Холода

Оконную раму
Унес с собой ветер.
Где моя куртка?

Знаешь ли ты свой предел?

Когда ледяной снегопад в голове,
Горячая сталь в ногах
Замешали дорогу, ведомую
Неизбежным инстинктом дыхания.

Где слабость, избытком силы,
А вера, последнее здание
В разрушенном городе ночи,
В руинах воздвигнутой бездны.

И мертвое одиночество
Ощутимо до хруста костей.

Где тебя не носило,
Ищущий нить границы,
Чтобы заштопать сердце поэзией…

Смотря на мышиную сферу луны,
На её шишковатую рожицу,
Я вижу кошачий глаз изнутри,
И глас вопиющей роженицы
Крысы, в оттенках густого свинца,
Подтёками ночи раздавленного;
Я вижу заплывшую свечку лица,
Светящего в сырость подвальную.
Под кожей дремучего полотна,
Под чёрным древесным елеем,
Я мерки снимаю, в надрезе окна,
С тления лунных морей;
Я чую холодные пальцы любви
На струнах, промозглых, как дождь,
Я чувствую ветер её наготы,
Её беспрестанную дрожь;
Я чувствую хрупкость...

Белый холод
В чашку с чаем окунулась стылость,
В ложечке - застывший знак вопроса…
В зеркале овальном отразились
Белые несладкие торосы,

Белые простынные туманы,
Белые застывшие медведи,
Белые скользящие барханы…
Только я себя там не заметил.

Из стекла пророс щетиной иней,
Прыснули снежинки стайкой бойкой,
Пар холодный - зимний, зимний, зимний,
Обернулся призрачною тройкой.

В чашку с чаем окунулась стылость,
В ложечке застывшей - знак вопроса…
Зеркало лицом моим закрылось...

Виски сожмут вдруг боли пальцы,
Пол станет зыбким под ногой.
И пред глазами пляшет танцы,
Тень, тронув сердце темнотой.

И холод трогает запястья,
Щекочет кончики зубов.
И мир в предчувствии несчастья,
Глядит угрюмостью углов.

Без боли нет живого тела,
Она в довесок к жизни нам.
Знать небо так воздать хотело,
За тягу наших тел к грехам.

Ум это принял, но облегчить,
Не смог тем боли головной.
Кто свыше ею был отмечен,
Не знает от неё покой.

И в пальцах боли жизнь сжимает...

***
Как зной и холод, свет и тень… –
иль не присуща в мире этом
всем вещам и всем явлениям
извечная дуальность?

И за казалось бы обманчивым
пустынными миражом
всё же стоит, почти как правило,
какая-то реальность.


***
Необходима, не иначе, будет
истинная мудрость,
уже надо много знать и понимать,

чтобы уметь лишь соизмерить,
что и как можно ко времени и к месту
в каждом случае сказать.


***
Хотя, по сути, мир един,
словно подножие и склоны
с вознесённой в небо кручею...

Мне даже в холоде тепло
От мыслей о тебе.
От глаз твоих всегда светло
В кромешной, чёрной тьме.

Твой голосок во мне звучит,
Как ласковый мотив.
А сердце, что в груди стучит,
Тебе отдал! Тем жив.

Всё в нас — и зной и холод,
Всё в нас, решай всё сам.
Всегда найдётся повод,
И смеху, и слезам.

Всё в нас и чем считаешь,
Тем будет жизнь тебе.
И что другим желаешь,
Тем станешь — сам себе.

Всё в нас — и радость, и печали,
И ласка слов, и меч.
Всё в нас — и то в чём мы сгорали,
И то, что не смогли зажечь.

Всё в нас — и то в чём нам солгали,
И то, в чём были к нам честны.
И то, в чём мы наш грех признали,
И то, в чём не было вины.

Всё в нас и повод всегда будет,
И бить...

Меж намерением и делом,
Должно быть действие, но вновь,
Душа желанием горела,
А ум холодный, студил кровь.

Хвала и честь святым порывам,
Но им отдаться поспешив,
Сломают всё чувств буйных взрывом,
Разрушив хрупкий мир души.

Придуман был Змей-искуситель,
Для оправдания грехов.
Глупец, за них себе сам мститель,
Бездумной спешкой дел и слов.

Но соткан из противоречий,
Наш мир, а мы лишь его часть.
И отключив ум, злу навстречу,
Толкает тело чувства страсть.

Нам время дней...

Холода не такие упрямые,
Чтобы прятаться в сумерках заживо.
Всё весной начинается заново,
Воробьи вырастают отважными.

Не покроет асфальт гололедица,
Крыши солнцем весенним умоются.
И на небе большая медведица,
От восторженных взглядов не скроется.

День от ночи часы отвоёвывал,
Занавески всё чаще не тронуты.
Мы в одеждах как будто бесполые,
Лишь глаза не упрятаны воротом.

Но куда же мы денемся вечером,
Все дела переделав, усталые.
Тишина за окном переменчива,
Ожидания тоже...