Лишь старый блюз

Расстояние дружбе с тобою совсем не помеха,
Сапоги - скороходы достану из тайной кладовки,
Я как Маленький Мук пролечу мир со скоростью эха,
И волшебная трость мне поможет в моей пикировке,
Все прохожие будут давиться от громкого смеха.

Будем с маленьким Муком по саду гулять мы гурьбою,,
И диковинных птиц понимать разговоры и песни,
Там поэзия, ставшая нашей навеки судьбою,
Нам поможет дуэтом стихи сочинять в анапесте,
Рифмы службу сослужат в любви объясниться с тобою.

Задрожит...

- Ну, что пошла за молодежь!
Занять местечко невтерпеж.
Заткнули уши, и молчок. -
Ворчал сидящий старичок.

Юг - туркам,
Север – уркам,
Румыны будут с Кишинём,
И лишь Болота остаются под Днестром.

Не скажу определённо, чем мне осень дорога.
Наступать на листья клёна не поднимется нога.
Но бродить под листопадом с детства очень я люблю.
Он мне дарит ту же радость, что и старый добрый блюз.

Не хожу я по газонам, только там, где есть тропа.
Мой характер всесезонный, как влюбился, так пропал.
Дело только в листопаде, раз я к осени стремлюсь?
В это время много свадеб, но на них не слышен блюз.

Не слежу я за погодой, дождь не будет мне мешать.
Осень действует в угоду, восхищается...

Вдыхая сливки дождя, смахивающего пыль с высушенных
ресниц деревьев, отдающего музыкой железнодорожных веток,
льющего хрустальный блюз в родниковые ладони,
я смотрел, как меняется небо, как тянутся непослушные,
но прекрасные заросли облаков, как пустеет уличный спектр
в одиночестве тротуаров и в прохладе полдневной тонет
телосложение каменных плит. Город вынес водой
старый хлам и мне виделись парков кудрявые тропы,
ключевая сосновая тишь, пруда пестрая зелень.
Я когда-то носил цветы...

В лунный свет уплывающий блюз,
Заполняет пространство мгновенья.
Наш случайный, непрочный, союз
Подарил чудеса откровений.
Наш таинственный странный союз.

Тишь ночная - блаженный вокал,
Для уставшей натруженной мысли.
Если б знал, как люблю, если б знал,
Безразличье твоё - громкий выстрел,
В тишину маеты. Если б знал.

Засияло гало. Призрак твой
Опустился на мой подоконник.
И галантный поклон, головой,
Чуть исполнил, как будто поклонник,
Мне кивнул лишь, седой головой...

Семь бед – один поэт,
в котором старый, добрый блюз – лучшее лекарство,
где уют – это, он сам, и когда, как по маслу –
к беде, но он, все читает Фауста,
и одними устами творит молитву и проклинает,
любит лесть и за это себя презирать натощак,
думая – для кого стихи, когда кругом одна проза;
он знает, что ничего не знать,
не роднит его с Сократом –
поэтому, локти искусаны, колени разбиты и розы
перебинтованы в сердце стократным
“прости и “живи, пока дают”…

Питерские ночи тем и хороши,
Что в них, между прочим, некуда спешить.
Выпьем по глоточку старого вина,
Кстати, между прочим, пьют его до дна.

Питерские ночи тем и хороши,
Если кто захочет, можно согрешить.
Я не намекаю ни на что, поверь,
Ты же не такая, выставишь за дверь.

Питерские ночи тем и хороши,
Миг знакомств короче, дальше всё решим.
Медленные танцы под ленивый блюз,
До утра остаться просишь. Подчинюсь!

Питерские ночи тем и хороши,
Их влюблённый почерк есть особый шик...

"Стальное небо, неживой оттенок,
Осенний блюз в душе, ведомой сном".
И осень воздвигает свой застенок,
и даже если он вернётся в дом,
не будет лучше, станет лишь печальней
под блюз, который нам играет Друг...
И только у того, кто гениальней,
появится самостоятельно свой звук....

Твои письма читали в эфире,
Обнажая твой внутренний мир.
И в любой незнакомой квартире,
Может новый родиться кумир.

Ты просила поставить ту песню,
Под которой любима была.
И прошедшее может воскреснуть,
Как на диск ляжет ровно игла.

Может это всего лишь был случай.
Как настроил волну на приём,
Голос мне показался певучим,
Я в то время сидел за рулём.

И вот так заразился я блюзом.
Что ж, бывает такой парадокс, -
Незнакомка становится музой!,
И звучит для нас Radio Rocks...