Танку

Я б давно ушла
За судьбы порог.
Но тебя ждала
Я в кресте дорог.
Только ты дать мог
Разрешенье мне -
Подвести итог
Благу иль вине.
Мы с тобой одно -
Пламя вечное.
Как горчит вино
Жизни – Млечное.
Не узнал меня -
Жизнь потеряна.
Плач в душе тая,
Пью не меряно.
Вновь уйду в века
Непрощённая.
Снова лет река.
Обречённая.
Буду ждать тебя
Я в кресте дорог.
Чтоб уйти, любя,
Вместе за порог.

Жил человек, меняя маски.
Бродил по улицам пустым.
Безжизненным был словно дым,
Не знал ни доброты, ни ласки.

Его удача не любила
(Сказать по правде, не тая).
И не манила в те края,
Где жизнь кипела и бурлила.

Был жизни путь его безлюдным,
Он для печали был знакомым,
А из друзей лишь мрак и дрема
Считали дом его уютным.

Его мечты все так же одиноки,
Он не хотел свернуть с пути,
Не знал, что сможет там найти.
Шагал он прямо, не сходя с дороги…

А за углом, а за углом…
Был...

Осень кружилась в тумане забвенья
Слёзы роняя к опавшей листве;
Буд-то из плена нерукотворенья
Рвался сурово багряный рассвет.

В сумрачном небе туч стаи, как тени,
Властвуя, ветер игривый гонял,
Хор голосящих безумных творений
Строем прощальным на юг улетал.

Звёздные на небосклоне парады
Таяли. Дул безмятежный зефир.
Где-то мерцали огни автострады,
Шелестом шин наполнялся эфир.

Небо утренней зарёю
разделилось пополам,
Апельсиновой росою
разливая по долам
Сказку бархатного моря –
одуванчиковый рай…
Лето краской вспыхнет вскоре
разукрасив сонный край,


С неба радугу роняя
на согретые луга,
Ароматом наполняя
золотые берега
Васильково нежной речки,
где купаются порой
Белокрылые овечки,
в неге тая за горой…


Как люблю я в это время
пробежаться босиком
По росе…., теряя бремя
суеты.… И мотыльком
Воспарив в объятья Света,
наполняясь...

Бредёт по жизни, словно малый
Дорогой, что начертано судьбой.
Седой как пепел и усталый
Старик с поникшей головой.

Глаза покрыты плёнкой мутной
Морщинами лицо посечено.
С улыбкой доброй, безрассудной
Беззубым ртом обречено.

Он безобиден, не коварный
Не в силах зло таить.
За милость, людям благодарный
Блаженный верить и любить.

В симфонии дождя сквозит усталость.
И мокнет кот упрямо на окне,
И понимаю, все, что написалось,
Дороже всех сокровищ в мире мне.
Вот здесь хвалили, ну а тут ругали,
Не ведая о том, что в этом суть.
И только дождь нагнал мои печали,
Звонит сестра: - Кота не позабудь.

Он любит любоваться на прохожих,
Бегущих, и скрываясь под зонтом,
Там женщина, так на меня похожа,
О ней далекой, говорим с котом.
- Скажи, Баюн, зачем такие строки
Ты посылаешь в этот грустный час,
А там стихия...

Он забирал ее покой,
Он зажигал ее тревогу.
Лаская нежно недотрогу,
Своей шершавою рукой.

Она питала его страсть,
И,как свеча,в обьятьях тая.
О том огне она мечтая,
Готова в пламени пропасть.

И загорелось солнце ярко,
Лучи пронзили темноту.
Они рождали теплоту,
И в апогее было жарко.

И вечно пламя сохраняя,
От холодов оберегая.
На волю чувства выпуская,
Угаснуть пламени не даст...

Не пишу стихи я для попсовых песен,
Значит, никому я не интересен.
У меня нет денег, я не ношу « Дискворит »,
Грудастые блондинки на меня не смотрят.

Тачка заржавела, и я её продал,
Последнюю рубашку из шкафа я достал.
Вот, ещё немного, и все мои друзья
Обо мне забудут, словно я не я.

Не спешу я в офис, не звоню я боссам,
И любовь к деньгам явно под вопросом.
Мне никто не пишет, кроме управдома,
В дверь звонок, опять пришла, но меня нет дома.

Не хожу я в гости, меня не...

Все началось гораздо раньше,
Чем всякий думает сейчас.
Все началось с той самой фальши,
Что исказила Неба Глас.

Тогда гонимый по Египту
Народ нес тяжкое ярмо,
И жрец один по манускрипту
Был предназначен для него.

Он был достойным человеком
В храме близ древних пирамид,
И с детства мыслил о великом,
О том, что вечность охранит.

Им суждено было сойтися
С тем, чтоб людей расшевелить,
С тем, чтобы кровью обагрился
Наш свет, что нужно обновить.

Он был тогда довольно молод,
Но...

В далёких Ногайских степях
ветра развевают твой прах,
буруны шныряют в костях
в далёких Ногайских степях.

Когда-то здесь шёл караван,
погонщиком был Палладин,
отец его ибн Сулейман –
- слепой в Марканде муэдзин.

А мать его – Вия Зухра,
давно от чумы умерла,
забыл их уже Палладин,
родными отверженный сын.

Взамен ему плётка была,
пристроена к лучке седла,
да острый булатный кинжал,
что в ножнах спокойно лежал.

И если входили в кишлак
улыбку дарил Палладин
всем людям, и...