Постой

Замело, наконец, замело…
Слякоть мерзкая тут же застыла,
Лист последний упал, мудрено
Приземлился на снег, и заныла
Осень поздняя - стукнул декабрь,
И объял Подмосковье морозом,
Через месяц заявит январь,
В Новогоднюю, Дедом Морозом!

А, пока, я на даче сижу,
Печь топлю, и пишу эти строки,
Через окна на речку гляжу,
И считаю карманные крохи…

Мысль рождается издалека:
Ручейком в русло реченьки входит,
Протекает пред мною река,
Обречённо от холода стонет…

Слегка пахнет...

Я люблю этот мир –
Он мне дорог и мил.
Я люблю этот мир –
Хоть порой он постыл.
Люблю утром рассвет,
И звезды тусклый свет.
Люблю запах сирени и мяты
Люблю снег золотой
Что кружит над землёй
И весеннего грома раскаты.

Обожженное лето, зачарованный взор,
Озорные ресницы позолоченных гор...
Приоткрытые ставни кареглазой тоски
И в знакомой пластинке все поют про пески...

Свежий запах полыни, поцелуй на лету...
Бородатый охранник все храпит на посту.
Растекается полдень в розоватый атлас,
Наши дети и внуки не забудут о нас...

В старом городе губернском,
У подножия горы,
Жили в доме деревенском
Две красавицы-сестры.

Станом стройны, ликом нежны,
Нравом кротки и чисты,
И добры, и безмятежны -
Воплощенье красоты.

Звали старшую Наташей,
Ей от роду двадцать лет.
И Наташи нашей краше
В целом свете просто нет.

И вторую вам девицу
Уж представить я готов:
Звать Еленой молодицу
Восемнадцати годов.

Чем девицы эти жили.
Я включаю в свой рассказ:
Зарабатывая, шили
Сестры платья на заказ.

Как-то...

Я милости Господней жду с терпеньем,
Достойным монумента из бетона.
Я рад бы услаждаться райским пеньем,
Но слышу лишь проклятия и стоны.

Мой честный труд оплёван и отвергнут,
Поэт причислен к племени изгоев.
Я в мОрлоки эпохою низвергнут
И хаваю отбросы от элоев.

Когда тюремные раскрылись двери
И выпустили злобную ораву,
И апокалипсические звери
Порвали в клочья отчую державу,

И сатана возцарствовал над веком,
Бандитскому дав волю произволу, –
Встал выбор перед русским...

Приходит в синагогу человек,
Печально обращается к раввину:
"Что делать, Рэби, в наш ужасный век
Мой отпрыск стал еврей наполовину

Лишь нижнюю, а верхней водку пьёт,
Крест нацепил, а пост совсем не держит,
Зато имеет личный самолёт,
Что оставляет к лучшему надежду.

Мой сын вероотступник, та болезнь
Страшнее скарлатины с тонзиллитом.
Когда дойдёт наверх дурная весть,
Сурово Бог накажет прозелита".

Раввин листал внимательно талмуд,
И пробурчал: "Да, будь оно неладно,
Всё так...

Обиженное солнце ушло на две недели.
День без него вползает еле-еле
в дверную щель нарядной темноты
и падает в январь пост праздничной хандры.

Пищит мобильник, вспухший от рекламы
о бросовой цене на мишуру.
А дворник под окном не трезвый и не пьяный,
скребёт лопатой по скупому льду.

Стряхнули волшебство мои маршруты
знакомой, не нагаданной судьбы.
Всё по сезону: ветер пресловутый
гоняет прошлогодние мечты,

дым чёрных труб - дыханье гулких улиц,
озябший фантик, наглых воробьёв...

Ни кто не видел её слёз,
Ни кто не знал её печали.
Все думали, что не в серьёз
Она кричала - все молчали.

Так ненавидела себя
За то, что отпустила.
И он ушёл... Он не вернулся,
А ведь она его любила.

Случайной встрече всегда рада -
Хоть миг взглянуть в его глаза,
Которые всегда любила,
Но удержать их не могла.

А ночью слёзы на подушке
И нервно курит на окне.
В душе своей лелеет грёзы:
"Побудь со мной хотябы в сне."

Ничего мне без тебя не мило,
Холодно, темно, так плохо, пусто,
Жизнь такая мне совсем постыла,
Слёзы душат, грустно, очень грустно.

Нет тебя - я словно умираю,
Ну зачем, скажите мне на милость,
Одиночество, как птичек в стаю,
Серых дней, унылых много сбило?

Так проходят дни, летят недели,
Только голос твой, родной мне, милый,
Говорит: "Родная, неужели
Обещанья Бога позабыла?"

Помню я, сказал Он, что поможет,
Обещал хранить нас в мире этом,
Он любовь дарит, всё в жизни может...

Печально, братия, печально -
Свихнулся мир и наш аббат...
Не чтут заветы в ските дальнем,
А в ближнем - светоч не хранят.
Не благолепно, без почтенья
Журят судьбу и небеса,
И если жертвуют полпенни,
То царство клянчат у Отца....

Лоснятся жирные тонзуры,
А в кельях пенится вино,
И если праведны де-юре,
Де-факто - скурвились давно;
Разврата стяг возлёг на древко,
В трактирах рясы пол метут,
Бредёт монах под ручку с девкой
И зубы скалит добрый люд…

Как ни учи, как ни ломай...