Бриллиантовый слог ночной сферы нашептал симфонизм тиховейный
на ржаной панораме безлюдья. Медитативный прилив колоннады фонарной –
словно эхо античных руин. Пустотою вспаханный, сдобренный черной пеной
рассадник углекислот – ящер дорожный – скован железом снотворным, полярной
прохладой обратной поверхности силикатного трупа луны.
Лимфатический ток проспектов изъясняется на языке мессалин.
Паранойя травящих память картин, оттисков темнопородной слюды
четырехглавого монстра Малевича. Я люблю быть один на один
с собеседником, тлеющим вязкой смолой пространственного воздержания,
ледниковым стоном блюзовой импровизации окон, хранящих молчание.
Пластикой ягуара расплетается кокон карей души. Содержание
обретает форму всеобщей тени. Мертвое ожидание
первых полупрямых кипящего цитруса с горизонтального шва.
Вещественность – призрачна; иллюзорность – предметна.
Стыд дневного излишка прикрыт вороной океанической шалью.
Бриллиантовый слог ночной сферы смеется бессмертием смерти.
на ржаной панораме безлюдья. Медитативный прилив колоннады фонарной –
словно эхо античных руин. Пустотою вспаханный, сдобренный черной пеной
рассадник углекислот – ящер дорожный – скован железом снотворным, полярной
прохладой обратной поверхности силикатного трупа луны.
Лимфатический ток проспектов изъясняется на языке мессалин.
Паранойя травящих память картин, оттисков темнопородной слюды
четырехглавого монстра Малевича. Я люблю быть один на один
с собеседником, тлеющим вязкой смолой пространственного воздержания,
ледниковым стоном блюзовой импровизации окон, хранящих молчание.
Пластикой ягуара расплетается кокон карей души. Содержание
обретает форму всеобщей тени. Мертвое ожидание
первых полупрямых кипящего цитруса с горизонтального шва.
Вещественность – призрачна; иллюзорность – предметна.
Стыд дневного излишка прикрыт вороной океанической шалью.
Бриллиантовый слог ночной сферы смеется бессмертием смерти.
Обсуждения Баллада