У черты небытия

В пустой квартире сидишь...
Далеко до рассвета.
Телефон твой молчит...
А в руках сигарета.

Ты не включаешь свет...
Тебе не нужен он...
Вдыхаешь дым сигарет...
И пьёшь глотками вино.

Тебе давно всё равно...
День сейчас или ночь.
Ты не смотришь в окно...
Солнце там или дождь.

Хаос в мыслях твоих...
В жизни всё кувырком.
Было всё для двоих...
В вашем мире простом.

Всё так было легко...
Всё так было понятно.
А теперь всё не то...
Небо всё в чёрных пятнах.

Эти пятна...

Заходят-выходят и в жизнь сквозняки,
Впускают сквозь двери рождений и смерти.
И тянет Оттуда тревогой тоски,
Не знаем кто Там ждёт — святые иль черти.

Что «до» нас и «после» — не знают сознания,
Там Небытия, неизвестности жуть.
Ум ищет ответы, но быть понимания,
Не может тому, во что нечем взглянуть.

Туда за Пределы ни мыслью, ни взглядом,
Ни сложным прибором, нельзя посмотреть.
«До» жизни нас нет — не далёко, не рядом,
А «после» в Ничто — открывает дверь смерть.

И жизнь — нить...

Ни тут, ни там и как назло,
Не было б этого «ничто»,
А может быть, что что-то и возникло?
Хотя быть может то и ничего,
Ведь для чего-нибудь, чего-то принесло.
И тут из ничего всплыло то нечто,
Которое с ничем всегда конечно,
Как черт-те что, и ни за что про то,
Его прозвали так за что-то,
За то, что будет всё из ничего,
Что кое-как на кое-что и итого:

Пусть их в нигде, то в жар бросает,
А то-озноб одолевает,
Но что-то всё же означает,
Никто ничем не обладает,
В небытии пустое...

*

Столетие идёт война,
По замыслам Синедриона!
Призвавшая ко власти Тора,
Со слов воскресшего, она
Всё проповедует евреям
Ну, и, как поняли, – жидам,
Сефардам-ашкенази в сговоре,
Евразию срубить под корень,
И подчинить Русь навсегда…

Как уж понятно: по системе –
Реанимировали Веру –
Тору Израиля, на свет
Божий вновь вытащили смело.
Пост результатам заблуждений,
Что в Палестине им – конец,
От АР и АРА братьев веры
На крови смешанной, без хлеба,
Им не прожить, т.е. – пи…дец...

Воткнётся игла в вену,
В Ничто пошлёт наркоз.
В нём пустота Вселенной,
Вне яви и вне грёз.

Сознание размоет,
Глоток небытия,
Он личность во мне смоет,
За данности края.

Ничто во взгляде смерти,
И в ней не ждут умы.
Не ангелы, не черти,
Не света мир, не тьмы.

Свобод нет и контроля,
В объятьях пустоты.
Не гонит идей воля,
За призраком мечты.

Вонзится игла в вену,
В Ничто пошлёт наркоз.
В мир где нет плоти плена,
Где смеха нет и слёз...
Марковцев Ю.

Я не имею прав жить так, как я хочу,
Я вас не заслужил – минуты вдохновенья,
Я должен пить и есть, а чем я оплачу
Досуг для творческой игры воображенья.

Я должен пить и есть и содержать семью,
Я должен быть как все обутым и одетым,
Когда же мне питать иллюзию свою,
Зачем себя считать непризнанным поэтом?

Затем ли, что поэт поставлен выше всех,
И люди чтут его искусство как святыню,
И, в глубине души надеясь на успех,
Стремлюсь насытить я голодную гордыню?

Затем ли, что в другом...

Мне страшно быть,
еще страшней не быть.
Быть страшно потому,
что вектор бытия
в небытие берет начало
в небытие вонзаясь острием.
Не быть же страшно потому,
что очень быть люблю
и ради своего существованья убью,
предам и погублю.

За жизнью следуй, за моею!
Я поведу тебя в мир дальний,
Я обниму тебя за шею
Своей рукою обручальной.
И высыпая пыль из чисел,
Поспешно прожитых впустую,
Я проведу тебя по листьям
И в их горенье зарифмую
Твои сомненья. Я истрачу
Твою последнюю неволю,
И всю тебя переиначив
Предназначеньем – вдаль по полю! –
За мной иди, рукою крепкой
Сжимая память о грядущем.
А в час, когда крыла окрепнут –
Наш Зов на Небо будет пущен.
2004



Правит ночной колесницей...

Что нам готовит серость дня?
Вновь «роковые» испытанья?
Или простор «небытия»?
Или альков любовной тайны

Что нам мерещится во сне?
О чём мы думаем при свете?
О чём мечтаем по весне?
И от чего… родятся дети?

Вопросов много не простых
На сером небе дождь пропишет
Я вслух читаю этот стих
А вдруг Она его услышит?

На сером небе только грусть
И воздух ветрено-промозглый
Я замерзаю… ну и пусть!
Я жду, когда… вернутся звёзды

Те звёзды, что дарили нам
Простые истины сонетов...

Инстинкт самосохранения – подпитывает небытие;
инстинкт продолжения рода – поддерживает смерть.
Свет и тьма, созидание и разрушение – одно,
единое, целое, с линией разлома по разметке
восприятия. Что мы знаем о жизни?
Так же мало, как и о смерти, хоть та и загадочней,
но эту загадку подогревает наш страх, наши призраки.
Я не знаю, где грань между сном и реальностью, беспорядочным
и структурированным, но я знаю, что мир,
рожденный из праха и в прах обращающийся, есть отпечаток
подошвы...