ПРЕДЧУВСТВИЕ
В вечерней синеве, полями и лугами,
Когда ни облачка на бледных небесах,
По плечи в колкой ржи, с прохладой под ногами,
С мечтами в голове, и с ветром в небесах,
Всё вдаль, не думая, не говоря ни слова,
Но чувствуя любовь, растущую в груди,
Без цели, как цыган, впивая всё, что ново,
С природою вдвоём, как с женщиной, идти.
Перевод В. Левика
СПЯЩИЙ В ЛОЖБИНЕ
Вот в зелени уют, где, музыкой чаруя
Бравурной, по весне – в лохмотьях серебра –
Ручей проносится, и в пенистые струи
Бьёт солнца горного спектральная игра.
И бледный на своём сыром и свежем ложе,
Откинув голову, бессмертники примяв,
С полураскрытым ртом, с облупленною кожей,
Под тучей грозовой спит молодой зуав.
Ногами в шпажники, он спит, и так чеканно
Лицо с улыбкою больного мальчугана.
Природа! Смилуйся и горячо провей:
На солнце развалясь – рука к груди прижата –
Он холоден, ноздря не чует аромата:
В разрушенном боку гроздь розовых червей.
Перевод Д. Бродского
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
«Между тем, как несло меня вниз по теченью,
Краснокожие кинулись к бичевщикам…»
П. Антокольский
«Я медленно плыл по реке величавой –
И вдруг стал свободен от старых оков…
Тянувших бичевы индейцы в забаву
Распяли у пёстрых высоких столбов».
В. Эльснер
«Когда бесстрастных рек я вверился теченью,
Не подчинялся я уже бичевщикам…».
Б. Лившиц
До 30 переводов на русский язык – Л. Мартынова, В. Набокова,
Ю. Кузнецова и т.д.
Те, что мной управляли, попали впросак:
Их индейская меткость избрала мишенью,
Той порою, как я, без нужды в парусах,
Уходил, подчиняясь речному теченью.
Вслед за тем, как дала мне понять тишина,
Что уже экипажа не существовало, -
Я – голландец, под грузом шелков и зерна,
В океан был отброшен порывами шквала.
С быстротою планеты, возникшей едва,
То ныряя на дно, то над бездной воспрянув,
Я летел, обгоняя полуострова,
По спиралям смещающихся ураганов.
Чёрт возьми! Это было триумфом погонь, -
Девять суток, как девять кругов преисподней.
Я бы руганью встретил маячный огонь,
Если б он просиял мне во имя Господне!
И как детям вкуснее всего в их года
Говорит кислота созревающих яблок, -
В мой расшатанный трюм прососалась вода
И корму отделила от скреповищ дряблых.
С той поры я не чувствовал больше ветров –
Я всецело ушёл, окунувшись, назло им,
В композицию великолепнейших строф,
Отдающих озоном и звёздным настоем.
И вначале была мне поверхность видна,
Где утопленник, набожно поднявший брови,
Меж блевотины, желчи и плёнок вина
Проплывал, иногда с ватерлинией вровень.
Где сливались, дробились, меняли места
Первозданные ритмы, где в толще прибоя
Ослепительные раздавались цвета,
Пробегая, как пальцы по створкам гобоя.
Я знавал небеса – гальванической мглы,
Случку моря и туч, и бурунов кипенье,
И я слушал, как солнцу возносит хвалы
Всполошённой зари среброкрылое пенье.
На закате, завидевши солнце вблизи,
Я все пятна на нём сосчитал. Позавидуй!
Я сквозь волны, дрожавшие, как жалюзи,
Любовался прославленною Атлантидой.
С наступлением ночи, когда темнота
Становилась внезапно тошней и священней,
Я вникал в разбивавшиеся о борта
Предсказанья зелёных и жёлтых свечений.
Я следил, как с утёсов, напрягших крестцы,
С окровавленных мысов, под облачным тентом,
В пароксизмах прибоя свисали сосцы,
Истекающие молоком и абсентом.
А вы знаете ли? Это я пролетал
Среди хищных цветов, где, как знамя Флориды,
Тяжесть радуги, образовавшей портал,
Выносили гигантские кариатиды.
Область крайних болот… Тростниковый уют –
В огуречном рассоле и вспышках метана.
С незапамятных лет там лежат и гниют
Плавники баснословного Левиафана.
Приближенье спросонья целующих губ,
Ощущенье гипноза в коралловых рощах,
Где, добычу почуяв, кидается вглубь
Перепончатых гадов дымящийся росчерк.
Я хочу, чтобы детям открылась душа,
Искушённая в глетчерах, штилях и мелях,
В этих дышащих пеньем, поющих дыша,
Плоскогубых и золотопёрых макрелях.
Где Саргассы развёртываются, храня
Сотни бравых каркасов в глубинах бесовских,
Как любимую женщину, брали меня
Воспалённые травы – в когтях и присосках.
И всегда безутешные, - кто их поймёт, -
Острова под зевающими небесами,
И раздоры парламентские, и помёт
Глупышей-болтунов с голубыми глазами.
Так я плавал. И разве не стоило свеч
Это пьяное бегство, поспеть за которым, -
Я готов на пари, - если ветер чуть свеж,
Не под силу ни каперам, ни мониторам.
Пусть хоть небо расскажет о дикой игре,
Как с налёту я в нём пробивал амбразуры,
Что для добрых поэтов хранят винегрет
Из фурункулов солнца и сопель лазури,
Как летел мой двойник, сумасшедший эстамп,
Отпечатанный сполохами, как за бортом, -
По уставу морей, - занимали места
Стаи чёрных коньков неизменным эскортом.
Почему ж я скучаю? Иль берег мне мил?
Парапетов Европы фамильная дрёма?
Я, что мог лишь томиться, за тысячу миль
Чуя течку слоновью и тягу Мальстрёма.
Забываю созвездия и острова,
Умоляющие: оставайся, поведав:
Здесь причалы для тех, чьи бесправны права,
Эти звёзды сдаются внаём для поэтов.
Впрочем, будет! По-прежнему солнца горьки,
Исступлённы рассветы и луны свирепы, -
Пусть же бури мой кузов дробят на куски,
Распадаются с треском усталые скрепы.
Если в воды Европы я всё же войду,
Ведь они мне покажутся лужей простою,
Я – бумажный кораблик, - со мной не в ладу
Мальчик, полный печали, на корточках стоя.
Заступитесь, о волны! Мне, в стольких морях
Побывавшему, мне ли под грузом пристало
Пробиваться сквозь флаги любительских яхт
И клеймёных баркасов на пристани малой?!
Перевод Д. Бродского
В вечерней синеве, полями и лугами,
Когда ни облачка на бледных небесах,
По плечи в колкой ржи, с прохладой под ногами,
С мечтами в голове, и с ветром в небесах,
Всё вдаль, не думая, не говоря ни слова,
Но чувствуя любовь, растущую в груди,
Без цели, как цыган, впивая всё, что ново,
С природою вдвоём, как с женщиной, идти.
Перевод В. Левика
СПЯЩИЙ В ЛОЖБИНЕ
Вот в зелени уют, где, музыкой чаруя
Бравурной, по весне – в лохмотьях серебра –
Ручей проносится, и в пенистые струи
Бьёт солнца горного спектральная игра.
И бледный на своём сыром и свежем ложе,
Откинув голову, бессмертники примяв,
С полураскрытым ртом, с облупленною кожей,
Под тучей грозовой спит молодой зуав.
Ногами в шпажники, он спит, и так чеканно
Лицо с улыбкою больного мальчугана.
Природа! Смилуйся и горячо провей:
На солнце развалясь – рука к груди прижата –
Он холоден, ноздря не чует аромата:
В разрушенном боку гроздь розовых червей.
Перевод Д. Бродского
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
«Между тем, как несло меня вниз по теченью,
Краснокожие кинулись к бичевщикам…»
П. Антокольский
«Я медленно плыл по реке величавой –
И вдруг стал свободен от старых оков…
Тянувших бичевы индейцы в забаву
Распяли у пёстрых высоких столбов».
В. Эльснер
«Когда бесстрастных рек я вверился теченью,
Не подчинялся я уже бичевщикам…».
Б. Лившиц
До 30 переводов на русский язык – Л. Мартынова, В. Набокова,
Ю. Кузнецова и т.д.
Те, что мной управляли, попали впросак:
Их индейская меткость избрала мишенью,
Той порою, как я, без нужды в парусах,
Уходил, подчиняясь речному теченью.
Вслед за тем, как дала мне понять тишина,
Что уже экипажа не существовало, -
Я – голландец, под грузом шелков и зерна,
В океан был отброшен порывами шквала.
С быстротою планеты, возникшей едва,
То ныряя на дно, то над бездной воспрянув,
Я летел, обгоняя полуострова,
По спиралям смещающихся ураганов.
Чёрт возьми! Это было триумфом погонь, -
Девять суток, как девять кругов преисподней.
Я бы руганью встретил маячный огонь,
Если б он просиял мне во имя Господне!
И как детям вкуснее всего в их года
Говорит кислота созревающих яблок, -
В мой расшатанный трюм прососалась вода
И корму отделила от скреповищ дряблых.
С той поры я не чувствовал больше ветров –
Я всецело ушёл, окунувшись, назло им,
В композицию великолепнейших строф,
Отдающих озоном и звёздным настоем.
И вначале была мне поверхность видна,
Где утопленник, набожно поднявший брови,
Меж блевотины, желчи и плёнок вина
Проплывал, иногда с ватерлинией вровень.
Где сливались, дробились, меняли места
Первозданные ритмы, где в толще прибоя
Ослепительные раздавались цвета,
Пробегая, как пальцы по створкам гобоя.
Я знавал небеса – гальванической мглы,
Случку моря и туч, и бурунов кипенье,
И я слушал, как солнцу возносит хвалы
Всполошённой зари среброкрылое пенье.
На закате, завидевши солнце вблизи,
Я все пятна на нём сосчитал. Позавидуй!
Я сквозь волны, дрожавшие, как жалюзи,
Любовался прославленною Атлантидой.
С наступлением ночи, когда темнота
Становилась внезапно тошней и священней,
Я вникал в разбивавшиеся о борта
Предсказанья зелёных и жёлтых свечений.
Я следил, как с утёсов, напрягших крестцы,
С окровавленных мысов, под облачным тентом,
В пароксизмах прибоя свисали сосцы,
Истекающие молоком и абсентом.
А вы знаете ли? Это я пролетал
Среди хищных цветов, где, как знамя Флориды,
Тяжесть радуги, образовавшей портал,
Выносили гигантские кариатиды.
Область крайних болот… Тростниковый уют –
В огуречном рассоле и вспышках метана.
С незапамятных лет там лежат и гниют
Плавники баснословного Левиафана.
Приближенье спросонья целующих губ,
Ощущенье гипноза в коралловых рощах,
Где, добычу почуяв, кидается вглубь
Перепончатых гадов дымящийся росчерк.
Я хочу, чтобы детям открылась душа,
Искушённая в глетчерах, штилях и мелях,
В этих дышащих пеньем, поющих дыша,
Плоскогубых и золотопёрых макрелях.
Где Саргассы развёртываются, храня
Сотни бравых каркасов в глубинах бесовских,
Как любимую женщину, брали меня
Воспалённые травы – в когтях и присосках.
И всегда безутешные, - кто их поймёт, -
Острова под зевающими небесами,
И раздоры парламентские, и помёт
Глупышей-болтунов с голубыми глазами.
Так я плавал. И разве не стоило свеч
Это пьяное бегство, поспеть за которым, -
Я готов на пари, - если ветер чуть свеж,
Не под силу ни каперам, ни мониторам.
Пусть хоть небо расскажет о дикой игре,
Как с налёту я в нём пробивал амбразуры,
Что для добрых поэтов хранят винегрет
Из фурункулов солнца и сопель лазури,
Как летел мой двойник, сумасшедший эстамп,
Отпечатанный сполохами, как за бортом, -
По уставу морей, - занимали места
Стаи чёрных коньков неизменным эскортом.
Почему ж я скучаю? Иль берег мне мил?
Парапетов Европы фамильная дрёма?
Я, что мог лишь томиться, за тысячу миль
Чуя течку слоновью и тягу Мальстрёма.
Забываю созвездия и острова,
Умоляющие: оставайся, поведав:
Здесь причалы для тех, чьи бесправны права,
Эти звёзды сдаются внаём для поэтов.
Впрочем, будет! По-прежнему солнца горьки,
Исступлённы рассветы и луны свирепы, -
Пусть же бури мой кузов дробят на куски,
Распадаются с треском усталые скрепы.
Если в воды Европы я всё же войду,
Ведь они мне покажутся лужей простою,
Я – бумажный кораблик, - со мной не в ладу
Мальчик, полный печали, на корточках стоя.
Заступитесь, о волны! Мне, в стольких морях
Побывавшему, мне ли под грузом пристало
Пробиваться сквозь флаги любительских яхт
И клеймёных баркасов на пристани малой?!
Перевод Д. Бродского
Источник: Артюр Рембо
Обсуждения Пьяный корабль