Надгробный камень возвышался,
Часовня радовала взор
На месте,
Где, когда-то, папы путь прервался,
И осквернил проклятием то место
Епископов беснующийся хор.
* * *
Тяжелых бедствий череда Рим потрясла.
Народ, под гнетом черных суеверий,
К церковникам воззвал, моля спасения от зла,
Заступничества корифеев веры.
И наступил тот день!
И крестный ход к вратам
Апостола Петра священной базилики.
И торжествующий народ
Вослед процессии пошел,
Вознесши гимны к небесам и прославлений крики.
И во главе сам папа Иоанн
Навстречу року движется верхом на муле.
Не спас, не оградил его высокий сан.
Не прописал защиту ни в единой булле.
Красавиц папа сам на себя не схож.
Осунулось лицо,
Подобно полотну мертвенно-бело.
Мучительные судороги и пальцев дрожь
И, не послушное, с седла сползает тело.
Под крики ужаса толпы
Мешком на мостовую пал первосвященник.
И тяжкий стон, о помощи мольбы.
И, вдруг, под гнетом невыносимых ощущений
Он возопил так страшно к небесам,
Так изогнулся судорожно телом,
Что расступилась свита и глазам
Людским предстал, не в образе священном,
А в человеческих страданьях тот,
Кто никогда не будет боле папой,
Но, в муках, вытеснивши из лона плод,
Хоть ненадолго, но побудет мамой!
И ахнул люд! Волной молва помчалась:
«Наш папа – женщина!
Дитя лежит в порфире!»
Толпа рванулась, дико закачалась, -
Неслыханное что-то происходит в мире!
* * *
Еще ребенком, дочь миссионера,
Агнесса обладала красноречьем.
И с уст ее распространялась вера,
Язычников пленив чистосердечьем.
Судьбы удар отца сразил,
Нескладную девчушку сделав сиротою.
И, в напряжении всех детских сил,
Она решила перестать быть тою,
Которую любой злодей обидеть рад,
Лишив ее на счастие надежды.
Надев единожды мальчишечий наряд –
Не сымет более, по гроб, мужской одежды.
И с бренными останками отца,
По завещанью, прописанному ним,
По воле рока, или прихоти творца –
К величью и позору –
Агнесса вступит в Рим!
* * *
Путь к папскому престолу
Нелегок.
Интриг исполнен и хлопот.
И чтоб пробиться сквозь тщеславье претендентов
Умом и хитрость разниться должен тот,
Кто выше хочет стать любых измышленных запретов.
И качествами теми Агнесса обладала.
Да не Агнесса уж, нотарий Иоанн.
Прошли года, и правою рукою папы стала.
Хотя…, не прав. Теперь вернее – стал.
Шагнул в небытие сановный покровитель,
Но перед тем преемника назвал.
Смирился клир, и в папскую обитель
Вселился, торжествуя, Иоанн.
Недолго продержалось правленье Иоанна.
Однако был народом он любим.
Злодейством не опорочил сана.
И все бы хорошо, да только с ним…
Ах, нет! Не с ним. Опять же – с нею,
(не стоит нам об этом забывать!)
Случилось то, о чем сказать не смею.
Но…, все же, и читатель должен знать!
Нежданно зачала папесса.
Как ни старалась, не убереглась.
И сквозь личину Иоанна
Вновь вырвалась прелестная Агнесса, -
Природа проявила свою власть!
И плод нечаянный, взрастая,
Принудил отойти от дел.
Надежда теплилась, что в тайне
Родить сумеет…
Но, меж тем,
Событья привели к иному,
И вот, беспомощна, лежит на мостовой.
Открыта взгляду и поруганью злому.
И страшно, больно, мерзко, и хоть волком вой.
Глазами у любовника поддержки просит:
«Спаси! Хоть не меня, дитя от них укрой!»
Но взгляд отвел, страшась, на растерзанье бросил.
И обступила братия в сутанах озлобленной гурьбой.
Задрав подолы пинали епископы,
С проклятьями, обмякшие тела.
Не знали жалости их преподобий стопы,
За то, что их вкруг пальца обвела.
Все вскоре кончилось.
Упившись мщеньем отошли убийцы.
Опять смиренны, как приличествует сану.
Крестом людские толпы осеняя вознесли десницы.
Один из извергов, таясь, тиару сунул за сутану.
* * *
Надгробный камень возвышался,
Часовня радовала взор
На месте,
Где, когда-то, папы путь прервался,
И осквернил проклятием то место
Епископов беснующийся хор.
Нет ничего теперь на этом месте,
Что бы могло напоминать о том,
Как папский клир здесь придавался мести
И к небу Иоанн вознес последний стон.
Часовня радовала взор
На месте,
Где, когда-то, папы путь прервался,
И осквернил проклятием то место
Епископов беснующийся хор.
* * *
Тяжелых бедствий череда Рим потрясла.
Народ, под гнетом черных суеверий,
К церковникам воззвал, моля спасения от зла,
Заступничества корифеев веры.
И наступил тот день!
И крестный ход к вратам
Апостола Петра священной базилики.
И торжествующий народ
Вослед процессии пошел,
Вознесши гимны к небесам и прославлений крики.
И во главе сам папа Иоанн
Навстречу року движется верхом на муле.
Не спас, не оградил его высокий сан.
Не прописал защиту ни в единой булле.
Красавиц папа сам на себя не схож.
Осунулось лицо,
Подобно полотну мертвенно-бело.
Мучительные судороги и пальцев дрожь
И, не послушное, с седла сползает тело.
Под крики ужаса толпы
Мешком на мостовую пал первосвященник.
И тяжкий стон, о помощи мольбы.
И, вдруг, под гнетом невыносимых ощущений
Он возопил так страшно к небесам,
Так изогнулся судорожно телом,
Что расступилась свита и глазам
Людским предстал, не в образе священном,
А в человеческих страданьях тот,
Кто никогда не будет боле папой,
Но, в муках, вытеснивши из лона плод,
Хоть ненадолго, но побудет мамой!
И ахнул люд! Волной молва помчалась:
«Наш папа – женщина!
Дитя лежит в порфире!»
Толпа рванулась, дико закачалась, -
Неслыханное что-то происходит в мире!
* * *
Еще ребенком, дочь миссионера,
Агнесса обладала красноречьем.
И с уст ее распространялась вера,
Язычников пленив чистосердечьем.
Судьбы удар отца сразил,
Нескладную девчушку сделав сиротою.
И, в напряжении всех детских сил,
Она решила перестать быть тою,
Которую любой злодей обидеть рад,
Лишив ее на счастие надежды.
Надев единожды мальчишечий наряд –
Не сымет более, по гроб, мужской одежды.
И с бренными останками отца,
По завещанью, прописанному ним,
По воле рока, или прихоти творца –
К величью и позору –
Агнесса вступит в Рим!
* * *
Путь к папскому престолу
Нелегок.
Интриг исполнен и хлопот.
И чтоб пробиться сквозь тщеславье претендентов
Умом и хитрость разниться должен тот,
Кто выше хочет стать любых измышленных запретов.
И качествами теми Агнесса обладала.
Да не Агнесса уж, нотарий Иоанн.
Прошли года, и правою рукою папы стала.
Хотя…, не прав. Теперь вернее – стал.
Шагнул в небытие сановный покровитель,
Но перед тем преемника назвал.
Смирился клир, и в папскую обитель
Вселился, торжествуя, Иоанн.
Недолго продержалось правленье Иоанна.
Однако был народом он любим.
Злодейством не опорочил сана.
И все бы хорошо, да только с ним…
Ах, нет! Не с ним. Опять же – с нею,
(не стоит нам об этом забывать!)
Случилось то, о чем сказать не смею.
Но…, все же, и читатель должен знать!
Нежданно зачала папесса.
Как ни старалась, не убереглась.
И сквозь личину Иоанна
Вновь вырвалась прелестная Агнесса, -
Природа проявила свою власть!
И плод нечаянный, взрастая,
Принудил отойти от дел.
Надежда теплилась, что в тайне
Родить сумеет…
Но, меж тем,
Событья привели к иному,
И вот, беспомощна, лежит на мостовой.
Открыта взгляду и поруганью злому.
И страшно, больно, мерзко, и хоть волком вой.
Глазами у любовника поддержки просит:
«Спаси! Хоть не меня, дитя от них укрой!»
Но взгляд отвел, страшась, на растерзанье бросил.
И обступила братия в сутанах озлобленной гурьбой.
Задрав подолы пинали епископы,
С проклятьями, обмякшие тела.
Не знали жалости их преподобий стопы,
За то, что их вкруг пальца обвела.
Все вскоре кончилось.
Упившись мщеньем отошли убийцы.
Опять смиренны, как приличествует сану.
Крестом людские толпы осеняя вознесли десницы.
Один из извергов, таясь, тиару сунул за сутану.
* * *
Надгробный камень возвышался,
Часовня радовала взор
На месте,
Где, когда-то, папы путь прервался,
И осквернил проклятием то место
Епископов беснующийся хор.
Нет ничего теперь на этом месте,
Что бы могло напоминать о том,
Как папский клир здесь придавался мести
И к небу Иоанн вознес последний стон.
Обсуждения Папа Иоанн VIII