Я раньше ещё сомневался,
жена ты мне – иль не жена?
Но в чувствах своих разобрался
за красным бокалом вина.
И вот, закурив сигарету,
где пламнем мерцает война,
я вышел в палящее лето,
где правит свой бал сатана.
Пройдя по огнивам пожарищ,
сбивая струящую пыль,
я видел лишь пепел пристанищ,
да в хлопьях горелых ковыль.
Свернув у палёной рябины,
проткнувшей костьми небеса,
я вышел к просторам разливов,
где бога сияли глаза.
- Ну, здравствуй! – наверное, это
для сердца – надёжный причал.
Но бог ничего не ответил,
в лазурь осторожно молчал.
Пел ветер. Звенела рябина,
костьми под струями, дрожа.
Печати забытых любимых
считала, как трупы, душа.
Напрасно, ища сожаления,
на душу я громко кричал.
Как рёбра – торчали сомнения,
как череп – глазела печаль.
Крестец, как пенёк, подымался
над чахлою жёлтой травой,
и сам сатана надсмехался
над верной дорогой кривой.
Постой, заплатил я по полной!
Ужели не встанет весна?
Сердцами разбитыми, скорбью,
тебе заплатил, сатана!
Но тот ничего не ответил.
Спиной отвернулся. Скучал.
Пел ветер. Пел ласковый ветер,
кривую рябину качал.
Под ноги швырнув сигарету
в зачатья весёлый пожар,
я вышел из душного лета,
где каждый давно не дышал.
Я вышел из скорбного лета,
где пыхали скопища жал.
- Ах, да, обронил сигарету.
- Ах, да, пепл ступнёй поприжал.
Теперь, все обочины – мимо.
Трава у обочин – свежа.
- Ах, да, вспоминаю рябину,
да ветви, острее ножа.
И лишь в час безумства, не скрою,
в грудь желчью всплеснётся во мне,
как вспомню, как бог был спокоен,
когда я платил сатане.
14 декабря 2008 г.
С-Петербург
жена ты мне – иль не жена?
Но в чувствах своих разобрался
за красным бокалом вина.
И вот, закурив сигарету,
где пламнем мерцает война,
я вышел в палящее лето,
где правит свой бал сатана.
Пройдя по огнивам пожарищ,
сбивая струящую пыль,
я видел лишь пепел пристанищ,
да в хлопьях горелых ковыль.
Свернув у палёной рябины,
проткнувшей костьми небеса,
я вышел к просторам разливов,
где бога сияли глаза.
- Ну, здравствуй! – наверное, это
для сердца – надёжный причал.
Но бог ничего не ответил,
в лазурь осторожно молчал.
Пел ветер. Звенела рябина,
костьми под струями, дрожа.
Печати забытых любимых
считала, как трупы, душа.
Напрасно, ища сожаления,
на душу я громко кричал.
Как рёбра – торчали сомнения,
как череп – глазела печаль.
Крестец, как пенёк, подымался
над чахлою жёлтой травой,
и сам сатана надсмехался
над верной дорогой кривой.
Постой, заплатил я по полной!
Ужели не встанет весна?
Сердцами разбитыми, скорбью,
тебе заплатил, сатана!
Но тот ничего не ответил.
Спиной отвернулся. Скучал.
Пел ветер. Пел ласковый ветер,
кривую рябину качал.
Под ноги швырнув сигарету
в зачатья весёлый пожар,
я вышел из душного лета,
где каждый давно не дышал.
Я вышел из скорбного лета,
где пыхали скопища жал.
- Ах, да, обронил сигарету.
- Ах, да, пепл ступнёй поприжал.
Теперь, все обочины – мимо.
Трава у обочин – свежа.
- Ах, да, вспоминаю рябину,
да ветви, острее ножа.
И лишь в час безумства, не скрою,
в грудь желчью всплеснётся во мне,
как вспомню, как бог был спокоен,
когда я платил сатане.
14 декабря 2008 г.
С-Петербург
Обсуждения Я раньше ещё сомневался