Стена

Глянец за темными стеклами автомобиля,
с биркой-клеймом, почти, как на трупе –
“высокопоставленный”, будто самим Господом Богом,
(а может, оно и так, образчик иронии черной)
столь ненасытно алчет казаться себе кукловодом,
и дергать за ниточки этих никчемных,
бедных простых смертных,
сам издерганный, скрученный
страхом нетленным потерь,
потерь высоты, пиетета трибун и себя.
Ты прости ему, дикому,
заблужденье его золотых сундуков,
каменных идолов
с пряным душком, идущего по головам,
его забытое в спешке сердце,
набитое химией определенных кругов,
его тронные залы, особы, погоны
погонными метрами,
когда-то и он был человеком
широкой души, с нежным млеком
у рта, беспомощно и безвозмездно,
зовущим из люльки тепло материнских ладоней…