Двадцать восемь

Кого ни спросишь нынче – все надеются
На лучшие грядущие года.
Мол, всё когда-нибудь да перемелется,
И будут нам мука, вино, еда…
А если ничего не перемелется,
Окажутся негодны жернова?
И жизнь таким макаром переменится,
Что нынешняя будет как халва?
Надеемся. Надежды так приятны нам.
А каркать, знаю я, нехорошо.
Но если впрямь: ушёл двадцатый атомный
И двадцать первый гибельный пришёл?
Под снежно-ледовитых шапок таянье
Свершит Земля безумный кувырок,
Иль астероид, странник...

То ли лампы – тусклые, то ли стены – грязные:
Неуютно, пыльно, ни присесть, ни лечь.
Чувства неопрятные, а мыслишки праздные –
Всё о том, как сбросить камень с хилых плеч.

Может – обстоятельства, может – настроение,
Только мотивация беспробудно пьёт.
Няня! Мне бы в кружку «Чудного мгновения»…
И настойки вереска – капель двадцать – в мёд!

Осел,в компанию Ослов попал с получки.
Так стало хорошо душе,Ослиной,
Осел запел про Бригантину,да позабыл слова.
Его нисколько не смутило это.
Осел,на время стал поэтом
И заменил слова куплета на свои.
Другой Осел,Осла характер зная,
Решил немного подшутить над ним.
Ему сказал:''А,что ,Осел ты много денег накопил?''
Вмиг у Осла поникли,уши.
За двадцать лет он денег не скопил.
А спину гнул - он работяга.
И стал ,Осел искать причину
И тут же и нашел.
Во всем,Ослиха виновата.
Развод...

После бурного фуршета
Пробудился организм.
Глаз подбит и пятку тянет
Где-то нудно сверху вниз.

Хочется водички очень
И в желудке маета.
Подозренье..что-то ночью
Вдруг закончилось не так.

Все болит,нет сил подняться
Мозг решил тут разобраться
Часть какая его тела
Просидела ночь без дела.

- Легкие шепнули с кашлем:
"Бронхи все забиты наши.
Вместе с травкой,белой пылью
Мы еще бамбук скурили."

- Пищевод бубнит с икотой:
"Вот поганая работа,
После рюмки двадцать пятой...

Стало модным называться патриотом.
Ну, а слово «демократ» почти что мат.
Не хотелось бы прослыть мне идиотом,
Только я – и патриот, и демократ.
Что с того, что повелось у нас в народе
Слово взять – и растоптать, и заплевать,
А потом, отмыв, поднять иконы вроде
И поклоны бить, и даже целовать?
Не без умысла понятья подменяют,
Поднимают улюлюканье и свист.
Заикнись: в России русских подминают, -
Сразу будешь и фашист, и шовинист.
Ну, а слово – разве в чём оно виновно?
Человек виновен...

Растет по разному душа и тело,
Не так уж просто все понять.
Распорядилось странно небо,
Кому то дать или отнять.
У старика душа ребенка,
А у ребенка – старика,
И старец радуется громко,
Поет, живет его душа.
Несоответствие души и тела,
Непостижимо, не понять,
Такое странное, вот, дело,
Что в пятьдесят вам – двадцать пять.
И в семьдесят вы не старее,
Жизнь бьет ключом, сплошной оргазм,
Вам приговор зачтут, скорее,
Что это старческий маразм

Между Волгоградской десять
и Первомайской двадцать –
В том вот примерно районе
здорово я наследил.
Не надо хмуриться, родственники,
нечего к строчкам цепляться.
Сберкасса в том месте находится.
А прочее я позабыл.
Точней, запретил вспоминать себе,
чтоб в краску стыда не бросало.
Верней, раздавил, как окурок,
проклюнувшийся росток.
А там, в том невзрачном районе,
душа много раз воскресала,
А там меж надеждой и верой
был тонкий ажурный мосток,
А там между прошлым и будущим...

День весеннего равноденствия
Неуверенно машет крылом.
Неустойчивое равновесие
Между холодом и теплом.
Уже в прошлом – снега и метели.
Ещё в будущем – зноя деньки.
Словно маятник, словно качели
Оказались в центре дуги.
Ночь и день меж собой не подружатся.
Спор такой, как у партий иных.
Ночь придёт – застеклит все лужицы.
День придёт – вынет стёкла из них.
И земля, и сердца прогреваются.
На подлёте – скворцы и щеглы.
Снова корни во тьме пробуждаются,
Скоро соки погонят в стволы.
Но...

Князь обещал нам прийти послезавтра.
Мы дожидались два дня –
И разбрелись, на Восток и на Запад,
Своё легковерье кляня.

А через двадцать веков объявился
Неторопливый наш Князь.
“Ты ли? Так скоро! И не заблудился?” –
Мы хохотали, глумясь.

Рёк Он: “Для вас должен был умереть Я.
Вам ли - узнать Меня?
День у Создателя - тысячелетье,
А вы дожидались - два дня...”

Я помню школу, класс седьмой
Был месяц май, мы целовались,
Но в моем цердце был другой
И очень скоро мы расстались.

Прошло пять лет, и в мае снова,
Я на дорожке встретила тебя,
Но я опять люблю другого,
И ты не мой, я не твоя.

Еще пять лет прошло и вот
Тебя я встретила с женою,
Глаза как у меня и цвет волос,
Ты был как буд-то бы со мною.

Ну, что же делать ведь всегда,
Что хочешь ты – мне все равно,
Могла ли думать я тогда,
Что быть нам вместе суждено...