Внутри и снаружи

Песни счастливой зимы
на память себе возьми,
чтоб вспоминать на ходу
звуков их глухоту:
местность, куда, как мышь,
быстрый свой бег стремишь,
как бы там не звалась,
в рифмах их улеглась.

Так что, вытянув рот,
так ты смотришь вперед,
как глядит в потолок,
глаз пыля, ангелок.
А снаружи - в провал
снег, белей покрывал
тех, что нас занесли,
но зимы не спасли.

Значит, это весна.
То-то крови тесна
вена: только что взрежь -
море ринется в брешь.
Так что виден насквозь
вход в...

Их можно перепутать спозаранку –
Прекрасно маскируется, подлец!
Снаружи – белый, а душой – в поганку,
Съел маленький кусочек и… конец.

Он вонзается в нас изнутри и снаружи.
Он накладывает путы и призывает к ответу.
Он выгоняет работать в жару, дождь и стужу.
Он объясняет, что мы должны – потому и поэтому.

Он всюду, везде, длинны его лапы.
Все им опутано – цепкою сетью.
Со всеми знаком, вплоть до Римского Папы.
К нему люд стекается с дарами и лестью.

Он гиперактивен, страшит его ярость.
Не превращает воду в вино, зато – время в деньги.
Чего ни возжаждет – добьется безжалостно.
Его распухший концерн не вяжет...

Нет ничего - ни истины, ни бездны,
Ни отражений – тени пустоты,
И звуки не плывут подобно песне
Над вечностью, роняющей цветы.

В ещё не проявившемся пространстве
Дыханья нет, движение мертво,
И даже смерть в немыслимом убранстве
Своё не проявляет естество.

И нет зерна, что явится твореньем
В божественном кружении огней,
И нету тьмы тончайших проявлений,
И света, что могуч в любви своей.

Нам просто говорить, но как увидеть,
Как явится неведомое – то,
Что сможет и любить и...

Минералами души
выложен темный грот.
Законсервированное в янтаре
солнце
будет хранить свою тайну вечно.
Восход
и закат
смешались в застывшем огне.
У входа стеклянное небо,
чертою засечной
отмеряет пределы
золотой клетки.
А снаружи живая влага
насыщает любовью
и голодом
потрепанные лоскуты души,
вдыхающей собственным ртом
воздух распутный,
без примесей едких
золота
(что рождено переваренной ртутью
в алхимии социальных пространств
и убранств)

а иногда по одному
живут в торжественном молчании
сны наблюдая наяву

и все они живут в парении,
как птицы в небе, - под водой
в приливы верят, и в течения
и в страшный громовой прибой

в большую рыбу материнскую
и в правильность своих забот
и в то, что истина одна на всех,
снаружи - вреден кислород

Я весь уйду в тебя,
И только губы
Снаружи
я свои оставлю,
Чтобы
Могли они курить.

И китайская стена небесконечна,
Хоть стояла многие века,
Охраняя сирых и увечных
От нашествия издалека.

Только, обгоняя ожиданья,
Здания общественных систем
Рушились не раз до основанья,
Впрочем, снова высились затем.

Монолитом на крови застыла,
Тихо за великою стеной.
Здесь не оскверняются могилы,
Дремлет узкоглазый часовой.

Зной дневной сменяется морозом,
Дышит камень сеточкой морщин.
Изнутри ль, снаружи ль ждать угрозы –
Не ответит грозный властелин.

У него на сердце...

Непогода тучей солнышко закрыла.
Дождь и ветер, гонят в дом всех нас.
А снаружи буря бушевала, выла.
Гром гремит там, словно Гнева глас.

Чайник полный, кипятить поставим.
Чай заварим, сядем чаевать.
Воя бури слушать мы не станем.
Гневу, громом нас не испугать.

Хорошо, тепло , уютно и спокойно.
Никогда не скучно нам вдвоём.
И пусть буря воет недовольно.
Любим мы — и значит мы живём.

Мир велик, огромен, переменчив.
Ясный день вдруг сменится грозой.
Только бури тоже ведь не...

К земле стремительно висок
Клоню, споткнувшись о зелёный
В ногах свернувшийся комок,
Ползучий, склизкий, разведённый.

Пространства провернулся штифт,
Разбитым зеркалом мгновенья,
Летящий в неизвестность лифт,
Падение как вознесенье.

Мир – полированный пятак
В бутылочные спрятан доли.
Я за стеклом, смотрюсь в спектакль,
В котором занят в главной роли.

Огрехи жизненной игры
Заметны менее снаружи.
Плохой актёр, но до поры
Я с режиссёром пьесы дружен.

Пока не наступил...