Старичок весь седой

Седой парикмахер, безбожник и циник
Епископа взялся пред Пасхой постричь,
Чей взгляд поражал глубиною и синью,
Сумевшего тайны святые постичь.

Он веки прикрыв, отдыхал от молений
И праздника ждал воскрешенья Христа,
Лицом был похож на погибшего Меня,
Стезя за плечами, увы, не проста.

Вином подогретый иль бесом ведомый
Цирюльник внезапно вскричал: «Бога нет!
Достаточно выйти на площадь из дома,
Больных и голодных печален буклет.

И сколько же в мире сей горькой...

Весь мир наполнен радостью и светом.
И воздух – будто старое вино.
Так выпьем же скорей за наше лето,
пока ещё не кончилось оно!

Богатый стол, и вечер обеспечен.
Не надо пауз – до краёв налей!
И выпьем сразу за прекрасных женщин,
что с каждой рюмкой краше и милей!

Когда-то человеку Бог дал ноги.
Дал ноги, для того, чтобы идти…
Так выпьем же за тех, кто на дороге –
им пожелаем доброго пути!

Бездетен Гитлер, так же как и Ленин,
разбойник Бармалей, и Карабас…
Так...

Седая голова, седая без прикрас,
А вот душа мала, ребенком она в нас,
И как ты ни чуди и маски ни меняй,
Душа-то грудничок и ей любви давай.
А если сущность зла, ты, желчью поишь плод,
Загубишь ты его и изойдешь в помет !

***/Ереван 06.14 г./***

Седая ночь. Закат багряный.
Горбатый мост через рекУ.
Вдали прохожий полупьяный
Чечетку бьет на берегу.

Уснула Пермь. Уснула Кама.
В сон погрузились до зари.
А по аллее, вдоль причала
Улыбкой светят фонари.

Светодиод, неон, реклама
В ночи по городу горят.
И освещают яркой гаммой
Январский праздничный наряд.

Седая ночь. Закат погасший.
На небе звезды серебрят.
А за окном, прощаясь, пляшет
Опавший лист календаря.

Старичок забрался в сети
И запутался весь в них.
Слава Богу, в Интернете
Бабка смыслит за двоих!

Старайтесь вы не спорить с дураками- напрасен будет весь ваш разговор.
Он только расшатает ваши нервы, зачем потом глотать афобазол.
Не поддавайтесь глупости безмерной,
все превратится в бесполезный спор. Вам все равно не одержать победы.
Ведь он дурак. И кончен разговор.

Старый шлях у тихой речки
завивается петлей,
выдыхает печь в колечки
дым над старою избой.
Старый пень у поворота —
долговязый рухнул вяз —
и дубовые ворота,
что срубил нам дед Тарас.
И блестит изба навстречу
свежевымытым окном…
Где ты, детство? Ох, далече…
В мире сказочном, ином.
В мире вишен без оскомин,
в мире радостных обнов,
в мире семечек с жаровен,
толстобоких кавунов,
в мире горькой летней пыли
и купаний на конях,
сладких вод, что в ведрах стыли
в...

Старые дворики старой Одессы,
Солью пожёваны ветхие стены,
Крепкий булыжник на улицах-сценах,
Клёны, каштаны… Слободка, Пересыпь…

Узких извилин дорог не хватает,
В пробках машины висят колбасой…
Кариатида с отбитой рукой
Грустно балкон подпирая, мечтает…

Кто-то на стенке оставил сердечко,
Имя, плюс, имя, три знака – вопрос,
И многоточий невнятный допрос
Старые камни прошил, как картечью…

Низкая арка, столетняя ковка
Кружевом вьётся в металле ворот,
Тенью прохлада во дворике...

Весь этот Мир ничтожно мал...
В нём всё равно... куда спешил.
К чему стремился и о чём мечтал...
Кто не успел... тот опоздал.

Весь этот Мир жесток безумно...
Он... как один большой вокзал.
И после ночи... снова будет утро...
Кто не успел... тот опоздал.

Весь этот Мир большой прокол...
Большой... огромный карнавал.
А ты спешил... но не дошёл...
Кто не успел... тот опоздал.

Весь этот Мир сплошная боль...
И кто-то Мир таким создал.
Бежим... то поперёк... то вдоль...
Кто не...

Старая лампа прощалась со светом.
Был перебит провод, видимо, где-то.
И абажур, будто старая шляпа,
Был впопыхах с лампы выброшен на пол.
Лампы печальный железный остов
Преобразился в кашпо для цветов.
На удивление старенькой лампы
Остов опутан ветвями лианы:
Круглогодично зеленые ветки
К лампочке жмутся, как к матери детки!
Видно, дан свыше талант моей маме:
Новую вещь разглядеть в старом хламе!