Щёки в сахарном песке

Ну вот, Отец, пришел… Стою столбом
Перед тобой не ведая расклада.
Мне рухнуть на колени? Может, лбом –
О землю! Раболепно, аки чаду…

Зачем призвал? Я ведь не лыком шит,
Понятно, что к тебе не ходят в гости!
Раскаянье – паршивый сателлит,
Но, если согрешил, то не со злости…

Да! Говорил, что кесарь наш – слабак!
Ругал священников, законы и налоги,
Но, ведь, на нищих не спускал собак,
И не шалил я на Большой дороге.

Ты знаешь сам, Отец, патриархат –
Не лучший строй для отпрыска...

Всегда найдётся женская рука,
Чтобы она, прохладна и легка,
Жалея и немножечко любя.
Как брата, успокоила тебя.

Всегда найдётся женское плечо,
Чтобы в него дышал ты горячо,
К нему припав беспутной головой,
Ему доверив сон мятежный свой.

Всегда найдутся женские глаза,
Чтобы они, всю боль твою глуша,
А если и не всю, то часть её,
Увидели страдание твоё.

Но есть такая женская рука,
Которая особенно близка,
Когда она измученного лба
Касается, как вечность и судьба.

Но есть...

Барабанит по улице дождь,
И фонарь во дворе замерцал.
Этот день был на другие похож,
Незаметно вечер настал.
Из окна виден твой силуэт,
Уходящий сквозь дождь навсегда.
Мы прожили с тобой много лет.
Мне теперь не любить никогда.
Мне теперь не любить никого,
Взгляд сквозь слёзы тебя проводил.
Не забыть мне лица твоего,
И слова,что ты мне говорил.
Тишину разорвут в темноте
Слёзы грусти,что щёки сожгли.
Никогда не вернёшься ко мне.
Дни любви безвозвратно ушли.

Звякнет лодка оборванной цепью,
Вспыхнет яблоко в тихом саду,
Вздрогнет сон мой, как старая цапля
В нелюдимо застывшем пруду.
Сколько можно молчать? Может, хватит?
Я хотел бы туда повернуть,
Где стоит твоё белое платье,
Как вода, по высокую грудь.
Я хвачусь среди замершей ночи
Старой дружбы, сознанья и сил,
И любви, раздувающей ноздри,
У которой бессмертья просил.
С ненавидящей, тяжкой любовью
Я гляжу, обернувшись назад.
Защищаешься слабой ладонью:
-Не целуй. Мои губы болят.
Что...

Какая разница - откуда мы пришли,
какие окна снова гаснут за плечами,
и сколько раз подряд сжигались корабли,
и сколько их ещё осталось на причале.

Какая разница - кого любила я,
а может быть, что никого и не любила.
Вчерашний день покрылся порослью былья
и надо мною не имеет больше силы.

Что мне за дело, сколько губ ты целовал
и скольких женщин называл своею милой.
Ты говори мне те же самые слова,
но только с новой, мне одной понятной силой.

Ты говори мне, мой любимый, говори...

Когда опускается вечер
На плечи черёмухи старой,
Её серебристые свечи
Мерцают холодным пожаром.

А в ярком полуденном свете –
Белее китайского шёлка,
Качают их чёрные плети,
Роняя снежинок осколки.

Снежинки сбиваются в стаи,
Ложатся на землю кругами,
И я осторожно ступаю
По кругу босыми ногами.

Когда заалеют рябины
И птицы потянутся к югу,
Черёмуха, выгнувши спину,
Мне ветви протянет как другу.

В чернильных разводах и губы,
И щёки как в радугах синих,
И сводят до судорог...

Ничего. Никого. Раствориться амёбою в зеркале.
Всё считать, сколько раз твоё сердце порвёт на куски
И по 10 часов умирать каждый день от тоски
С мазохистскою радостью в тон домофона. Приехали...

Где ты был? С кем ты был? Для кого извергал одностишия?
И кого восхвалять лишь за то, что ты всё-таки есть?
Захлебнувшись солёностью опыта, плесенью, виршами,
Жадно бросилась в ноги, чтоб ЭТО во взгляде прочесть.

Зачиталась... Обрывками мыслей с заученным почерком,
Пропиталась насквозь и...

Снег на ладони, на губы, на щёки –
Всё заметает: обиды, упрёки.
Падает плавно на крыши домов,
На площадях и линейках дворов,
На остановках…и даже на сердце –
Снег тоже порой хочет согреться

Горькая слеза, щёки обжигая,
Серебрясь текла, от любви пылая.
Сорвалась с лица,падая снежинкой,
Так и умерла, разбиваясь льдинкой.

Когда ждать я устал, когда прочь улетела надежда,
И вино не пьянило, и жить не хотелось -
Ты вошла, будто в комнате где-то в соседней сидела,
И взглянувши серьёзно, вдруг так хорошо улыбнулась...

Как была ты храбра. Так храбры быть не могут мужчины -
Разве в гроб одевая себя, коль смеются при этом:
Так дрожащие пальцы твои по одеждам скользили,
Чтоб впервые предстать перед кем-то, прикрывшись
одной наготою...

И смотрели на грудь твою все зеркала в этом мире,
И все травы...