Мертвенно-бледные

Четыреста семьдесят пятый опус

Чермных роз ароматы пьянят
Бедных рыцарей, бледных апашей,
Май вознесся и кущи манят
Див и агнцев порфирною чашей.

Обернитесь, Гиады, камней
Мы черствее, из штофов меловых
Яд цедим, соглядая теней,
Буде пир во трапезных столовых.

Как упьется аидская рать,
Ханаан черепки отсчитает,
И явимся тогда умирать
В майском золоте, кое не тает.


Четыреста семьдесят шестой опус


Май волшебный, цвети и лелей
Тень Венеции, злать Одеона,
Мы любили...

ИВАН БУНИН


В столетнем мраке черной ели
Краснела темная заря,
И светляки в кустах горели
Зеленым дымом янтаря.


И ты играла в темной зале
С открытой дверью на балкон,
И пела грусть твоей рояли
Про невозвратный небосклон,


Что был над парком, - бледный, ровный,
Ночной, июльский, - там, где след
Души счастливой и любовной,
Души моих далеких лет.

1907


+


Иван Алексеич! Простите за пули…
Она залетели
из нашего
века.
В подлеске семь трупов. Но мир не запуган...

Зоны и Резоны… Звоны… Стоны… Зовы
Зуммеры криптоны – у трезвучных мест
Бледные погоны… Люди и вагоны
Тянут эшелоны… Млеет «Красный крест»,

Подсчитав уроны, разгрузив перроны –
Бурные поклоны… Духовой оркестр
Отыграл мажоры… Слёзные курсоры
Отпустили Души – на последний рейс

Встали легионы и подняли волны
В буйностях волнений – пушечный рефлекс
Как процесс не новый – убивает кроны
И чернит газоны, где кресты – окрест…

03. 07. 14

Одесса – мамочка и папа (как фольклор)
Зашли на рынок – между осенью и летом…
«Моё Вам с кисточкой» – кричали им в упор…
Морской базар приветил парочку букетом…

Бузок от Лялечки – в корсете строен двор…
Бычки, рачки, картофля, семочки, котлеты,
Кавун в рассоле, синий – в жарке чесноком…
«Меня спросите…» – бледно выла тётя Света.

«Какой Вам нравится колор – шикарно-мудрый,
Аль просто типо-графский дикий перебор?»
…и – глечик самогонный выплыл дико в лето
Как путевой биндюжник...

Перед тем, как уйти,
Крепко меня поцелуй, ты ко мне подойди,
Летняя грусть…
Уходишь? Ну и пусть!
Знай, скажу тебе я:
Никого нет лучше тебя.

Этим вечером
Одела я красное платье
В темноте танцуя, без твоих обьятий…
В бледном свете луны,
Волосы заплетены,
Будто королева красоты
И сняла каблуки,
Глаза жизни полны.

Боже мой, чувствую я,
В воздухе веет счастья струя
Телефона провода…звинят, словно струна,
Милый, я в раю,
Я радостью горю
Я чувствую везде…
И ничего я не боюсь...

Платье в пол, чёрный веер и серьги агат,
И надменной улыбки холодная прелесть.
"О мадам, вам известно, я очень богат,
Я живу лишь на вашу взаимность надеясь.

Умоляю, не будьте жестоки со мной,
Дорогая Джоконда! Лаура! Венера!
От любви не излечится ею больной,
И хранят мою жизнь лишь надежда и вера.

Мы вчера на балу танцевали вдвоём,
Я сегодня прошу вашу руку, страдая.
Я богаче других, мой роскошнее дом,
Голова лишь как облако стала седая.

Вы прекрасны, о Боже, как райский...

Комната. Зима. Вечер.
У окна - молодой человек.
Смотрит. Как мягко светит
Фонарь. И как серебрится снег.
Вдохновенно: "Был вечер чудный...".
Посильней подбирает слова.
Восхищаясь обыденным в будни,
Пусть и в самый канун рождества.
Вдруг звонок. Телефон. Отвечает.
То давнишний студенческий друг.
Волшебство за окном исчезает...
В темноте только матовый круг…
"О, привет! Как живешь?" - "Да, не очень.
Позвоночник. Кровать. Скукота..."
(Так небрежно - пустяк, между прочим).
"Вот звоню...

Антикварною мглою Мадрид
Фей унижет иль каморной сметью,
Цветит Асия мел для Ирид,
Писем тушь и равна междометью.

Где еще тьмы искать ледяных
Желтых розочек, вишнелавровых,
Па-де-баск танцовщиц площадных
Менестрелей пугает суровых.

Тень Мигеля в одесный Колон
Век летит и биется о мрамор,
И горят во незвездности лон
Мертвых дев свечи тягостных камор.


Четыреста восьмидесятый опус

Бледный воск мишурою златой
Увием, паки свечки тлеенны,
Се и розы полны темнотой,
И ваяния...

Луны осенней абажур
подсветит ночь, и ночь ответит
сквозь мёртвых улиц бледный шум
и фонарей глухих соцветья.

Там будет ветер, листопад,
шлейф перелётных птиц, осколки
сырого неба, жёлтый сад,
треск сквозняков, дождей массовки;

там будут крыши, будет там
шуршанье придорожной тени.
Молись, молись, где старый храм,
пустой от нежности осенней.

Молись, молись, где старый храм,
и проклинай одновременно,
и палец подноси к губам,
сливаясь с придорожной тенью.

Почему птицы могут прожить без границ,
Вдоль зарниц вольно мерить воздушные трассы,
Безгранично волнуя двухрядье ресниц,
Принимать настроения солнечной массы?!

…без крыла и без ксивы у сморщенной кассы
Трётся взлётное племя – с падением ниц
Расшибаются вдребезги падшие трасты:
Бледно-алое марево зависти лиц…

15. 09. 14