Двор трава

Конец марта.
Душою синей вольготно.
В права заступает весна.

Утро бросает свет на ложе из шерсти лесной.
Плетусь разрезами рек, пою шуршанием трав…

Вечер тенью багровой разводит мосты за спиной.
Тянусь сечением рек, разливаюсь шорохом трав…

День прошел…я стал старше на двадцать четыре часа…
Безвозвратно…
Бесповоротно…
Памятью став…

Я наполнюсь Тобой и спаду
На траву голубою росой,
Меж крутых берегов потеку,
В синеглади сбираясь рекой.

Разольюсь по долине цветов,
Напою каждый стебель водой,
Чтоб в зеркалное Сердце Миров
Шла ответом их радость-Любовь.

Чтобы все закружив в зеркалах
Многоцветьем пробуженых сил,
Облекаясь в словах и делах
Жемчугами рассыпались в мир.

Жемчугами чистейшей росы
Орошили бы травы судьбы,
Собираясь потоком реки,
Напоили в долинах цветы...

Когда мягким туманом утро падает в окна,
Когда распускается астрой рассветных ласк
Новый день, день помнящий, лишь Твое Имя,
Я собираю надеждой, солнцем сотканный
Шепот и влагу кофейную глаз,
Шелест травы под ногами твоими
(как я хотел бы сейчас быть этой травой).
Как много времени без тебя съедено пустотой,
Как мало, что нам подарено краткосрочным движением
Календаря. Но это малое и есть истинное,
Но это малое и есть преображение
Мира, созданного во имя твоей близости…
И когда утро...

Ушли отцы. Сыны близи от Нила вод
Плодились дрозофилой неприличной.
Когда ж был запланирован Исход,
Одних мужчин уж было шестьсот тысяч.

Пересчитал всех Избирком по головам,
Но женщин вовсе не было в отчёте.
Пустое - горло драть за их права,
Ведь головы у женщин не для счёта.

Четыре сотни лишь прошло и тридцать лет.
Гесем народ еврейский не вмещает.
Динамики подобной в мире нет,
Мальтузианцы просто отдыхают.

Приплода в десять раз за каждые сто лет
Не знали даже мудрые китайцы...

Лёг дружок на мокрый луг, да лежит,
и винтовка – подле него.
А над ним – соловьишка дрожит,
да свистит – в три дупеля колдовство.

Эй, дружок мой подымайся, вставай,
нам в поход назавтра снова идти,
а над ним живой трепещется май,
солнце белое зовёт впереди.

Лёг дружок на мокрый луг, да не встать,
пуля - в сердце, поцелуй – да – насквозь,
а под ним земля дымит, благодать,
и росой блестит примятая ость.

Подрублю ость – закопаю тебя,
а в поход один назавтра пойду,
а за шиворот...

Я дошёл по лучу до источника света.
По лучу, он во сне мне светил.
Я дошёл, там была не звезда, а планета,
Я когда-то на ней уже был.

Мне ландшафт её мрачный знаком,
Поле с пепельно-серой травой.
Этот старый, заброшенный дом,
И созвездий узор надо мной.

Тихо, тень возле дома мелькнула,
Заклубился туман над травой.
В небе звездочка тускло мерцнула,
Её туча закрыла собой.

Это мир неживой, он покинут.
Только тени живут в нём теперь.
Они что-то бормочут мне в спину,
Это мир...

Подружилась ласточка с быстрым ветерком,
Закружились ласково над хмельным лужком,
Над травой-мурАвою, да над сон-травой,
Сладкою, лукавою… Громче, Ветер, пой!..
ДеревА качаются, да ручьи звенят,
Пляски не кончаются маленьких наяд…
Тешит речка ласкою, в ивах берега…
Улетает Ласточка в крыльях Ветерка…

На Соловьевой переправе… тишина…
Сегодня только эхо грозовых раскатов
Напомнит нам о том, что здесь была война
И бились насмерть наши, русские солдаты…

«Понтонный мост разбит, и громко стонет Днепр,
Скрывая берег правый под клубами дыма,
Два километра по нескошенной траве
Всего пройти нам под прицелом, да по минам.

Вот подан знак, и мы идем из сосняка,
По заливному лугу растянувшись цепью.
Любой ценой победа нам, наверняка!
В душе давно мы подружились все со смертью.

Но тут...

На обочине, пыль и грязь, трава.
Трава жгучая, звать крапивою.
Ни к чему теперь, ни к чему слова,
Мил не буду я, тебе силою.

Журавли кричат, в небе жалостно.
Словно души те, что покоя ждут.
Обо мне рыдай, плачь журавушка,
В синем небе я, не нашёл приют.

Пыль в душе моей, неуютно там.
Тоска серая, в ней живёт давно.
Я отдал тоску, злым своим врагам.
Жизнь нечаянно, с нею заодно.

Душа птицею, стань крылатою,
Полети ты в степь, в край родимый мой.
Над родителей милых, хатою...

И вот он сделался
почтенным старикашкой.
Уселся с удочкой на белый
бережок,
и умиляться стал стрекозкам,
и с букашкой
повёл надтреснутый, как чашка,
монолог.

Ах, славная. Зачем тебе нектар?
Вот, погляди,
как стал я болен, стар.
И ты состаришься,
вертлявая букашка,
и жизнь закончится,
благословенный дар.

Чего ж ты лапками
по палочкам шуршишь?
Молчишь, болезная,
законченно молчишь.
Чего ж ты усиками
пристально вращаешь?
Ан, ни черта-то ты не понимаешь…

И вдруг букашка...