В сплетеньях веток шалаша

Из последнего снежного плена душой вырываясь,
И качая на ветках проснувшихся фею весны,
Воскрешенное дерево тайны свои открывает
И движением веток рисует все зимние сны.

Разомкнув откровеньем весны ледяные объятья,
Начинает по капле струиться магический свет.
Каждый год в это время случается жизни зачатье-
Долгожданным звеном в веренице бесчисленных лет.

Вернётся он с таёжного пути,
Забот к другим опустошив котомку.
Вспорхнув, исчезнут с веток снегири,
Глубокий вздох прощания в догонку.

Знакомая тропа , манящий свет
Из окон им покинутого дома
Когда-то, миллионы долгих лет,
Оставив Душу, вышел невесомо.

Казалось, это крылья принесли
Собрать свои кусочки воединно...
--Ты за Душой? Застыли у двери,
Глаза в глаза душою неделимой...

Какая тишь! Какая благодать!
У нас у всех обветренные лица.
Мы не успели жизнью насладиться,
А тут приходит время погибать.

В лугу росы светильники зажглись...
Какая ночь, какие светят звезды!
Они висят, как будто с веток гроздья.
Мои глаза невольно смотрят ввысь.

Промчалась жизнь так ярко в небесах,
Оставив пепла серый, легкий саван...
Но только я вам мало что оставил,
Лишь в отраженьях грустные глаза.
Жизнь промелькнула ярко в небеса...


2000

Как описать сосновый запах?!
И гомон птичий поутру,
Туман, стелящийся по тропам,
О нем как рассказать смогу?

Мне хочется его погладить,
Ладонью мягкость ощутить...
А солнце тянется спросонья,
Меж веток руки распрямив...

Как синь небесного простора
В своих мне строчках описать?
Веселый звонкий птичий гомон?!
Чтоб все могли меня понять…

Чтоб все смогли услышать рокот
Апрельской яростной грозы,
И первых капель громких грохот,
Смывающих зимы следы…

А от земли так пахнет...

Облака летящие,
Облака плывущие...
За собой манящие,
В даль меня зовущие.
Будто птицы белые-
Стаи лебединные,
Будто думы светлые
О моем любимом.
В стороне далекой,
Мачехе-чужбине,
Не сладко живется
Моей половине...
Мне бы белым облаком,
Ветерком гонимым,
Полететь в ту сторону,
Где живет мой милый...
Или, с нежным пухом
Тополиных веток,
Для поддержки духа
Передать привет мой.

Смотри: разлили утра молоко
И льется, льется в зелень трав и веток
И солнце, словно яблоко, легко,
Летит из рук по блюдцевому небу

По синенькой каемочке души,
По зарослям Садов цветущей грусти
Платочек свой у неба положи...
Пусть слезы в это небо льются, льются...

Души такой прозрачный виноград...
А солнце будет литься в твои пальцы
Ты будешь, словно речка или Сад -
Цвести, ронять и заново рождаться...

Вдыхая сливки дождя, смахивающего пыль с высушенных
ресниц деревьев, отдающего музыкой железнодорожных веток,
льющего хрустальный блюз в родниковые ладони,
я смотрел, как меняется небо, как тянутся непослушные,
но прекрасные заросли облаков, как пустеет уличный спектр
в одиночестве тротуаров и в прохладе полдневной тонет
телосложение каменных плит. Город вынес водой
старый хлам и мне виделись парков кудрявые тропы,
ключевая сосновая тишь, пруда пестрая зелень.
Я когда-то носил цветы...

Детство лучезарное ищу тщетно,
Солнышком согрето, отзовись, где ты?
Вкус любимого ванильного пломбира,
Каждый день Зачем? И Почему?
Летом босоногая шпана по лужам,
И казалось, больше ничего не нужно,
И опять читаю злого «Мойдодыра»,
Странный он какой-то, не пойму.

Ручка от двери уже тебя пониже,
Нужно посмотреть, как там дела на вишне,
Лезем с братом мы до самых верхних веток,
Значит, будет снова нагоняй…
И опять мы «гладили лишайных кошек»,
И «гуляли в парке», ведь совсем...

Почему живописцы сирени верны?
Потому, что оттенков на каждого хватит.
Если молоды вы, если вы влюблены -
Вам сирень теплотой розоватою платит.

Если вы аскетичны, суровы чуть-чуть,
Синь холодная веток вас к жизни пробудит.
Если чувства кипят, и волнуется грудь,
Хлопья белой сирени румянец остудят.

Нет скромнее и проще малюток- цветков,
Но, сливаясь в пьянящие, вольные кисти,
Унося от обыденной жизни оков,
Нас влекут за собой в недоступные выси….

Обломилась голова у Купидона.
Оборвалась тонкая струна.
Убежала Марфушка из дома,
барина наложница одна.

Лошадей загнали, так скакали.
На разъезде тренькал телеграф.
Молодую пару ожидали,
офицер был, верное, не прав.

Он краснел с проступка и божился.
Марфушку отправили назад.
Барин принял, не перебесился,
покатилось всё на старый лад.

А однажды, ветреною ночкой
зарыдала яблоня в саду,
будто Марфушка ей приходилась дочкой
на своём шестнадцатом году.

Ветка яблони кряхтела...