Три глотка

- Она хронически больна тишиной
С серьёзнейшими осложнениями
Замалчиванием последствий
И толповой клип(то)манией
Воюет сама с собой
Как будто ничего важнее нет
Пьяна всегда не по средствам
И сорок лет кряду на грани

- Да нет, что ты. Всё не так страшно
Хворает милая, в том спору нет
И чушью разной разум загажен
Но ей нет ещё даже пятнадцати лет
Ну да, режет руки да бьется о стены
Своей не такой уж и прочной головкой
Но ударами слабыми и не трогая вены
И прямо скажем, страдает...

Вновь слышу поздней осени вокал
В повернутом пространстве наизнанку.
Тревогой полон снова мой бокал, –
Его я пью в дорогу спозаранку.

Летит, кружится мёртвый листопад.
Его печально тихое паденье,
Как и сейчас, и много лет назад, –
Он есть предтеча зимнему забвенью…

Мой конь буланый, вовсе не простой,
Помчит меня безмолвье оглашая,
Сминая пыль и время под собой,
На поворотах бег свой замедляя.

От частых убегаю неудач,
За все грехи от первого порога.
Остановлюсь, коль кончится...

Сегодня, ночь-полночь, брожу по околотку.
Тудой-сюдой в хмелю снуют шалавы,
Бомжи облюбовали остановки.
В ночную я и трезвый, здравый.

Анод в зубах, в руке держу отвёртку,
Когтями в столб (что ворон старый).
Савелий - вдрызг, сам обречён чинить проводку,
Про водку дует в уши бес лукавый.

Да, грешен я - мне часто сушит глотку
И знают все пьянчуги в Балаклаве,
Что я готов последнюю трещётку
За выпивку отдать, проспать в канаве.

Рассвет. Уж занялась зарей дубрава
С окна общаги...

Убивать не любя,
Сердце кроя огнем,
Не любя и тебя,
Полыхает при нем.
Умирает он тьмой,
Задохнувшись дождем,
И живет он тобой,
Умирая клеймом.

Понимает ту суть,
Что понять он не мог.
Завершает свой путь,
Закрывая поток.
Лишь держась за тебя,
Понимает итог,
И давно полюбя,
Проживает тот рок.

И за душу боясь,
Он узнал про тот ад:
Что он умер давно,
Оглянувшись назад.
И, любя, он пройдет
Средь огня и преград,
И на землю сойдет,
И устроит парад.

Будут тысячи огней...

Поднимаясь смело в высоту.
Оставляя все у твоих ног.
Кровью,потом,выдолбив дорогу,
Покидаю жизненный чертог.
У надежды сломано крыло,в веру ориентиры потеряв.
Я любовь на раны наложил.
Помоги,спаси меня опять.
Хоть немножко дай еще пожить.
Воздуха вдохни в меня глоток.
Маска смерти спрячет свой оскал.
И тебя увижу хоть разок.
Глаз твоих,искринки рассмотрю.
Смех взорвет во мне остатки сил.
Вздох последний, тихо,отпущу.
Умерев, как будто и не жил...

Позволь,
губам коснуться нежных рук,
познав, тепло твоих рукопожатий.
Ты от моих не ускользай объятий,
чтоб унисон сердец услышать стук.

Забудь
о дерзких помыслах своих -
согрею я холодное сердечко,
Как тает парафин в горящей свечке -
расплавишься от нежностей моих.

Ты станешь
горячее всех наяд -
Тебе такое даже не приснится -
не ланью будешь - страстною тигрицей,
И с белых плеч сам соскользнёт наряд.

Позволь, глотком любви твоей напиться -
Ты для меня превыше всех наград...

Уставший, опалённый солнцем,
когда-то, ты пришёл к колодцу.
Водой холодной насладился:
умылся, отдохнул, напился,
от дум тревожных отошёл,
в колодец плюнул и ушёл.

Прошло с тех пор немало дней,
но, бумеранга путь известен.
И вот, опять, стоишь ты здесь -
судьбой потрёпан, бессловесен...
Уж волосы твои седы...
И жаждешь, лишь, глотка воды!

Склонился ты над тем колодцем,
водицы почерпнуть из донца...
И вот оно - твоё клеймо -
навстречу хлынуло дерьмо!
Не утолить тебе...

Землица матушка наша родная!
Ты для нас ведь мать вторая...
Так зачем же в сорок первые
года,
За прошедшие последние лета...
Воспитала такого на западе
зверья?
Запустила его на русские поля...
Зверьё в обличье человека,
Монстра из Германии двадцатого
века.
Бросила его в советские степя,
Хотя она считалась непобедимая
земля...
В Союзе хватало,своего тогда
зверья.
Спасибо матушке России...
Дала советской женщине усилий.
Нарожать охотников сполна,
Чтоб не страдала в защитниках...

Сердце просит нежности и боли, там, где осень брезжит
лежбищем костров, там, где нежность вносят на подносе золотом
в храм печали у причала наслажденья. Нежной
песней чадит воздух, но на слух – от амброзии, лишь ком
в охрипшей глотке; ближе, только зимняя обглодка,
ближе, только инея затон.

Рваной раной дышит неба плоть – скрежет солнца вышит
поперёк простуженного горла. Вены парков ветром рвёт –
не жалко, заживёт, пока кто-то, ещё что-то пишет
на берёзовой коре душой живой, и...

Золотисто-снежным вином
Расплескалась чаша волос;
Серебра ледяная гроздь
Пробивает зрачка чернозём.
Как готические соборы
Прорастают германским лесом,
Шпиль зари кровоточит над городом,
Укрепляясь раствором небесным.
На янтарно-облачном брюхе
Катит солнце тяжеловесно;
И одна здесь слышится песня –
Грешной вьюги с отдышкой синюхи.
Здесь вино ожиданья, рука
На пульсации мёртвого инея,
Здесь история в два глотка
Беспробудной надежды зимней.
Дни надежды – мехи вина;
Ожидание...