Медные трубы

Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.

6 июля 1816

Тают снежинки, касаясь тёплых ладоней моих.
Влажностью их наполняю свой перво-мартовский стих.
Лист календарный сорвался, ветру задал трепака.
Кружит бедняга в запарке, тычется людям в бока.

В спину толкает. Спешите - радость весеннего дня
Нынче отведать, лишь первый дарит азартно весна.
Завтра привычным всем станет время весенней поры.
Ветер старательно ищет, где не проснулись дворы.

В форточки резко влетает, зябко срывает пальто,
Воет в трубе, исполняя жутко мажорное «до».
Кружит...

У руля стоит матрос
Смотрит в даль морскую.
Зададим ему вопрос:
«Хочешь в жизнь иную?»

Что ответит он, скажи.
Я вот точно знаю:
«Обожаю миражи!»
Бах! В скалу. Ныряю. ))

***
Шишка мощная на лбу,
Пар над морем синим.
Я по дну ищу тропу
Средь тернистых линий.

А вокруг осколков – тьма,
Всё гранит и мрамор.
И рыбёшок кутерьма.
Что я сделал! Мама!

Забери меня домой,
Не умею плавать.
Я хороший рулевой,
Если в книжке гавань.

Миша

Не заметил бы матрос...

С ними мы из разных песен,
У меня мотив иной.
Он печальней, но я честен,
Песней с миром и собой.

А у них смеются губы,
И презрение в глазах.
В их оркерстре медью трубы,
В моём — иволга в слезах.

В моей песне сон тумана,
Солнца свет и шум ручья.
В песне этой без обмана,
Весь открылся миру я.

И родившись в песнях разных,
Мы по разному живём.
Песни сравнивать напрасно:
Мы по разному поём.

С ними мы из разных песен,
У меня мотив иной.
Им огромен мир, мне тесен:
Места нет...

Весна...
Весенние цветы.
Любовь...
Или полёт мечты.
Рассвет...
Надежды первый луч.
И дверь...
Ждёт поворота ключ.

Вперёд --
за сумрака порог.
Трубит
сердечной силы рог.
Бурлит
в крови Весна души,
Зовёт
за стены-рубежи.

Шагни!
Стреножат путы ног...
Разрежь!--
блеснул мечом восход.
Лети!--
Кричат все клетки враз.--
Пари!
И ощути экстаз!

Вся жизнь--
один восход души
в Зарю
из Разума тиши--
Ведёт
в один прекрасный миг--
Взойти
фонтаном алых брызг!

И...

Пришел и сделал, как может,
Как может, как понимает,
Но что-то меня тревожит,
Скорее – боль донимает…
Он в мире своем все кружит,
То форточку вдруг закроет…
Боится мороз и стужу,
И ветер, что в трубах воет…
И плачет, смотря телевизор,
И плачет пред образами,
К страданьям моим не близок,
Как-будто не жизнь меж нами…
И катит на тачке воду,
В мороз тащит лед – чтоб было,
По пятницам в баню ходит
И гладит свою щетину…
Как баба шуршит у печки,
Тихонько себе вздыхая,
Желает сказать...

Хрущёв был атеист. Грехов немало
Он совершил, но каялся порой,
И чтобы Партбюро о том не знало,
Подальше от партийного скандала
Тайком от всех читал заупокой.

С Гагариным Хрущёв имел беседу.
-"Что, Юра, был когда ты в небесах,
Про Господа там что-нибудь проведал?
Ты видел Бога или нет - конкретно
За совесть мне скажи, а не за страх".

- "Так точно, видел. Мне в иллюминатор
Крутил Он даже пальцем у виска"...
- "Я так и знал. Прошу тебя, как брата,
О том, что видел - никому...

Камнем плывет по волнам пьяной музыки племя неоперившихся скверов.
Ржавые трубы сорванных связок весны, горький светильник утренней мяты,
скомканный воздух в свинцовых тонах, слезы слепого сновидца рассвета.
Преломленное прахом влажной земли ощущенье тяжелой свободы. Вата

туманных цветов, призрачных почек-рун узелки в атмосферной похлебке,
кафель дождливых надрезов. Остаться один на один с мечтою о ласковой смерти
в дионисийской траве, опасть аллергеном столбов тополиных в походку...

Я был давно убит на той войне.
Я воевал на ней четыре года.
Забыл свой дом, когда чернел в огне
подбитый танк мой, и легла пехота.

Но я вернулся, правда, неживой,
вернулся ветром осторожным дымным,
губами тронул крестик за горой,
и к дому проскользнул задами, тыном.

Жену увидел, выросших детей,
расцеловал их, прошуршал листвою
за огородом, вышел за плетень,
и скрылся за полынною травою.

Я видел всё, как кончилась весна,
как урожай собрали, веселились,
и мы...

Прислонившись спиною к холодной стене,
нерушимости жизни законов.
Тротуар, полумрак, он сидит в тишине,
под вуалью арочных сводов.

А у ног его ветер мотает клочок,
незабытых, но скомканных мыслей.
«Почему я нарушил свой главный зарок,
для чего лишил жизнь свою смысла?»

И гримасы разврата, зеркал отраженье,
призраки в матовом цвете.
«Не нейдёшь никогда ты отныне спасенья!»
И вопят, и глумятся над этим.

Но обрывком останется это в судьбе
и мерцаньем в глазах человека.
И...