Горло

Юре Галочкину

А всего-то крест могильный
Да комки сырые глины…
Путь неровный и недлинный,
Где сумбур наполовину.
В обрамленье скорбном лица,
Имя, отчество и даты.
Не заплакать,
Не напиться,
Как умели мы когда-то.
А всего-то рядом были,
Всё, что есть в себе, – отдали…
Ничего-то не забыли,
Никого-то не предали.
А всего-то жил как люди,
С правотою изначальной.
И дышал простудной грудью
И смеялся беспечально.
А всего-то был мне другом.
Много это или мало?
А судьба державным...

Смерть не тогда, когда заголосят,
Или когда польются сладко речи.
Ты был вчера расхристан и распят,
Но штопал дырки от крутой картечи.
Ты рыпался еще полуживой
На полузвуке обрывая слово.
Смерть двигалась в объезд, по кольцевой,
Задев чуть-чуть тебя еще живого.
Она бывает, шибко не спешит,
Хотя сдавили горло пересуды.
Сначала омертвение души
И только после сердце и сосуды.
Случайно выжил. Денег ни гроша,
Как божий дар – опять дана отсрочка.
Но если умерла твоя душа,
Все остальное...

Ну, что еще? Да все привычно – осень!
Дымит от листьев краешек земли.
Последнее тепло журавль уносит,
Пока его снега не замели.
Пока еще…
Уже не грусть, а горечь,
Скрипят под ветром ночью дерева.
Как теплый шарф, мне согревает горло
Багряный шелест, шепчущий слова.
2001г.

Юность – самолюбива,
Молодость – вольнолюбива,
Зрелость – жизнелюбива,
Что там еще впереди?
Только любви по горло,
Вот оно как подперло.
Сердце стучит упорно
Птицею взаперти.
Мне говорят – холод,
Голод и Божий молот,
Мир, говорят, расколот,
Так, что на брата брат.
Мне это все знакомо,
Я не боюсь погрома,
Я у себя дома,
Пусть говорят.
Что мне до разговора,
Дом посреди простора,
Ветер с уловками вора,
Славится ловкостью рук.
Мне – мои годовщины,
Дочке – лепить из глины...

- Небесная сотня давно на небе, какую, по счё-
ту, имеете право назвать, сто тысячную? твою
мать,
- Правый, Боря Немцов, русский (православ-
ный), еврей? чист?
- От ног до самых бровей? или чуть-чуть зама-
ран?
- Какое это теперь имеет значение, отоварен,
упакован в чёрный пакет, жизнь пройдена,
была и вот уже её нет, как и все побывавшие
у власти, грязен весь или отчасти, Россия, ....
- Это от них, наши/ваши напасти?
- Имел счета, шифры и коды, погибли вместе
с ним, рухнули...

О, Капитан! Мой капитан!..
Я несу тебе в тишину охапку белых цветов,
Купленных у продавца одиночества,
На перекрестке всемогущества...
Скажи, как горчит рассвет в одиночестве?
Как глубоки воронки слез?
Как тишина держит за горло вечность?
Сколько весит гибель?..
Протоколируйте: жизнь-убийца.
Анатомируйте: в его душе не осталось живого места,
В том идеальном шторме рождения, боли и любви…
В этих морщинках у глаз, где застыла неизбывная грусть,
Распыленная в пространстве красота...

Мрак укрывает лунную дорогу,
Звезда срываясь рушит твердь зари.
И думается,
Что скажу я Богу,
Когда произнесёт он: - Говори!

…Пространство бесприютно, небо голо.
Моя строка,
А дальше – пустота…
Такое одиночество,
Что горло,
Заранее связала немота.

Торро!!!!
Жизнь - Игра, в которую мы играем с Быком - утонченный медленный танец....
Изучая друг друга... мы танцуем с ним Смерть,
Поэзию жарких шагов…
Каждый бог начинает с азов…
Кто из нас кого убивает?
Пасодобль со Смертью - это сердце парада,
где на каждую мертвую розу, приходится мертвый матадор.


Торро!!!!
Где затянуто Горло строф в охрипшей гортани рассветов,
Слёзы оставляли разрезы на моих щеках.
Эти бутоны плача... их было тысячи.
Где на каждую мертвую розу приходится...

Пусть там кто-то не хочет,
Выбираю из двух:
На заборе не кочет –
Среднерусский петух.
Горлопан и задира,
Ну и что из того?
Ведь заборная лира
Возвышает его.
Он всё видит и знает
На обносках страны.
Он, увы, понимает –
Наши дни сочтены.
Не от песен весёлых,
А чтоб вспомнить потом
Этот мёртвый посёлок,
Этот брошенный дом.
Не дрожащие твари,
Что нам суд-пересуд.
Петуха скоро сварят,
А меня отнесут
В ту недальнюю область
Где никто не живёт.
Успокоимся оба,
Там ни дел, ни забот...

Предать идею, как себя предать,
Зато запретным плодом обладать,
Иметь товарный вид, и сытый стол…
А что идея?
Все мы где-то трусы,
И наши доморощенные вкусы
Осудит только кто не приобрёл.
Подумаешь, слукавил, ускользнул,
Служебный кабинет, престижный стул,
Они теперь свидетели прогресса.
Ты сыт по горло от житейской прозы…
Но на твои рывки, метаморфозы
Твой давний друг глядит без интереса.
1991г.