Москва слезам не верит

Ах напрасно, я верил в легенды,
Лгали сказки красивых былин.
Кровью куплены были победы,
Да печалью тяжёлых годин.

Веру в доброго Бога народам,
Насаждали огнём и мечом.
Грабежи войн священным походом,
Объявив, осеняли крестом.

В своих храмах, Богам помолившись,
То что выгодно, звали добром.
Себя обществ назвав светом высшим,
Жили власти народным трудом.

А народы во все века трудности,
На себе, людей мира несли.
И наивно, вождей своих мудрости,
Веря, строили блага Земли...

Всех больнее бил, тот кому я верил,
Знал он уязвимые, все мои места.
В душу плюнуть смог, в ней открыв он дверь и,
Нет во мне покоя, в сердце маята.

И в добра победу,
Уж не веря свято,
Я печаль изведал,
В тишине заката.

Стал я прагматичным,
И смотреть иначе,
Стал на мир привычный,
И не жду удачи.

Я земного Рая,
Принял невозможность.
Войн не объявляя,
Бьёт здесь в спину подлость.

Я не знаю что же,
Делать, жить чем в мире.
Верить ум не может,
А без веры — сгинет...

Хочется мне верить — обойдётся,
В жизни моей все и мир бедой.
Не погасит радости в ней солнце,
И печаль минует стороной.

Хочется мне верить в то что тёмной,
Жизнь моя не станет полосой.
И дорога, пусть не будет ровной,
Но не оборвётся предо мной.

Хочется мне верить что враждою,
Мир не вспыхнет, круг меня, ко мне.
И не буду, бит я в нём толпою,
И стонать от боли ран во сне.

Хочется мне верить что я нужным,
Буду тем, кто дОрог и любим.
Что они, не ранят мою душу,
Посчитав...

И сквозь время, ничтоже сумняшеся,
Пройдут те лишь, в ком вера сильна.
В ком за правду, души ложь не прячется,
В ком чиста, перед Богом душа.

Те, кто правдой своею не раня,
Не стремятся, принУдить мир к ней.
Кто её, не пытается знамя,
Сделать главным, для мира людей.

Свято право и вер, и неверий,
Создают они, душ наших суть.
В миры таинства древних мистерий,
Для себя, люди ищут в них путь.

Плоть желаний полна и греховна,
В ней, сквозь святость грехи в мир глядят.
Но текуч мир...

Нам ли в лунную полночь лежать у ольхи?
Может просто до чёртиков диких напиться?..
Иногда чтоб любить, мы читаем стихи,
Иногда пишем стих, чтоб в кого-то влюбиться.

Не гляди на слова, отодвинься от строк,
Всё, что спето вчера, хороню на бумаге.
А в груди, как и раньше, беснуется рок
И безумное сердце земного бродяги.

Расскажу тебе тайны далёких былин,
Обласкаю твоё ненасытное тело…
Но по лунным дорогам гуляю один,
Чтобы лучше писалось да ярче горело.

Ты погладишь ладонью тату...

Седой парикмахер, безбожник и циник
Епископа взялся пред Пасхой постричь,
Чей взгляд поражал глубиною и синью,
Сумевшего тайны святые постичь.

Он веки прикрыв, отдыхал от молений
И праздника ждал воскрешенья Христа,
Лицом был похож на погибшего Меня,
Стезя за плечами, увы, не проста.

Вином подогретый иль бесом ведомый
Цирюльник внезапно вскричал: «Бога нет!
Достаточно выйти на площадь из дома,
Больных и голодных печален буклет.

И сколько же в мире сей горькой...

До сей поры я не приду
В себя никак,
Ну это ж надо -
Быть такому ЧУДУ!!!

Китайцев - с х.ем миллиард,
А всё ж пустяк,
Евреев меньше в тыщу раз -
Они ПОВСЮДУ.

рыцарь вернулся из Святой Земли
и встретил уже взрослого сына
- А если Чаша Грааля скажи?
деревянною ли чаша была?

Отец, перекрестившись и выдохнул:
- Есть!
- Так, где же она, скажи мене!?
отец усмехнулся
и сказал: - Здесь!
в груди, всегда она была

взор разгорался и Рыцарь встал
вокруг пространство гудело
сын взглянул в Небо
и вдруг закричал
в нем Чаша Грааля запела

Уходят льды, вскрываясь...
Спокойно, не спеша
Течёт тихонько Кама,
Окрепшая душа.

И, словом, по старинке,
Стихи слагая вновь,
Нашла таки тропинки
К себе самой Любовь.

И, тонким, покрывало
Снимая на века,
Дарила себе право
Уверенного Я.

Злодей пусть и исправится,
От злодеяний он, однако ж, не избавится –
Всё наше прошлое поодаль
За нами терпеливо продвигается.
Большая свита
к концу жизни
собирается.
Не ведаем цены своих деяний,
Две лепты лишь важны на Небесах,
По Божьей Милости добро нам отпускается,
У Божьей Милости злодейство на весах.