Не страшна стужа лютая

Тонкое лицо императрицы,
золотая роза на груди,
брови как встревоженные птицы
крыльями взмахнули впереди,
и мелькают то леса, то скалы,
и встают из полуночной тьмы
Соловки, лубянские подвалы,
ледяные склепы Колымы,
бьются кони, плачут чьи-то дети,
тени, тени рвутся наяву,
офицеров, сваленных в подклети,
девушек, распластанных во рву,
рвется прах с заброшенных погостов,
комом к горлу подступает прах,
ледяная лапа холокоста
на Ее заснеженных полях,

но летит!
летит по белу свету...

Мадиамский стан в долине
Грозным воинством стоял.
Гедеон же знал - отныне
Бог евреев не отринет...
А народ всё прибывал.

На военные те сборы
Привалил и стар, и млад.
Ополченцы очень скоро
Всю заполонили гору
Под названьем Галаад.

Даже Бог с душевной мукой
Должен был тогда сказать:
"Гедеон, такая штука:
Не могу Я в твои руки
Мадианитян предать.

Слишком много пришло биться...
Я ж хочу наоборот,
Дабы зря не возгордился
От завышенных...

Мы шли по тропинкам ошибок,
Мы шли по сугробам страданий,
И вдруг это синее небо,
И вдруг эти снежные дали.
Там не было больше сомнений,
Печали растаяли где-то,
Мы в облаке грез и лишений
Увидели – небо раздето.

И в той наготе утопая,
Мы слышали чудо пророчеств.
- Да кто ты, мой ангел, такая,
Среди пустоты одиночеств.
Он вышел, и было так странно
Увидеть в нем в облаке дыма,
Расстрелянного капитана,
И князя Олега любимого.

И словно века и эпохи
Сошлись в этот миг в этом мире...

Вселенной суть достаточно проста.
И создана она, увы, не Кем-то.
Когда-то, не познав еще Христа,
в сиянии грядущего момента
Вы взяли в руки краску и перо,
кого-то на холсте нарисовали...
Но странник, глядя вам через плечо,
сказал: « А не подправить средний палец?»
И, взявши кисть, СВОЕ подрисовал…
Какая сумасшедшая ошибка!!!
Вы посмотрели и, сказав: "Финал",
ушли писать другое что-то тихо.

А холст висел, и каждый видя, что
он больше никому, увы, не нужен,
брал в руку кисть и...

Перестану мечтать — и тогда я наверное жить перестану.
Ведь мечта даёт крылья, а значит возможность летать.
Перестану я жить, если верить в себя вдруг устану,
Ведь мне вера в себя, помогает удары держать.

Перестану я жить, если вдруг разучусь я смеяться.
И начну в час тяжёлый, сам себя вдруг жалеть.
Ведь тогда я упав, не смогу вновь подняться,
И легко будет бедам меня одолеть.

Перестану я жить, если стану тебе вдруг не нужным.
Ведь я жить не умею, в жизни лишь для себя.
Вместе нам...

Обидно, правда, даже очень,
И пусть ты знаешь – не судьба,
Ты вспоминаешь эти ночи,
Когда она была твоя…

И злишься так невыносимо
За то, что думаешь о ней,
За то, что так была любима,
За то, что в сумраке ночей…

Она одна могла быть яркой,
Она одна была с тобой,
И в стужу ночи были жарки,
Как бриз была в ужасный зной…

И глупо так… до боли страшно…
Но ведь теперь она никто!
Быть может всё уже не важно,
И в прошлом всё давным-давно…

А мысли всё равно сбегают,
А мысли...

В далёких Ногайских степях
ветра развевают твой прах,
буруны шныряют в костях
в далёких Ногайских степях.

Когда-то здесь шёл караван,
погонщиком был Палладин,
отец его ибн Сулейман –
- слепой в Марканде муэдзин.

А мать его – Вия Зухра,
давно от чумы умерла,
забыл их уже Палладин,
родными отверженный сын.

Взамен ему плётка была,
пристроена к лучке седла,
да острый булатный кинжал,
что в ножнах спокойно лежал.

И если входили в кишлак
улыбку дарил Палладин
всем людям, и...

Снова мучает распря души,
Закрываю глаза в тишине,
И под вечер в холодной тиши
Что-то дальнее видится мне.

Промелькнет и сокроется лось,
Потревожив кустарник в лесу.
Где-то волк кровью глаз мечет злость,
Рык жестокий роняя в росу.

Шустрый заяц в зеленой глуши
Проскользнет серым комом в кусты,
И по-быстрому мышь пробежит,
Оставляя на почве следы.

Мальчуганы приходят на мель,
Ловят рыбу они налегке —
Семгу, щуку, сига и форель,
В нескончаемой Коле-реке.

А подальше, в...

Я все пишу,
Но опять без ответа.
Тенью брожу
По окраине лета.

Снова один
Себе друг и товарищ
Между картин
Белых стуж и пожарищ.

Ноет плечо.
От тяжести лет.
Вот вдалеке
Уж забрезжил рассвет.

Тянутся дни
Без минут и без срока.
Здесь мы одни
Я и дорога.

Что же со мной?
Страшно представить.
Буду собой
Сторожить свою память.

В тот миг когда свет тьмою станет,
За миг когда день будет ночью,
Убив в нём краски, серость правит,
Она ни тьму, ни свет не хочет.

Ей одинаково не нужен,
И бархат тьмы, и ласка света,
Зима и лето, зной и стужа,
И песнь певца, и стих поэта.

В ней безразличия трясина,
В ней красок нет, ей ВСЁ-РАВНО!
Ей ни приятно, ни противно,
Она — в Забвение окно.

Страшнее смерти в ней остаться,
Став Серым — тусклым и пустым.
Забыв как плакать и смеяться,
Всегда меж добрым быть и злым...