
Всё у нас с тобой прекрасно сложится,
Если ты со мной поговоришь.

Снова перепишем набело
Всю свою нелепую судьбу.
Я бы даже утюжком прогладила
Нашу мятую, дорожную тропу.

Посмотрите, люди, позавидуйте,
От любви твоей я, как в бреду.
Если захотите – не обидите,
Не пойду у вас на поводу!

Грязь молвы людская не пристанет.
Пусть женатый, мне уж наплевать!
Высохнет, со временем отстанет
Колких справедливых слов...

Ты считаешь себя
то луною на небе дневном,
(Для чего она там?)
то, совсем без значения, сном;
Неприметной стекляшкой,
отпавшей от древа корой,
Не умеющей жить,
некрасивой, неумной и злой.

Ангел, знающий души,
внушил тебе сей не пустяк:
Чтоб под всхлипы твои,
что вся жизнь твоя сделана глупо -
Я опять целовал
твои сладко-солёные губы,
И всему мирозданью
твердил, что всё это не так.

Я никогда не буду летать...
Я вшивая гнилая птица пены...
Мой удел обрезанным крылом махать
И биться грязным телом о стену.
Вместо клюва – обломки чужого счастья
Колючками на незаплаканном лице безумном,
Когда я слушаю хорошую, чужую музыку страсти...
Уйду!
Я не хочу быть проституткой для толстосумов...
И таким не буду!
Мне сильно хочется есть...
Это сильный аргумент для оправдания собственной слабости...
В мои пятнадцать лет! Не в занюханной старости!
Кто сказал, что утопающего...

Обижайтесь и злитесь,
И думайте всё, что хотите,
Но почти что полгорода нашего я не люблю.
Внешне люди приличные все.
А поглубже копните –
Крокодилы, мартышки и зайцы.
И львы – во хмелю.
Страшно даже сказать,
но процентов, наверное, тридцать
Наших русских людей не люблю.
А быть может, и все пятьдесят.
Раболепье и зависть.
И трусость поганой мокрицы,
Да «авось», «как-нибудь» и «небось».
Хаты с краю стоят.
Если дело коснётся до личного –
выгрызут, вымолят.
Если дача своя...

Мы танцуем с тобой в ритме вальса,
Мы танцуем с тобой на песке.
И сплелись крепко так,
Наши пальцы,
Где-то чайки кричат в далеке.
Ветер капельки моря бросает,
Нежно косы мои растрепал.
И конечно,конечно он знает,
Что меня ты любимой назвал.
Мы кружимся под шёпот прибоя,
Счастья вкус на солёных губах.
И не даст никогда мне покоя,
Запах моря в твоих волосах.

В детстве очень нравилась лёгкая атлетика,
Длинные дистанции, Болотников и Куц.
С книжкою фантастики, а не с арифметикой
Нравилось мечтательно
бродить средь райских кущ.
А жизнь была не райскою –
солёной, незавидною
У взрослых земляков моих, у бедных и старух.
Со стопроцентным зрением я многого не видел,
И слух был избирательным –
совсем неважный слух.
В себя смотрел – не в стороны.
С душой такой нечуткою
Родителей, приятелей порой не понимал.
Мечтал и фантазировал,
чужую...