Третий

Бывают стихи, как надменные тучи.
Как ветры бывают, что тучи гоняют,
Футболя по небу, как кожаный мячик,
Бывают, как светлый, приветливый лучик,
Рассветного солнца, что по небу скачет
Большим апельсином, безмерно красивым.

У всяких стихов - свой, особенный запах,
Одни пахнут хвоей на ёлочных лапах,
Иные имеют амбре первоклассных
Духов от Шанели, А третьи, опасны,
Как запах миндальный смертельной отравы.
Как летние травы, стихи о природе благоухают.
Сонеты бывают...

«До чего же мне все надоело! –
думал я, засыпая в ту ночь. –
И жена, что до смерти заела,
и беспутная дурочка дочь,
и сынок, потерявший работу,
и любовница с кучей проблем…
Да. Пожалуй, пора на охоту.
Я по ней стосковался совсем.
Неужели я завтра уеду
от работы, жены и детей,
по лосиному свежему следу
побегу я с собакой своей
и, увидев кормящую матку
с семидневным лосенком в кустах,
буду целиться долго в лопатку,
сжав «Сайгу»* свою в потных руках,
а потом, когда лес содрогнется...

Даёт исключительно верный
И позволительный шанс,
Добраться, еже, на первый,
Изначально, тяжёлый этаж,

На входе, ах! филигранный,
С гранью резною каркас,
Особняк с видом - центральный,
Для утешения масс…

На втором: утверждающей речью,
Мучительно долгий час
Ложь изгоняется плетью,
И может не в первый раз…

На третьем: добавочно к рвенью,
Думу напишут о Вас,
С почтеньем направят учиться
Аж в начинающий класс.

Четвёртом: сытые жизнью
Да избытком чарующих глаз,
Свяжут...

Ведь я - всего лишь оттиск
того, кто в бешеном пламени
плавилен вылепил плоть из
глины и слова. Я - памятник
его. Нежными пальцами
выпестованное торжество формы
и Духа - кромешного панциря
его, где солнце ликует у горна,
и предвестник утра его - соловей
в тишине рассыпается в крик.
Я невеста его... Песня Сольвейг
раздается - играет Григ...
И от тьмы отслоившаяся слюда -
день ложится пространству на грудь,
причащаюсь дыханьем его, сюда
расплескавшего всю свою грусть.
Допивает...

Между душой и Всевышним
Посредников быть не может.
Становится третьим лишним,
Кто свою помощь предложит.

Никто не имеет права
Вещать от имени Бога.
Липкая ложь - душ отрава.
Каждому своя дорога.

Из себя сотворил нас Бог.
Все души его частицы
И каждый его воли слог
К Богу по своему мчится.

Желание жить у меня не угасло,
Еще дрожит огонек свечи.
Солнце над городом погасло,
Зажигает город ночные огни.

Я иду одна вдоль аллеи.
Всматриваюсь в лица прохожих людей…
Люди! Вам предавать не надоело?!
В их глазах я моральный злодей.

«Гламурный разум» у каждой третьей,
Похотливый взгляд у каждого второго.
Этой холодной ночью осенней,
Мне не увидеть ничего иного…

Пробираюсь сквозь взгляды чужие,
Не видя вокруг, я смотрю в глубину.
Где спрятана душа, мысли другие,
Но вижу...

Не хворай, не тоскуй, наливай-ка!
Из бутылки в стаканы вина.
Этот мрак боязлив сам, как зайка,
Он как тень, что под нами легла,
Жизнь - отраву отравой пригубим!
И плевать, что на улице дождь,
В пограничьи осеннем мы любим
Тосковать ни о чём, ну и что ж?
После третьей не видно ненастья,
И Лужсковский ожил небоскрёб,
Ах, как мало нам надо для счастья,
Не подумай, что это упрёк.

Просто была осень. И был один день.
И в волосах проседь. И двигаться – лень.
И такая усталость…от происходящего в жизни.
Я ведь честно пыталась не быть третьей лишней.

И тебе задавала простые вопросы,
Только мысли – не мысли: бесконечные кроссы.
Да в ответ оглушала тишина и вздохи.
А от жизни все чаще печаль и упреки.

Как я тщетно пыталась тебе быть полезной…
Да любовь обернулась обреченной болезнью.
Не распутать нам вечность на конец и начало…
Силы нет ни кричать, ни начать все...

Ну, мамочка, ну капельку, ну хоть разочек можно мне
Всего-то лишь попробовать, всего лишь посмотреть.
А кушать-то не буду я десятое пирожное.
Ну, съем всего лишь крошечку и маленькую треть.

Ну, мамочка, пожалуйста, ну хоть совсем немножечко.
Я только лишь понюхаю и пальцем проведу
По этому вот краешку, облизывая ложечку,
Вот эту вот тарелочку, вот эту и вон ту.

Ну, мамочка, ну мамочка, оно такое нужное,
Оно такое вкусное, оно же первый сорт!
И что с того, что только что...

давит
одно другое третье
перегружая выше меры
и никому нет дела до того
под каким ты прессом
раздавлен и одинок

/беззащитно…/

брошенный на произвол судьбы
гонимый ветром
пустой полиэтиленовый мешок
вне контроля
среда показывает норов и язык
обнажая несостоятельность
попытки подняться и прийти в себя
когда «я» расплющено механикой

/изъято…/

унижение
за что ж такое
словно целый мир взвален
и прирос к горбу глобус
но даже если рухнешь
то поднимут и заставят
когда сам...