А машины прекрасные ездят

Престиж: профессии, одежды,
квартиры, офиса, машины…
Нам подменил Любви… Надежды
и Веры веские причины…

Жена, «подруга», секретарши
Все... по журнально-ярким меркам
Их макияж (с налетом фальши)
Теряет блеск свой по «примеркам»

И дети мало нам знакомы
Зачем?.. Когда есть гувернантки
«Скучают» в «клубах» наши клоны
Днем спят… спокойные как танки

Всё это круто… элитарно…
Как «дорогой шотландский виски»
Что «рОзлит» в бутыли кустарно
В подвалах… «дядькой» без прописки

Престиж...

Я вспоминаю те года,
Когда в Москву я ездил на работу,
Откуда каждую субботу
Я возвращался в милый дом.
И вспоминаю поезда,
Битком набитые, «под крышу»,
И как тогда, сейчас я слышу,
Как мне завидуют словцом.

Завидуют, что я в Москве,
Завидуют, что город классный,
И я киваю всем согласный,
С улыбкой грустной на лице.
Скучаю очень по листве,
О том, что шума меньше дома,
О том, что с детства всем знакомо –
О матери и об отце.

И я не знаю, что ответить,
Не знаю, чем похвастать...

У каждого есть в жизни полосатый путь,
Он то хороший, то плохой по всей своей длине,
И, кажется, что стоит лишь рукой взмахнуть,
И все прошедшее сотрешь, как краску на стене.

На самом деле все не так, и даже больше.
Я думаю, что это и сама ты поняла.
Когда полоски черные остались дольше,
Тогда ты в жизни горя напилась сполна.

Сначала мать с отцом «по-черному» запили,
Потом и брат на ту же тропочку во след ступил,
Подруги время все с весельем проводили,
А дальше вовсе крах...

Мы целовались как две свечки
Огнём предвзятой высоты,
А мимо ездили менты
И мирно спали человечки.

Мы пламенные острова,
Но нами правит дно морское.
Я понял, и забыл слова
О том, что у тебя какое.

Но то, какое у тебя
С моим таким сыграло шутку,
И годом кажутся мне сутки,
Как будто времени петля

В лист Мёбиуса вдруг свилась
И хоть из наших тех вылазь…

Календарь, в кружочке – дата,
Блин, родился же когда-то.

Список, телефон, блокнот,
Кратковременный цейтнот.

Теща вывела из транса,
Да, конечно до аванса.

Я люблю тебя, Иришка,
Ну какой же я мальчишка.

Брось, конечно, с мужем ждем
И посмотришь, как живем.

Хлам, уборка, пылесос,
Я уже повесил нос.

Магазин, центральный рынок,
Килограмм куриных спинок.

Лук, шампанское, опята,
Ананасы для салата.

Торт, испанское вино
И мартини заодно.

Фрукты, продавец – грузин...

Мы труп нашли в канаве за цистерной.
Неясный силуэт лежал, жена споткнулась
О него и ойкнула: «Каряга!»
По трассе ездили, как и положено,
В жестянках спрятанные люди,
А тут такое безобразье – тунеядствующий организм,
От жизни отрешенный, квант мысли выпорхнувший в небо.
Но кто ж его прикокнул? Может импульс
Чрезмерной старости его настиг,
Или болячка злобная беднягу доконала?
Валяется бесхозно… А пошарить б по кармашкам!
Да неудобно – жена таки… Она носком туфли
Слегка трупешник...

Мы ездим в клетках по улицам мира
Мы мчимся в стороны в коробках счастья
Нам надо много, но жизнь бессмысленна
Мы заколдованы силой и властью
Любовь осколками с аукциона
Мы продали все, разорвали на части
Игрушки вечности поставив рядами
Снимаем ролики собственной страсти
На боль чужую легло равнодушье
Весь мир на лоты давно поделили
Но есть и те, кто верит в другое
Они под звездами, они иные

В МЕТРО удушливо и тесно,
Но ездить очень интеесно,
Коль книга умная взята с собою,
Тогда не смешаешься с серой толпой.

Се есть медитация и отключение,
Познание мудрости - с Богом общение.
Страницы сьедаются одна за одной,
И не пресыщаешься этой едой.

В метро каждый время соё коротает,
Кто смотрит вокруг, кто-то втыкает.
Кто слушает плеер, кто пялит в газету.
Но для меня никого нету.

Лишь я один взираю в мудрость знаний,
В творения человеческих созданий,
Что книгами люди...

Натиск машины – злых гениев искусство,
Из миллиардов сложенной людей,
Планету рушит техническим безумством.
Уже пошел отсчет последних дней.

Машиной правит союз холеных снобов.
Сверхприбыль – бог им, власть – превыше всех услад.
Народы – плебс, рабы измышленных законов,
Написанных в угоду прихотям набобов,
Сумевшим навязать народам
Противный естеству уклад.

Религия и власть, в сговор вступив негласный,
Рвут под себя все лучшее, что создал человек.
Бред суеверий сея – толкают...

Однажды сказал Робеспьеру Марат:
-Мы руки в крови замарали,
Француза француз убивает, как брат,
В пылу якобинской морали.

-Ты знаешь, Марат,- Робеспьер говорит, -
Мы просто как малые дети,
В России такое еще предстоит,
Что нашу мораль не заметят.

В России повсюду полно голытьбы,
И публика кормится плохо.
Подайте ослепшему в ходе борьбы
С троцкистско-зиновьевским блоком.

Однажды у Троцкого сперли пенсне,
И Лева писать разучился,
И Сталин стал главный писатель в стране,
И этим...