Ужас

С явью мешаются ночные сны.
Не передать, и не унять уже печали.
Юго-Восток поглощают ужасы войны.
Уже нет места, где бы не стреляли.
Война уносит тысячи детей.
И, защищаясь, ополчение не спит ночами.
Гибнут в обстрелах тысячи мирных людей.
И небо плачет бомбами, а не дождями.
Кто может встань и защити.
Народ от смерти, бомб и от обстрелов.
В сёла и города не дай пройти.
Храни Вас бог, всех ополченцев смелых!

Комната. Зима. Вечер.
У окна - молодой человек.
Смотрит. Как мягко светит
Фонарь. И как серебрится снег.
Вдохновенно: "Был вечер чудный...".
Посильней подбирает слова.
Восхищаясь обыденным в будни,
Пусть и в самый канун рождества.
Вдруг звонок. Телефон. Отвечает.
То давнишний студенческий друг.
Волшебство за окном исчезает...
В темноте только матовый круг…
"О, привет! Как живешь?" - "Да, не очень.
Позвоночник. Кровать. Скукота..."
(Так небрежно - пустяк, между прочим).
"Вот звоню...

Отчего ты кружишься,
Мир, начав вращение.
Нет пред смертью ужаса,
Но есть уважение.

Попрошу её всерьёз,
Я, дать мне отсрочку.
Не боюсь я Мира Грёз:
Рано — ставить точку.

Будет всё как захотел,
Как решил Всевышний.
Но ещё так много дел,
Не закончил в жизни.

Понимаю — служим,
Жизнью, Высшей Силе.
Но пока я нужен,
Очень — нужен милой!

Прекратил вращение,
Мир передо мной.
Я прожил мгновение,
В Вечность шириной...
Марковцев Ю.

Россия всего лишь
запретила ввоз продовольствия
из недружественных стран.
А какой эффект !
Дяде Сэму нечем крыть.
А его холуи в ужасе
от нарастающей волны убытков.
Дядя Сэм, учись думать на два хода вперёд.

Ты прости — прости мне Господи,
Я не ведал что творил.
По течению плыл просто я,
А теперь плыть, нет уж сил.

Лишь теперь — без сил — задумавшись,
Чем был в жизни для людей.
Понял вдруг внезапно в ужасе:
Что был частью Зла я в ней.

Что в своей беспечной лени я,
Жил своим лишь — лишь собой.
Что не знал цену мгновения,
Жил как все и был толпой.

Частью был её, без разума,
И собой, мир измерял.
И себя лишь тем наказывал:
Мир во мне — как я — стал мал.

Души грешной покаяние...

Только сны мои не трогай, вот такой я недотро-
га, размыкая пальцев круг, здесь властитель, не
т подруг(?) шаг не сделать иль на месте, всё бегу,
всё вязнет в тесте, (всё пространство будто воск),
цвета яркость, уйма розг, что изменит направле-
нье, здесь и там, (местоименье), заменители, по-
дделка(?) или истинны старанье, всё как есть и з
аиканье и полёты над землёй и ранения тобой,
(был убит не раз я в спину, и открыто, сразу в гр
об, лабиринты, подземелья и ручей и веток зв-
он...

Уже это было,
в истории было!
Под ядерным взрывом
лежала могила,
истекшего ужасом,
города страха —
орудие смерти,
кровавая плаха…
Так было в эпохах
и ближних столетьях!
Наш мир в один миг
зависал в междометьях…
Ни стона, ни голоса,
ни начала…
И только, сжимаясь,
Природа молчала…
И, вдруг, выдавала,
что некогда было:
здесь город стоял
перед ядерным взрывом…
Подобное было,
в истории было!
Земля в вихре с Небом
сливалась в могилу.
И всё вымерзало...

Метель над миром кружит в вальсе белом
И все ровняет ямы и бугры,
Как будто Бог доказывает делом,
Как все Его деяния мудры.

Искристый снег убранством подвенечным
Укрыл от мира сумрачную грязь.
В сем веке человек не будет вечным,
Сколь ни гордись султан, паша и князь.

И «бог» Маммона цепкими рогами
Не вытащит из ужаса и тьмы.
Любого вынесут вперёд ногами
В ту яму, перед коей все равны.

И пред судом суровым, непреклонным,
Сойдётся с простолюдином монарх.
ДВА жребия рождают...

Отблеск открывшихся глаз,
Света лоскут у подсвечника:
- Прогоните домой звонаря!
Моего он пугает младенчика,
Слушавшего не псалмы,
А молчанье сверчка из запечья...
Сонная одурь беды,
Пристально - не человечьи,
Смотрят с киота зрачки
На частокол многосвечья.
Скрип ободряющих слов,
Пальцы на мягком предплечье...

Взять бы на руки теперь,
В синие, тонкие губы
Вбить повлажневший сосок.
Не умирая покуда
Помнить приснившийся холм
Из неоттаявшей глины,
Слушая с ужасом свист
Рвущей...

Больную душу разъедала ржа,
В потемках брел по лезвию ножа,
Монистово в ночи звенели строки…
Свергались моралисты и пророки,
От ужаса и зависти дрожа.

…Судьба поэта уменьшала ставку,
Выщипывал в ночи все реже травку
Пегас – стреножены копыта золотые.
И дней последних улочки хмельные
Похожи странно были на удавку.
1982г.