Химия выцветших глаз в прозрении вечного новолуния

Тяжёлые цепи объятий света на шее летнего полдня –
люби же меня, мой город –
витринная, заасфальтированная пробка
на горлышке мглистой реки,
утоляющей жажду конструктивистских глаз
закалённого оружейника.

Вот, распадающийся свинцовой дробью дождь
нисходящего августа
перелистывает свою историю,
раздирая медные связки водосточных труб,
и сознание, как вода, играющая смуглым огнём грузного неба.
Вот, меня август возьмет под крыло,
лебединым пухом высечет буквы и цифры в граните,
и снежной лавиной истекшее время скользнёт
в блаженную тьму, где облако сердца растает
осенним дождём над горячей золой заброшенных пляжей.

Я бережно охраняю вкус, цвет и запах
вечного распада
в горчице стылого песка, скрипящего под ржавчиной осени,
горящий в изголовье нимб от пожелтевшего эфира,
что, как скрипичный ключ перед пустынной партитурой,
и безответность горизонта, облитого рябиновой слезой,
и грань дождя тяжёлым бриллиантом
на матовой сетчатке – всё это для меня –
свидетельство нетленное души, и бремя, и любовь;
о, предосенняя любовь, я припаду
к твоим варикозным пыльным ногам
самоуправством сердца и вакханалией строк –
прими же из рук моих дар свой звенящий –
проклясть, благородно распять, или бросить с гордостью
кость снисхожденья голодному жалкому псу.

Нет, ни видимый свет, а только слепая тьма,
прозрение вечного новолуния
вмещает собой это сердце,
постигая безмерность и бесконечность любви –
нет у меня ничего, кроме законной смерти,
вдыхающей родниковую влагу сосен
на берегу безмолвия, оставляющего,
лишь ожерелье луны, сонные колокольчики зодиака
и опьянённую надежду, змеящуюся шёлком грозы.

Бескрылый полет ветра;
судорога ослепленного мотылька солнца;
леденяще-черная кровь ночи в прожилках вздернутого леса;
золотые струны надменной виолончели осени,
изливающие поток серебряной пены на уголь летних пожарищ;
тлеющая киноварь листвы,
оттеняющая потрепанный балдахин неба;
химия выцветших глаз на перекрестках могильных цветов –
это сладкое предвкушение умерщвления плоти,
это засахаренный мёд онемевшей земли,
это планиметрия уносящихся за горизонт птиц,
приветствующих топкое обновление сердца.