Чего то я взбрыкнула вдруг

Там где ты не жил никогда, где из моря звезда,
………вечерело,
и она появлялась на фоне фиолетово чёрном,
где луна, покраснев, выползала,
залу дома заполнив, отраженьями бликами
струн, что от диска пришли, потревожив приве-
дений, вампиров их рожи из иных измерений
придут, проявятся, возникнут и тут, закричат,
запоют и цикада и сверчок и невидимо жало
прикоснётся к перси моряка, защемит и запля-
шет река что в груди разойдётся волнами, до
краёв, и он вспомнит о мане, о любимой...

Повесился сам… Иль ему подсобили…
Тут, как ни крути…- Березовского, нет!
Но, как же евреи, кругом, завопили ( ! ),
на мой предыдущий посыл…- О, сюжет ( ! ),
народы, вгоняющий, в споры-раздоры…-
Знать, Правда, на этой Земле, не одна…,
«дельцы» где, еврейские, вовсе не воры,
а Русь обнищавшая – им – не беда ( ! )…,
а некий итог «справедливы» воззрений...-
Ну, где же ещё, с их душой, загребать ( ? )…,
ведь «в этой стране», в покаянии «мнений»,
жулью ( Уж так принято! ) любят внимать...

Мир перевернулся, смотрел, рассматривал
мысль укачивал, приходил в себя после
потрясения, а это «снег согнул бамбук»,
как лук, как стрела, что летела извне в
никуда, снаружи а оказалась попала внутрь,
какая жалость, промахнулся, как жить дальше
пробило сознание, дало течь, орнамента желчь
стекала, мозаик, аврала команда, требовала
всех наверх, поменять местами, поставить на
ноги (с головы), а как думали вы, как убрать
тревоги, чего вдруг не станет, а может так и ос-
тавить, привыкнем...

Толпа всё схавает? дворняга, а что ты ждёшь
всё бедолага, исчерпаны дошли до донца, ро-
дить нельзя и свет в оконце, и зарево былого
дня, восхода солнца для тебя, не парься детка,
мой дружок, смирись распойся, сапожок, при-
дётся в пору, при переломе гипса хватит, и не-
чего что жмёт корсет, окно проделаешь и свет,
проникнет, разольётся, и мысль, что спала,……
вдруг проснётся.

Куница, появилась вдруг и изменялась
ненадолго,( в мангуста, и в хоря, и в волка),
окрас и форма это пустяки, для твари, что
с руки и ела, и укусить могла и пела и выла
на луну, (а пламени и водам всё подвластно),
хозяина любила и блюла и блюда била и на
них спала, орёл был близко (образ покрыва-
ло) и троица от сатаны трусила рядом и бли-
ны, всё это совмещалось, всё по кругу, оп-
ять и снова и признанья друга, а следом и
предательство его и взлёт души и просто ни-
чего...

Он в глазах её видел мечту,
Что искал на окраинах звезд,
Он ловил звук из уст на лету,
По-другому жить просто не мог.

Её образ читался во тьме,
Средь бегущих потоков дождя,
И в мечтах иногда на стекле
Видел, как проступала рука.

Он тянулся к ней сердцем своим,
Это был тонкой страсти порыв,
Но любить так боялся один,
И сердечных скрывал чувств мотив.

Он сонеты писал по ночам,
Представляя закаты вдвоем,
Сердце отдал на откуп стихам,
Как романтик, он верил в любовь.

Как...

Нет причины боли головной,
Для неё не нужен веский повод.
Просто так болит: ой-ёё, ёё-ёй!
И то в жар бросает, а то в холод.

Ты не мучь меня моя головушка,
Перестань родимая болеть.
Ты болишь и меркнет в небе солнышко,
Боль в тебе ужаснее чем смерть.

Много cтало в голове чего-то,
То ль ума, то ль дурости в моей.
Бедной ей жить в мире неохота,
Когда боль проснётся снова в ней.

Когда ум иль дурь вдруг распирает,
Череп изнутри собою мой.
То сознанье ясность враз теряет,
Мысли...

Я так устал по гулким залам музеев сумрачных бродить.

И вдруг решил...Тирольский замок необходимо посетить.



Но больше в сумку с плоским донцем, не лезет, сколько ни пихай.

А у автобуса японцы, с своим извечным словом ХАЙ.



А мне не терпится до дрожи, как будто у меня горит,

И гид на колобок похожий, все по немецки говорит.



Но вот и замок в ярком солнце и в небе облачный прибой.

И всюду юркие японцы таскают мыльницы с собой.



Но то, что издали вздымалось...

Путь долгий, что пришёл к концу, уж, благо, завершён…
С тем обратился к мудрецу, кто к старцу долго шёл.

«Одну лишь истину узнать у мудреца,
Что мучает вопросом без конца —
Проделан путь, дабы найти ответ.
Хочу услышать я в твоём ответе —
Чего же отвратительнее нет,
На этом, нашем, не безгрешном, свете?»

Из уст само вдруг полилось невольно,
Уверено и… далеко не робко,
Едва услышал на вопрос паломник,
Нежданное от старца, кратко «Кто ты?» --

«Дорон я… знаменитый...

Так тяжко мне, что рвётся сердца нить -
Любимый пёс мой умирает.
Казалось бы, чего ему не жить,
А смерть его зачем-то забирает!

Я в дом его привёз издалека,
Резвился он и рос на этом месте.
Я обожал его, порой бранил слегка,
А он был рад, когда мы были вместе.

И вот теперь лежит он недвижим
И смотрит безразличными глазами.
Что сделать мне, чтобы он снова жил?
Но видно горю не помочь слезами.

Я раньше как-то не держал собак -
Они прошли мимо меня бесследно.
И вот теперь уже...