Лада

Две половины одного целого, губы губ, подобие
подобного, смех смеха, грусть грусти, горе, горя,
гиря веса, ну ты брат и повеса, неистовство неи-
стовства, справа налево, ну ты и королева, слева
направо, ну ты и оправа, сверху вниз и снизу вв-
ерх, всех победил стерх? с севера на юг и с юга
на север.........................
тишина молчания и молчание тишины, крик кри-
ка, и шум шума, боли боль, прости и меня и ув-
оль от слушанья этого бреда, тем более в ночь
со вторника на среду...

Снова мы и опять, без лада и ритма,
без смысла и без понимания того
о чём идёт речь, (и не в пабе, и не в поле,
и не на заборе, между, землёй и небом),
как собственно и всегда, и забытый тобой,
произнесённый новый и не записанный
стих не родиться в миг, а потерян навек,
махнёшь рукой, а ерунда, (я человек?)
всё равно не вспомнить, а вспомнишь по-
говорку об упавшем, с воза, и пропавшем
и не возникшем вновь, как или,…
отличая вино и сусло, уксус…………..
как пролитая кровь не...

Как кони ошалелые,
все мысли разбежались
в поле,
гоню их, хоть не смело,
но гоню, уже достали
вволю!
От страсти моей бешеной,
от тени моей сумрачной,
горе.
Душа, как бы, повешена,
и давит груз моей ночной
боли.
Но ты моя любимая,
создателем отмечена,
Лада.
Прижми меня к груди своей,
Лечу к тебе, лечить меня,
Надо!
е

Альты, басы и баритоны-
Проснулся тракт.
Квазисимфония клаксонов-
Увы, не в такт.

Игра с утра без партитуры
Течет ручьем,
А дирижерская натура
Тут не причем.

И сам не свой от этой жути.
Я много лет.
Мне не впервой шоссейным тутти
Встречать рассвет.

Движения вечного законы
Вершит народ.
Альты, басы и баритоны-
Круговорот.








Тишь в вышине оторочена пихтами.
Снег невесом – бесконечность украл.
Верхнее, Нижнее, Светлое, Тихое –
Кто вас придумал, озера? Урал...

Ей тридцать шесть, она еще цветет,
Как солнце осени, млажавой позолотой,
Она все так же в рвеньях и заботах
Из кубка жизни щедро негу пьёт,
И даже время не перечит ей,
Не смеет оборвать в ней стройность лада.
Случайной встречей утренней прохлады
Я снова полон бархата очей,
И легкости души, что память греют.
Ей тридцать шесть, мы сном давно знакомы,
Хрусталь дождя сокроет ее тенью
И заберет с собой осенней комой.
Прощай, прощай, мне хватит и того,
Чтобы елеем умостить порезы...

Я тебя никогда не забуду,
Даже если все будет иначе.
С поцелуем воздушным отсюда
Мне хотелось бы, что-нибудь значить.

Для тебя и далекого моря.
Где расходятся теплые ветры.
Где рождаются алые зори
Над пустыней морской, километры.

Где пылают морские закаты
И в горах пробиваются грозы.
Где штормят, и бушуют накаты,
Где на камни ложатся слезы.

Я стою и вдыхаю над бездной.
От всего необъятного лада.
Как же мне одиноко и тесно.
Как немного мне в жизни надо...

Он страдает,
Потому что видит в человеческом
Только человеческое.
Но ведь должно быть что-то еще?
То, что колышется ветерком
На кончике алого лепестка,
То, что лучом скоротечным
Восхода опаляет скол горизонта,
И на уста
Опадает медом и золотом
Поцелуя любимой.
В его горле ком,
Пульс в его висках
Неровен и остер,
Как стальное жало разлуки.
Он страдает,
Потому что видит в людях
Только людское.
Но ведь должно быть что-то еще?
Немое
И в тоже время во всеуслышание...

В унынье, раздумьях и неге они остаются в тени,
О, время, замершее в беге, в их милые лица взгляни,
Открой эти вечные тайны, и дивные сны изучи.
Быть может и были случайно они у тебя на пути.

О, женщины, как вы прекрасны, и как безнадежно грустны,
Над миром в отчаянье властны, и в счастье бессильны, и сны,
И грезы у вас, как поэмы, юны и прекрасны тела.
И если мужи вдохновенны, то значит к ним Муза пришла.

И пусть суетятся мужчины, им чудо такое дано.
Быть вечно виновной, невинной...

Письмо от матери моей,
Читаю – мама будто рядом.
-Как поживаешь, соловей?
Здоровье как, моя отрада?
Ты извини, года не те,
Глаза и руки постарели.
Тебя я видела во сне,
В котором ты лежал в постели.
Давно нет весточки, письма.
Я за тебя, пойми, в тревоге.
Тропинка к дому заросла,
Мне тяжело уже в дороге…
Пиши, сынок, хоть иногда.
Иль приезжай, я буду рада.
С тобой всем сердцем я всегда,
Моя душа с тобою, лада.

Так и вижу я эту картину,
На дне ямы "дружочек" лежит,
Уж не дышит, сломал видно, спину,
А над ним, Бог, как фельдшер стоит.

Неземного, напишем мы слитно,
Подарил он на время огня,
Обожжённый "дружочек" воскликнул:
"Эй! Ты куртку спалил мне зазря!"

Я лежал, от трудов отдыхая,
Что ты грузишь меня, Боже мой?
Я вот только тут стих дочитаю,
И пойду потихоньку домой.

Оживлять меня точно не надо,
Я и мёртвым то не был ничуть
Всё придумала девушка Лада,
Ты помилуй её, не забудь...