В начале мая юный ветер
Несёт тепло своё лесам.
Решили встречу мы отметить
И завалились к чувашам.
Гроза примчалась ниоткуда,
Шёл дождь со снегом, ветер дул.
Мой друг сказал: «Такое худо!
Оно ведет с собой беду!»
Я без пальто, без тёплой шапки,
Я верил в свой бойцовский пыл.
Чем крепче ветер брал в охапку,
Тем больше я сивуху пил.
Такой в Чувашии погоды
Никто (как мне поведал друг)
Из поселян не помнил сроду,
В его лице мелькнул испуг.
И дикий ветр плясал по крыше,
В лачужке нашей свет погас
И с неба, словно Божий глас,
Картавил гром всё ближе, ближе...
Провёл я в страстных поцелуях
Ту ночь с красоткой молодой,
Забыв о всех ненастных бурях.
Но ветер мне отмстил с лихвой...
Пока я спал, залезла в горло
Ко мне терзающая боль.
Моя любовь, увидев хворь,
Мне пот со лба рукой утёрла.
И голова моя болела,
И было очень тяжело.
Ну отчего такое зло
Пронзило северное тело?
Как за хозяином ослёнок,
Не в силах мыслить, тупо шёл.
Не видел неба, майских пчёл.
Внутри ж меня плясал бесёнок.
Мы оказались в Шумерлее,
Пройдя цветущий, свежий луг.
Куда-то ехали... Мой друг
Меня тянул с собой быстрее.
Молитвой тихой я прощался
С весёлой юностью своей
И с танцем солнечного вальса.
Болезнь въедалась всё сильней.
О Кстово, нежною красою,
Пленяло ты громаду раз,
Сияньем светлых женских глаз
И человечьей простотою!
Мой друг привёз меня внезапно
Сюда, сюда в твой дивный рай.
Я поцелую троекратно
Нижегородский этот край.
На вид мой, жутко изможденный,
Вперил безмолвный старец взгляд,
Хозяйка делала салат,
И разливала спирт сыченый.
Но бросив всё, она сказала:
«Бедняжка, где ж ты заболел?
Ложись скорей под одеяло,
Ты бледен, словно школьный мел!»
Я только мог повиноваться;
Она ж, сказав свои слова,
Растормошила домочадцев
И постелила мне кровать...
«Пей, милый, эту смесь назвала
Я «адской», очень хороша!
Укройся теплым одеялом,
Тебе не будут здесь мешать».
Я выпил и забылся мигом,
Не знаю, сколько пролежал,
Но я очнулся тихим скрипом —
Ко мне зашел тот аксакал.
«Я помогу тебе, ты светел...—
Промолвил старец наконец,—
Я поутру тебя отметил
И разгадал в тебе венец...»
«О чём вы? Я не понимаю...» —
Но старец сделал знак рукой.
Я замолчал, ему внимая,
В душе почувствовав покой.
Испепеляя чертовщину,
Он вёл неслышный разговор,—
И лоб прорезали морщины,
И пот катился на ковер!
Водя ладонью надо мной,
Он после стих со взглядом грустным...
Под утро сняло как рукой
Мои болезненные чувства.
Ко мне вернулся в одночасье
Мой свежий, легкий цвет лица.
И, как прозревшего слепца,
Ошеломило светлым счастьем.
Я аксакала-чудотворца
С тех пор всегда благодарю,
Увижу ль раннюю зарю
Или когда сияет солнце,
Хочу ль увидеть старца снова
Иль вспомню друга своего,
Но прежде друга самого,
Благодарю сердечно Кстово!
Несёт тепло своё лесам.
Решили встречу мы отметить
И завалились к чувашам.
Гроза примчалась ниоткуда,
Шёл дождь со снегом, ветер дул.
Мой друг сказал: «Такое худо!
Оно ведет с собой беду!»
Я без пальто, без тёплой шапки,
Я верил в свой бойцовский пыл.
Чем крепче ветер брал в охапку,
Тем больше я сивуху пил.
Такой в Чувашии погоды
Никто (как мне поведал друг)
Из поселян не помнил сроду,
В его лице мелькнул испуг.
И дикий ветр плясал по крыше,
В лачужке нашей свет погас
И с неба, словно Божий глас,
Картавил гром всё ближе, ближе...
Провёл я в страстных поцелуях
Ту ночь с красоткой молодой,
Забыв о всех ненастных бурях.
Но ветер мне отмстил с лихвой...
Пока я спал, залезла в горло
Ко мне терзающая боль.
Моя любовь, увидев хворь,
Мне пот со лба рукой утёрла.
И голова моя болела,
И было очень тяжело.
Ну отчего такое зло
Пронзило северное тело?
Как за хозяином ослёнок,
Не в силах мыслить, тупо шёл.
Не видел неба, майских пчёл.
Внутри ж меня плясал бесёнок.
Мы оказались в Шумерлее,
Пройдя цветущий, свежий луг.
Куда-то ехали... Мой друг
Меня тянул с собой быстрее.
Молитвой тихой я прощался
С весёлой юностью своей
И с танцем солнечного вальса.
Болезнь въедалась всё сильней.
О Кстово, нежною красою,
Пленяло ты громаду раз,
Сияньем светлых женских глаз
И человечьей простотою!
Мой друг привёз меня внезапно
Сюда, сюда в твой дивный рай.
Я поцелую троекратно
Нижегородский этот край.
На вид мой, жутко изможденный,
Вперил безмолвный старец взгляд,
Хозяйка делала салат,
И разливала спирт сыченый.
Но бросив всё, она сказала:
«Бедняжка, где ж ты заболел?
Ложись скорей под одеяло,
Ты бледен, словно школьный мел!»
Я только мог повиноваться;
Она ж, сказав свои слова,
Растормошила домочадцев
И постелила мне кровать...
«Пей, милый, эту смесь назвала
Я «адской», очень хороша!
Укройся теплым одеялом,
Тебе не будут здесь мешать».
Я выпил и забылся мигом,
Не знаю, сколько пролежал,
Но я очнулся тихим скрипом —
Ко мне зашел тот аксакал.
«Я помогу тебе, ты светел...—
Промолвил старец наконец,—
Я поутру тебя отметил
И разгадал в тебе венец...»
«О чём вы? Я не понимаю...» —
Но старец сделал знак рукой.
Я замолчал, ему внимая,
В душе почувствовав покой.
Испепеляя чертовщину,
Он вёл неслышный разговор,—
И лоб прорезали морщины,
И пот катился на ковер!
Водя ладонью надо мной,
Он после стих со взглядом грустным...
Под утро сняло как рукой
Мои болезненные чувства.
Ко мне вернулся в одночасье
Мой свежий, легкий цвет лица.
И, как прозревшего слепца,
Ошеломило светлым счастьем.
Я аксакала-чудотворца
С тех пор всегда благодарю,
Увижу ль раннюю зарю
Или когда сияет солнце,
Хочу ль увидеть старца снова
Иль вспомню друга своего,
Но прежде друга самого,
Благодарю сердечно Кстово!
Обсуждения Кстовский лекарь
ЕН