Зависть - двигатель прогресса.
Отобрать и поделить -
Вечный стимул для балбеса
Перестать баклуши бить.
Положение прескверно -
Донимают дураки,
Аппетиты их чрезмерны,
А возможности узки.
Живы помыслом единым
Те, кому сам чёрт не брат:
Отловить буржуя гниду,
И как липку ободрать.
(Маяковский прогундосит
Революции ноктюрн:
Паразитов кровососов
К пролетарскому ногтю.
Сам Владим Владимыч сытый
Не горбатился у шахт,
Наполняя антрацитной
Пылью облако в штанах.
Руку он держал на пульсе
У истории, но взгляд
Положил на муси-пуси,
Ну, да Бог ему судья.)
Нет управы на болванов -
Уповай на Высший суд…
Собрались сыны Лавана
И с петицией к отцу:
Завладел Иаков, дескать,
Всем потомственным скотом,
Не устанет сало трескать,
Наш наследственный скором.
Ну, а мы, прямые ветви,
Изнываем от поста.
(Прибежали в избу дети:
Тятя, тятя, дай мясца.)
Поступил зять некрасиво,
Наглый, морда кирпичом…
Был прямой потомок Сима
Возмущён, ожесточён,
На валторнах выдувает
Революции мотив,
Наш Иаков попадает
Под её локомотив,
В ус не дует, не въезжает,
Что приезжих будут бить -
Мясо снова дорожает,
На невольниц рынок сбит,
А виной монополисты,
Что скупили мелкий скот.
На козлов своих нечистых
Держит цену скотовод,
Заглянул в глаза Лавана,
Видит - сердится отец.
Голос, певший про лаванду,
Разом сбился на фальцет.
Не до песен. Без огнива
На воре горит картуз.
Был умён Иаков льстивый,
(Мироед, хапуга, трус -
Если верить кабысдохам,
Беспородной голытьбе.)
Осознав, что дело плохо
Стал Иаков не в себе:
«Не такое тестя лице,
Как второго было дня.
Суховеем сдуло листья,
Прикрывавшие меня.
Здесь сынки подсуетились,
С комитетом бедноты
Умыкнуть мою скотину
Порешили, вот скоты.
Раззадорили папашу,
На меня как чёрт он зол,
Зятю сватает парашу
И в полоску шьёт камзол».
Мысль пробила темень ночи:
Подбивай, брат, сапоги,
С Ходорковским быть не хочешь -
К Березовскому беги.
(Наш Абрамыч парень хваткий,
Небиблейский скотовод,
Многих он развёл на бабки
У кремлёвских мутных вод,
За туманным Альбионом
Подведёт хитрец итог.
Знают все, что миллионы -
Благочестия залог,
А когда их миллиарды,
Ну, хотя бы миллиард -
Распахнуть объятья рады
Королева, Скотленд-ярд).
Знаменье здесь подоспело,
Без него никак нельзя,
Мол, шагай до дому смело,
Ждёт тебя твоя земля.
На родимые просторы
Возвращайся, вечный жид,
Не найдёшь ты славы скорой,
Так хотя бы будешь жив.
Вечный жид - еврей-скиталец,
Агасфер из высших сфер
Убегал бы ты, взяв ранец,
Как с уроков пионер.
Бегству нет альтернативы.
Мелкий скот свой за бугор,
Как краплёные активы,
Уводи с собой в оффшор.
Обналичь свою скотину
В фунты, стерлинги, рубли,
На просторы Палестины
Всей семьёй своей вали.
С Богом в край обетованный
Караван вам торопить,
Где одеколон Лаванда
Нюхать надо, а не пить.
Ищет истину в стакане
Голытьба в стране иной,
Славят Троицу Трояне,
Пьют одеколон Тройной,
Их комар не забодает...
Уводи своих скотов.
Без генетики хватает
В стороне родной козлов.
Без тебя здесь грянут грозы.
Дураков не удержать,
Чтоб бежать пред паровозом
И основы низвергать.
Ты ж, мужчина не из робких,
Подхвати их лейтмотив,
Угольком халявным в топку
Разгони локомотив,
Капитал аккумулируй
Финансировать процесс.
И катком пройдёт по миру
Обезумевший прогресс.
Точка, Бог тебе охраной,
Результаты отстучи…»
Вот такую шифрограмму
В ночь Иаков получил.
У кого с таких известий
Голова не заболит?
Гордо реет буревестник
Белым парусом вдали.
Над стадами покружился,
Слово мать сказать хотел,
С высоты опорожнился
И на Капри улетел.
В небе появилась яхта
Абрамовича - мираж.
Яшу из горящей хаты
Не потащит Рома наш.
Строить нечего гримасы -
За ценой не постоим.
Ненависть к чужому классу -
Не привязанность к своим.
Представитель монополий
Зря не лезет на рожон...
Вызывает срочно в поле
Дорогих Иаков жён:
«Завтра литером рабочим,
Что пыхтит среди полей,
Возвращаемся мы срочно
В земли родины моей».
Говорят Рахиль и Лия:
«С мужем будем мы везде.
Долго мы отцу служили,
А наследство наше где?
В чём ещё есть наша доля
Из отцовского добра?
Замуж сдал нас, как в неволю,
Без скота и серебра.
Что нажил Иаков – наше».
Две дочурки входят в раж,
Рассуждают про папашу:
«Шкуру драть с таких папаш».
(К дочерям я без юродства.
Как король несчастный Лир
Пострадал от благородства,
Описал ещё Шекспир.
Не дочурки, а волчицы.
Лично я сыновний долг
(У Шекспира научился)
До сих пор отдать не смог.
Задолжал кому и сколько
Мне известно одному,
Мать родную, думать горько,
В ожиданьях обманул.
Не артист, не академик,
Всё, что делаю - фигня,
Жизнь проехал мимо денег
В головном вагоне я.
От поэзии я дервиш...
Что касается отцов -
Не Белов я и не Гервиш,
А по матери Сачков.
С ней наполовину ровно
Стал я втайне «лучше всех».
В том не общий первородный,
А моей Петровны грех.
Мама милая ту ночку
Будет помнить до конца,
Понесла когда сыночка
От достойного отца.
Про любовь с её изнанки
Нет нужды ребёнку знать,
Пусть жуёт свои баранки -
Так моя решила мать.
Меньше знаешь – лучше спится...
Про любовь, базар-вокзал,
Кабы крёстный не напился -
До сих пор бы я не знал.
Незабвенный дядя Миша
И литровая при нём...
Про себя, что знать нелишне,
Мы чрез Бога узнаём.
В церкви перед аналоем
В воду тыкая мальца,
Знал ли крёстный, что откроет
Настоящего отца
Мне, изгою, как Цусиму
Сдаст Петровну, мать мою?
Хорошо, когда есть стимул
Хоть у жизни на краю.
По ночам с тех пор терзаюсь,
Что мне - идиш или шиш?
Грустно с мамой соглашаюсь:
Меньше знаешь – крепче спишь.
Дорогая атеистка,
Мама, милая моя,
Не прими ты к сердцу близко,
Что услышишь про меня.
Вслух хорошее не скажут,
Про дурное прокричат,
Двери сажею обмажут,
Грязи выплеснут ушат.
Графоман и шизофреник -
Ты услышишь неспроста.
Не дай Бог тебе поверить,
Что твой сын забыл Христа.
И какую чушь огульно
Про меня ни разнесут -
Над собою, богохульник,
Признаю лишь Высший суд,
Богородицы Пречистой
Лик готов боготворить,
Но настолько, чтоб буддистов
Не обидеть. Не гневить
Мне шаманов, об Астрале
Я плохого не скажу.
Как бы Глобы нам ни врали,
Я со звёздами дружу,
Вверх стремлюсь, хоть груз познаний
Неуклонно тянет вниз...
А во всём другом, родная,
Я такой же атеист.
Долг сыновний, обещаю,
Я верну в конце концов.
Детям люди возвращают,
Что забрали у отцов.
Справедливости на свете
Завершается виток
Тем, что с наших задниц дети
Джинсы снимут, дайте срок.
За наследственный факторинг
Отвечаю головой -
Всё, что должен маме, вскоре
Внукам выплачу с лихвой.
Детям алчным, как родитель,
Заявляю: «Господа,
Умоляю, не трясите,
Сам последнее отдам.
Если можно без увечья...»).
Но вернёмся в тьму годин,
Где Иаков из Двуречья
Убегает не один.
Встал Иаков, на верблюдов
Жён, детей своих взвалил,
На чужую землю сплюнул,
На родную отвалил.
Прихватил добра он с гаком,
Всех скотов с собой угнал
И поехал к Исааку
В незабвенный Ханаан.
А до этого Рахиля,
Улучив удобный миг,
У папаши простофили
Спёрла идолов святых.
Зять-паршивец у сатрапа
Сердце вырвал из груди
Тем, что он свалил внезапно
И налёт опередил.
Внуков отобрал и, дочек
Прихватив, в туман свалил,
Точно хакер-одиночка
Код взломал, счёт обнулил.
Пастухи три дня спешили,
Раньше было не дойти,
И Лавана просветили,
Что беглец уже в пути.
Тесть дела свои задвинул
И в погоню, так-растак,
Для кастрации скотины
Прихватив с собой тесак.
Гнал верблюдов, как Шумахер
Свой болид, среди бархан -
Зятя взять, пока тот хакер
Не смотался в Ханаан.
По пустыне Арамейской
Мчался вслед его отар
Караван, как джип армейский,
Гандикап Париж - Дакар.
В этой гонке на отарах
Я семь дней сравнить могу
С тем, как гонщик в Монте-Карло
Сбился на седьмом кругу.
Шло с неделю это бегство,
Гандикап был слабоват,
Догоняется семейство,
Ожидаем результат.
Человек Лаван восточный
С процедурою знаком.
Он козлов, ослов и прочий
Скот кастрировал легко.
Я рассказывать не стану
Про полёты мордой вниз,
Но приходит Бог к Лавану
С наставленьем: «Берегись,
Бить Иакова по фейсу,
Не клязьми со всех сторон,
Даже если слов приветствий
Не заслуживает он».
Говорить на зятя Даун
Бог Лавану запретил.
(Не пойму - зачем тогда он
На верблюдах чресла бил?)
Но эмоций, тем не мене,
Не сумел Лаван сдержать,
Не чураясь оскорблений
Стал на Яшу наезжать:
«Что ты сделал, забубённый
Трус, предатель и осёл?
Как оружием пленённых
Дочерей моих увёл.
Убежал ты ночью тайно,
Долг отбросив как балласт.
Я в обиде чрезвычайной,
У родни моей коллапс.
За тобой летел сбивая
Знаки я, семь дней в пути.
По иному, хам трамвайный,
Ты не мог от нас уйти?
Отпустил тебя б с весельем
Я под гусли и гобой,
Всю неделю песни пели б
И куражились с тобой.
Славил бы тебя как мужа
Под тимпанов перезвон,
А теперь тебе поглубже
Вставить хочется тромбон.
Пред твоей дорогой трудной
Внуков я не целовал.
Поступил ты безрассудно
И здоровьем рисковал.
Если бы твой Бог-ревнитель
Не сказал мне, кто ты есть,
Быть тебе, Иаков, битым,
Я б убил тебя прям здесь.
По пескам неделю гнался,
Мне б поправиться чуток
От своих галлюцинаций -
Я б убил тебя, сынок,
Если бы твой Бог в законе
За тебя не шоферил
И хозяином на зоне
Чай с тобой не чифирил.
Божьему я верю слову,
Жизнь за веру положу,
Ни хорошего, плохого
О тебе я не скажу.
Подарю тебе каталку
Инвалидную, гавнюк,
На козла дерьма не жалко,
Будешь жрать семь раз на дню.
Сам не станешь, так заставим,
Олух, сволочь и лопух…
Обзывать тебя не станем,
Это просто мысли вслух».
Как последний неврастеник
Тесть завёлся и вот-вот
От угроз и оскорблений
Прямо к делу перейдёт.
Состоялся б в лучшем виде
Зять. Помог ему пустяк -
Дочерей своих увидел
И мгновенно тесть обмяк.
Человек Лаван не бедный,
До теизма не дорос,
Но Иакову конкретный
Сформулировал вопрос:
«Если так нетерпеливо
Захотел к отцу, фискал,
То зачем ты, пёс блудливый,
Моих идолов украл?
Для тебя они пустое,
Благоверия каприз...»
(Сколько те иконы стоят
Знает только атеист.
Деревянный символ веры
У безбожников в чести.
Неслучайно староверов
Любят сволочи шерстить,
В захудалой деревеньке
У бабуль оклад найдут,
Купят лик за три копейки
За семь сорок продадут.)
«Может ты, решив по-свойски,
Как когда-то с Ноем Хам,
Дорогие сердцу доски
В Сотсби пустишь по рукам?»
Отвечал Иаков тестю,
Тот библейский Колобок:
«С дочерьми твоими вместе
От Зюганова я бёг.
Вспомни лучше, как с родными
Ты планировал налёт.
Я боялся, что отнимешь
Дочерей своих и скот.
От испуга в те минуты
Маркса я перечитал,
Но умнее почему-то,
От работ его не стал.
До сих пор по строчкам рыщу,
Мучает меня вопрос:
Олигарх, один на тыщу,
Класс иль просто кровосос?
Я чужих просторов житель
Про себя узнать хотел,
Кто я - класса представитель
Или так ПэБэЮэЛ ?
Как я на вопрос отвечу,
Что в анкету напишу?
У Зюганова при встрече
Обязательно спрошу.
Чем питаться моим птахам,
Если, скажем, разорюсь?
Знают все, что олигархи
Не вступают в профсоюз
И не ходят на собранья,
А когда вконец припрёт,
Пока всё не отобрали -
Ноги в руки и вперёд.
Что ещё мне делать было
Там, где недруги кишат -
Между пальцами обмылком
Ускользнуть тайком в ушат,
Мутной мыльною водицей
Мне утечь в свои края,
В Ханаане объявиться:
Здравствуй, мама, это я.
Без подарков к домочадцам
Мне до родичей пустым
Не хотелось возвращаться,
Да к тому же холостым.
Чтоб бежать от произвола,
Я соратников искал,
Из порожнего в пустое
Много партий перебрал.
На одной остановился,
Было породнился с ней,
Окажись её партийцы
В аппетитах поскромней.
Здесь с Единою Россией
Разошлись мои пути,
Сколько б чукчи ни просили
В губернаторы идти.
Зажимает прессу Путин,
Капитал ему не брат,
Либерален, а по сути
Он такой же ретроград.
Для меня довольно странно -
Как доверил караван
Грефу он с его командой?
Далеко ведь не профан
И слова его весомы...
Самой главной из причин
Вижу, что среди масонов
Поглавней найдётся чин.
(Неужели Путин тоже?
В ФСБ ведь столько лет...
Там у них, выходит, ложи?
А скажите, где их нет?)
Жириновский с ними вместе,
Циник, государствовед.
Но как жить народу, если
Государства вовсе нет?
(А ведь было время, жили,
Нам успех не изменял.
Неплохие выходили
Либералы из менял.)
Симпатичны демократы -
Всё украсть и развалить.
Здесь нужна ума палата,
Когда нечего делить.
Убегу туда я лучше,
Где по мне не плачет крест.
В СПС всего сподручней…
А причём здесь СПС?
Самый главный, самый рыжий,
У Союза лис-герой,
Ваучер заместо грыжи.
Мы при нём, как геморрой.
Генеральный наш проктолог,
Чтоб все знали, где мы есть,
Нам лучиной в царстве голых
Лампочку ввернул в подъезд.
Демократы, либералы,
Хакамада и Белых…
Своих идолов немало,
Даже хватит на других.
Есть украсить чем сортиры.
Криминальны? Ерунда.
Наши идолы-кумиры,
Все герои каптруда.
Березовский - наши ноги,
Абрамович – голова.
Мы без Резника подмоги
Отстоим свои права.
Необъёмной нашей власти
Вовсе б не было преград,
Кабы не одно несчастье -
Мал у нас электорат.
Кто украл твои святыни?
Я с такими не знаком,
Символ веры и гордыни
Не распиливал тайком.
Умыкнувшего иконы -
Отловить и наказать.
Чужеземные законы
Тоже надо уважать».
Но не знал Иаков пылкий
В своей гневной красоте,
Что жена его Рахилька
Прибрала иконы те.
Сам Лаван словам не верил,
Что касается святынь,
По шатрам ломился в двери,
Где обыскивал рабынь
(О милиции закона,
Очевидно, не читал,
Шмон творил без протокола,
Понятых не привлекал.
Успокою феминисток,
Что касается грудей -
Не до сисек – в деле сыска
Есть вопросы по-главней.)
А Рахиль тех идолочков
Под верблюжее седло
Схоронила, села дочка,
Сама корчится зело,
Говорит папаше смело:
Дерзость ты прости мою,
Женское со мною дело,
Потому, мол, не встаю.
Аргумент, по крайней мере,
Не для наших молодцов.
Но в обман тогда поверил,
Как последний из отцов,
Тот Лаван, хоть, между нами,
Лохом он отнюдь не слыл -
Одурачил бы парламент,
Кабы тот в Двуречье был.
Обмануть отца пытаться -
Месячные не спасут.
Сам не сможет догадаться,
Так рабыни донесут.
Глядя на Рахили позу,
Видя дочери обман,
В ход пустить свои угрозы
Не осмелился Лаван,
Потерять дочь не решился
Даже истине во зло,
Потому отец купился
На верблюжее седло.
(Постигают дщери с детства,
Как обманывать отцов,
Доведя до совершенства
На супругах мастерство.
Кто берёт уроки на дом,
Кто из дома норовит.
Про рога нам знать не надо,
Голова не заболит.)
Здесь Иаков возмутился
И вступил с Лаваном в спор:
«Да когда же прекратится
Мой двуреченский позор?
Перед сродниками всеми
В чём скажи вина моя,
Что все дни без воскресений
Ты преследуешь меня
Тенью по пятам зловещей.
Вплоть до грязного белья
Обыскал мои ты вещи.
Твоего в них - два нуля».
Интересно, как бы ловко
Зять выкручиваться стал,
Если бы в Рахили шмотках
Тесть иконы отыскал?
Здесь не пойманный с поличным
Начал зять с плеча рубить
И уже вполне публично
Сквернословить и грубить.
Отряхнулся червь от дуста,
Правота клокочет в нём.
Неприличие опустим,
Аргументы приведём.
Тестю зять напоминает
Бескорыстный подвиг свой,
Разве только не пинает
В зад склеротика ногой:
«Двадцать лет я у колодцев
Пестовал твой мелкий скот.
От побоев твои овцы
Не выкидывали плод.
Овнов я твоих из стада
Даже в праздники не ел,
На чужое я не падал,
На своём не подлетел.
Я растерзанного зверем
На себе не нёс домой
И не клал к тебе под двери -
Это был убыток мой.
Днём ли, ночью ль что пропало,
Вор украл или родня
Прокутила, прогуляла -
Всё ты взыскивал с меня.
Днём томился я от жара,
Ночью я дрожал как псих.
Дезертир от комиссара,
Сон бежал от глаз моих.
Лет четырнадцать за дочек,
Шесть ишачил за кобыл.
Я служил тебе рабочим
И колхозницею был.
Мухина трудяги образ
До конца не просекла:
Молот, серп... а где же обрезь -
Скотовода в дело вклад?
Эту славную триаду
Надо бы лепить с меня,
Ты же, как комбат, награду
Десять раз переменял.
Ты б без Господа завета
Обобрал нас догола,
Шли б мы голые по свету
В чём нас мама родила.
Есть причина, что не тронул,
Нас оставил при деньгах -
Испугался родословной,
Ведь отец мой патриарх.
Страх твой перед Исааком
Посильней иных богов,
Потому на мне рубаха,
А не савана покров».
Ясно, коротко и верно
Всё Иаков говорил,
Разве что излишне нервно
Горячился и грубил,
Позабыл, что не от Хама
Родословную ведёт
И на дядю, брата мамы,
Зря Иаков буром прёт.
Был Лаван не хуже прочих
Благородных из отцов:
«Всё, что видят мои очи -
Всё твоё, в конце концов.
Эти дети - мои дети,
От моих ведь дочерей,
Что попалось в твои сети
Забирай, зятёк, владей.
Когда скроемся из вида,
Как в тумане корабли,
Не давай детей в обиду
И целёхоньким вали.
Дочерям не делай худо,
Не жалей на них добра
И не вздумай сверх, Иуда,
Жён иных себе набрать.
Человека между нами
Нет, но видит Божий глаз -
Месть его везде достанет,
Руки длинные у нас».
Вот такое откровенье
Между них произошло.
Дальше по обыкновенью
Всё поехало, пошло -
Из камней сложили гору,
Принесли на ней обет.
Жертвоприношенью впору
Ели родственники хлеб,
Ночевали. Злой как бука
Раньше всех родитель встал,
Дочерей своих и внуков
На прощанье целовал
Кого в щёчку, кого в лоб он,
Всех гуртом благословил,
Зятя, правда, не особо -
Дядя зятя не любил.
Как бы ни было, нам пращур
Завещал нести свой крест -
Дочерей растить обманщиц,
Чьих-то будущих невест,
Обожать и унижаться,
Уступать, к исходу дней
Внуков радостно дождаться
И любить ещё сильней.
Зятя гладила по шёрстке,
Знать, фортуна-госпожа,
Раз по лезвию прошёлся
Ритуального ножа.
Хоть Лаван скотов охочих
Сам кастрировать любил,
Но Иакова за дочек
Без подлога отпустил
(В смысле, не свалил на спину,
Не сорвал на зяте злость,
Ведь кастрировать скотину
Подложить тогда звалось).
Мысли между тем летали:
От отцовства отрешусь,
До твоих, зять, гениталий
Непременно доберусь.
В своё место отвалился
Свой настраивать наждак,
Представителем меджлиса
Подходящий случай ждать.
Отобрать и поделить -
Вечный стимул для балбеса
Перестать баклуши бить.
Положение прескверно -
Донимают дураки,
Аппетиты их чрезмерны,
А возможности узки.
Живы помыслом единым
Те, кому сам чёрт не брат:
Отловить буржуя гниду,
И как липку ободрать.
(Маяковский прогундосит
Революции ноктюрн:
Паразитов кровососов
К пролетарскому ногтю.
Сам Владим Владимыч сытый
Не горбатился у шахт,
Наполняя антрацитной
Пылью облако в штанах.
Руку он держал на пульсе
У истории, но взгляд
Положил на муси-пуси,
Ну, да Бог ему судья.)
Нет управы на болванов -
Уповай на Высший суд…
Собрались сыны Лавана
И с петицией к отцу:
Завладел Иаков, дескать,
Всем потомственным скотом,
Не устанет сало трескать,
Наш наследственный скором.
Ну, а мы, прямые ветви,
Изнываем от поста.
(Прибежали в избу дети:
Тятя, тятя, дай мясца.)
Поступил зять некрасиво,
Наглый, морда кирпичом…
Был прямой потомок Сима
Возмущён, ожесточён,
На валторнах выдувает
Революции мотив,
Наш Иаков попадает
Под её локомотив,
В ус не дует, не въезжает,
Что приезжих будут бить -
Мясо снова дорожает,
На невольниц рынок сбит,
А виной монополисты,
Что скупили мелкий скот.
На козлов своих нечистых
Держит цену скотовод,
Заглянул в глаза Лавана,
Видит - сердится отец.
Голос, певший про лаванду,
Разом сбился на фальцет.
Не до песен. Без огнива
На воре горит картуз.
Был умён Иаков льстивый,
(Мироед, хапуга, трус -
Если верить кабысдохам,
Беспородной голытьбе.)
Осознав, что дело плохо
Стал Иаков не в себе:
«Не такое тестя лице,
Как второго было дня.
Суховеем сдуло листья,
Прикрывавшие меня.
Здесь сынки подсуетились,
С комитетом бедноты
Умыкнуть мою скотину
Порешили, вот скоты.
Раззадорили папашу,
На меня как чёрт он зол,
Зятю сватает парашу
И в полоску шьёт камзол».
Мысль пробила темень ночи:
Подбивай, брат, сапоги,
С Ходорковским быть не хочешь -
К Березовскому беги.
(Наш Абрамыч парень хваткий,
Небиблейский скотовод,
Многих он развёл на бабки
У кремлёвских мутных вод,
За туманным Альбионом
Подведёт хитрец итог.
Знают все, что миллионы -
Благочестия залог,
А когда их миллиарды,
Ну, хотя бы миллиард -
Распахнуть объятья рады
Королева, Скотленд-ярд).
Знаменье здесь подоспело,
Без него никак нельзя,
Мол, шагай до дому смело,
Ждёт тебя твоя земля.
На родимые просторы
Возвращайся, вечный жид,
Не найдёшь ты славы скорой,
Так хотя бы будешь жив.
Вечный жид - еврей-скиталец,
Агасфер из высших сфер
Убегал бы ты, взяв ранец,
Как с уроков пионер.
Бегству нет альтернативы.
Мелкий скот свой за бугор,
Как краплёные активы,
Уводи с собой в оффшор.
Обналичь свою скотину
В фунты, стерлинги, рубли,
На просторы Палестины
Всей семьёй своей вали.
С Богом в край обетованный
Караван вам торопить,
Где одеколон Лаванда
Нюхать надо, а не пить.
Ищет истину в стакане
Голытьба в стране иной,
Славят Троицу Трояне,
Пьют одеколон Тройной,
Их комар не забодает...
Уводи своих скотов.
Без генетики хватает
В стороне родной козлов.
Без тебя здесь грянут грозы.
Дураков не удержать,
Чтоб бежать пред паровозом
И основы низвергать.
Ты ж, мужчина не из робких,
Подхвати их лейтмотив,
Угольком халявным в топку
Разгони локомотив,
Капитал аккумулируй
Финансировать процесс.
И катком пройдёт по миру
Обезумевший прогресс.
Точка, Бог тебе охраной,
Результаты отстучи…»
Вот такую шифрограмму
В ночь Иаков получил.
У кого с таких известий
Голова не заболит?
Гордо реет буревестник
Белым парусом вдали.
Над стадами покружился,
Слово мать сказать хотел,
С высоты опорожнился
И на Капри улетел.
В небе появилась яхта
Абрамовича - мираж.
Яшу из горящей хаты
Не потащит Рома наш.
Строить нечего гримасы -
За ценой не постоим.
Ненависть к чужому классу -
Не привязанность к своим.
Представитель монополий
Зря не лезет на рожон...
Вызывает срочно в поле
Дорогих Иаков жён:
«Завтра литером рабочим,
Что пыхтит среди полей,
Возвращаемся мы срочно
В земли родины моей».
Говорят Рахиль и Лия:
«С мужем будем мы везде.
Долго мы отцу служили,
А наследство наше где?
В чём ещё есть наша доля
Из отцовского добра?
Замуж сдал нас, как в неволю,
Без скота и серебра.
Что нажил Иаков – наше».
Две дочурки входят в раж,
Рассуждают про папашу:
«Шкуру драть с таких папаш».
(К дочерям я без юродства.
Как король несчастный Лир
Пострадал от благородства,
Описал ещё Шекспир.
Не дочурки, а волчицы.
Лично я сыновний долг
(У Шекспира научился)
До сих пор отдать не смог.
Задолжал кому и сколько
Мне известно одному,
Мать родную, думать горько,
В ожиданьях обманул.
Не артист, не академик,
Всё, что делаю - фигня,
Жизнь проехал мимо денег
В головном вагоне я.
От поэзии я дервиш...
Что касается отцов -
Не Белов я и не Гервиш,
А по матери Сачков.
С ней наполовину ровно
Стал я втайне «лучше всех».
В том не общий первородный,
А моей Петровны грех.
Мама милая ту ночку
Будет помнить до конца,
Понесла когда сыночка
От достойного отца.
Про любовь с её изнанки
Нет нужды ребёнку знать,
Пусть жуёт свои баранки -
Так моя решила мать.
Меньше знаешь – лучше спится...
Про любовь, базар-вокзал,
Кабы крёстный не напился -
До сих пор бы я не знал.
Незабвенный дядя Миша
И литровая при нём...
Про себя, что знать нелишне,
Мы чрез Бога узнаём.
В церкви перед аналоем
В воду тыкая мальца,
Знал ли крёстный, что откроет
Настоящего отца
Мне, изгою, как Цусиму
Сдаст Петровну, мать мою?
Хорошо, когда есть стимул
Хоть у жизни на краю.
По ночам с тех пор терзаюсь,
Что мне - идиш или шиш?
Грустно с мамой соглашаюсь:
Меньше знаешь – крепче спишь.
Дорогая атеистка,
Мама, милая моя,
Не прими ты к сердцу близко,
Что услышишь про меня.
Вслух хорошее не скажут,
Про дурное прокричат,
Двери сажею обмажут,
Грязи выплеснут ушат.
Графоман и шизофреник -
Ты услышишь неспроста.
Не дай Бог тебе поверить,
Что твой сын забыл Христа.
И какую чушь огульно
Про меня ни разнесут -
Над собою, богохульник,
Признаю лишь Высший суд,
Богородицы Пречистой
Лик готов боготворить,
Но настолько, чтоб буддистов
Не обидеть. Не гневить
Мне шаманов, об Астрале
Я плохого не скажу.
Как бы Глобы нам ни врали,
Я со звёздами дружу,
Вверх стремлюсь, хоть груз познаний
Неуклонно тянет вниз...
А во всём другом, родная,
Я такой же атеист.
Долг сыновний, обещаю,
Я верну в конце концов.
Детям люди возвращают,
Что забрали у отцов.
Справедливости на свете
Завершается виток
Тем, что с наших задниц дети
Джинсы снимут, дайте срок.
За наследственный факторинг
Отвечаю головой -
Всё, что должен маме, вскоре
Внукам выплачу с лихвой.
Детям алчным, как родитель,
Заявляю: «Господа,
Умоляю, не трясите,
Сам последнее отдам.
Если можно без увечья...»).
Но вернёмся в тьму годин,
Где Иаков из Двуречья
Убегает не один.
Встал Иаков, на верблюдов
Жён, детей своих взвалил,
На чужую землю сплюнул,
На родную отвалил.
Прихватил добра он с гаком,
Всех скотов с собой угнал
И поехал к Исааку
В незабвенный Ханаан.
А до этого Рахиля,
Улучив удобный миг,
У папаши простофили
Спёрла идолов святых.
Зять-паршивец у сатрапа
Сердце вырвал из груди
Тем, что он свалил внезапно
И налёт опередил.
Внуков отобрал и, дочек
Прихватив, в туман свалил,
Точно хакер-одиночка
Код взломал, счёт обнулил.
Пастухи три дня спешили,
Раньше было не дойти,
И Лавана просветили,
Что беглец уже в пути.
Тесть дела свои задвинул
И в погоню, так-растак,
Для кастрации скотины
Прихватив с собой тесак.
Гнал верблюдов, как Шумахер
Свой болид, среди бархан -
Зятя взять, пока тот хакер
Не смотался в Ханаан.
По пустыне Арамейской
Мчался вслед его отар
Караван, как джип армейский,
Гандикап Париж - Дакар.
В этой гонке на отарах
Я семь дней сравнить могу
С тем, как гонщик в Монте-Карло
Сбился на седьмом кругу.
Шло с неделю это бегство,
Гандикап был слабоват,
Догоняется семейство,
Ожидаем результат.
Человек Лаван восточный
С процедурою знаком.
Он козлов, ослов и прочий
Скот кастрировал легко.
Я рассказывать не стану
Про полёты мордой вниз,
Но приходит Бог к Лавану
С наставленьем: «Берегись,
Бить Иакова по фейсу,
Не клязьми со всех сторон,
Даже если слов приветствий
Не заслуживает он».
Говорить на зятя Даун
Бог Лавану запретил.
(Не пойму - зачем тогда он
На верблюдах чресла бил?)
Но эмоций, тем не мене,
Не сумел Лаван сдержать,
Не чураясь оскорблений
Стал на Яшу наезжать:
«Что ты сделал, забубённый
Трус, предатель и осёл?
Как оружием пленённых
Дочерей моих увёл.
Убежал ты ночью тайно,
Долг отбросив как балласт.
Я в обиде чрезвычайной,
У родни моей коллапс.
За тобой летел сбивая
Знаки я, семь дней в пути.
По иному, хам трамвайный,
Ты не мог от нас уйти?
Отпустил тебя б с весельем
Я под гусли и гобой,
Всю неделю песни пели б
И куражились с тобой.
Славил бы тебя как мужа
Под тимпанов перезвон,
А теперь тебе поглубже
Вставить хочется тромбон.
Пред твоей дорогой трудной
Внуков я не целовал.
Поступил ты безрассудно
И здоровьем рисковал.
Если бы твой Бог-ревнитель
Не сказал мне, кто ты есть,
Быть тебе, Иаков, битым,
Я б убил тебя прям здесь.
По пескам неделю гнался,
Мне б поправиться чуток
От своих галлюцинаций -
Я б убил тебя, сынок,
Если бы твой Бог в законе
За тебя не шоферил
И хозяином на зоне
Чай с тобой не чифирил.
Божьему я верю слову,
Жизнь за веру положу,
Ни хорошего, плохого
О тебе я не скажу.
Подарю тебе каталку
Инвалидную, гавнюк,
На козла дерьма не жалко,
Будешь жрать семь раз на дню.
Сам не станешь, так заставим,
Олух, сволочь и лопух…
Обзывать тебя не станем,
Это просто мысли вслух».
Как последний неврастеник
Тесть завёлся и вот-вот
От угроз и оскорблений
Прямо к делу перейдёт.
Состоялся б в лучшем виде
Зять. Помог ему пустяк -
Дочерей своих увидел
И мгновенно тесть обмяк.
Человек Лаван не бедный,
До теизма не дорос,
Но Иакову конкретный
Сформулировал вопрос:
«Если так нетерпеливо
Захотел к отцу, фискал,
То зачем ты, пёс блудливый,
Моих идолов украл?
Для тебя они пустое,
Благоверия каприз...»
(Сколько те иконы стоят
Знает только атеист.
Деревянный символ веры
У безбожников в чести.
Неслучайно староверов
Любят сволочи шерстить,
В захудалой деревеньке
У бабуль оклад найдут,
Купят лик за три копейки
За семь сорок продадут.)
«Может ты, решив по-свойски,
Как когда-то с Ноем Хам,
Дорогие сердцу доски
В Сотсби пустишь по рукам?»
Отвечал Иаков тестю,
Тот библейский Колобок:
«С дочерьми твоими вместе
От Зюганова я бёг.
Вспомни лучше, как с родными
Ты планировал налёт.
Я боялся, что отнимешь
Дочерей своих и скот.
От испуга в те минуты
Маркса я перечитал,
Но умнее почему-то,
От работ его не стал.
До сих пор по строчкам рыщу,
Мучает меня вопрос:
Олигарх, один на тыщу,
Класс иль просто кровосос?
Я чужих просторов житель
Про себя узнать хотел,
Кто я - класса представитель
Или так ПэБэЮэЛ ?
Как я на вопрос отвечу,
Что в анкету напишу?
У Зюганова при встрече
Обязательно спрошу.
Чем питаться моим птахам,
Если, скажем, разорюсь?
Знают все, что олигархи
Не вступают в профсоюз
И не ходят на собранья,
А когда вконец припрёт,
Пока всё не отобрали -
Ноги в руки и вперёд.
Что ещё мне делать было
Там, где недруги кишат -
Между пальцами обмылком
Ускользнуть тайком в ушат,
Мутной мыльною водицей
Мне утечь в свои края,
В Ханаане объявиться:
Здравствуй, мама, это я.
Без подарков к домочадцам
Мне до родичей пустым
Не хотелось возвращаться,
Да к тому же холостым.
Чтоб бежать от произвола,
Я соратников искал,
Из порожнего в пустое
Много партий перебрал.
На одной остановился,
Было породнился с ней,
Окажись её партийцы
В аппетитах поскромней.
Здесь с Единою Россией
Разошлись мои пути,
Сколько б чукчи ни просили
В губернаторы идти.
Зажимает прессу Путин,
Капитал ему не брат,
Либерален, а по сути
Он такой же ретроград.
Для меня довольно странно -
Как доверил караван
Грефу он с его командой?
Далеко ведь не профан
И слова его весомы...
Самой главной из причин
Вижу, что среди масонов
Поглавней найдётся чин.
(Неужели Путин тоже?
В ФСБ ведь столько лет...
Там у них, выходит, ложи?
А скажите, где их нет?)
Жириновский с ними вместе,
Циник, государствовед.
Но как жить народу, если
Государства вовсе нет?
(А ведь было время, жили,
Нам успех не изменял.
Неплохие выходили
Либералы из менял.)
Симпатичны демократы -
Всё украсть и развалить.
Здесь нужна ума палата,
Когда нечего делить.
Убегу туда я лучше,
Где по мне не плачет крест.
В СПС всего сподручней…
А причём здесь СПС?
Самый главный, самый рыжий,
У Союза лис-герой,
Ваучер заместо грыжи.
Мы при нём, как геморрой.
Генеральный наш проктолог,
Чтоб все знали, где мы есть,
Нам лучиной в царстве голых
Лампочку ввернул в подъезд.
Демократы, либералы,
Хакамада и Белых…
Своих идолов немало,
Даже хватит на других.
Есть украсить чем сортиры.
Криминальны? Ерунда.
Наши идолы-кумиры,
Все герои каптруда.
Березовский - наши ноги,
Абрамович – голова.
Мы без Резника подмоги
Отстоим свои права.
Необъёмной нашей власти
Вовсе б не было преград,
Кабы не одно несчастье -
Мал у нас электорат.
Кто украл твои святыни?
Я с такими не знаком,
Символ веры и гордыни
Не распиливал тайком.
Умыкнувшего иконы -
Отловить и наказать.
Чужеземные законы
Тоже надо уважать».
Но не знал Иаков пылкий
В своей гневной красоте,
Что жена его Рахилька
Прибрала иконы те.
Сам Лаван словам не верил,
Что касается святынь,
По шатрам ломился в двери,
Где обыскивал рабынь
(О милиции закона,
Очевидно, не читал,
Шмон творил без протокола,
Понятых не привлекал.
Успокою феминисток,
Что касается грудей -
Не до сисек – в деле сыска
Есть вопросы по-главней.)
А Рахиль тех идолочков
Под верблюжее седло
Схоронила, села дочка,
Сама корчится зело,
Говорит папаше смело:
Дерзость ты прости мою,
Женское со мною дело,
Потому, мол, не встаю.
Аргумент, по крайней мере,
Не для наших молодцов.
Но в обман тогда поверил,
Как последний из отцов,
Тот Лаван, хоть, между нами,
Лохом он отнюдь не слыл -
Одурачил бы парламент,
Кабы тот в Двуречье был.
Обмануть отца пытаться -
Месячные не спасут.
Сам не сможет догадаться,
Так рабыни донесут.
Глядя на Рахили позу,
Видя дочери обман,
В ход пустить свои угрозы
Не осмелился Лаван,
Потерять дочь не решился
Даже истине во зло,
Потому отец купился
На верблюжее седло.
(Постигают дщери с детства,
Как обманывать отцов,
Доведя до совершенства
На супругах мастерство.
Кто берёт уроки на дом,
Кто из дома норовит.
Про рога нам знать не надо,
Голова не заболит.)
Здесь Иаков возмутился
И вступил с Лаваном в спор:
«Да когда же прекратится
Мой двуреченский позор?
Перед сродниками всеми
В чём скажи вина моя,
Что все дни без воскресений
Ты преследуешь меня
Тенью по пятам зловещей.
Вплоть до грязного белья
Обыскал мои ты вещи.
Твоего в них - два нуля».
Интересно, как бы ловко
Зять выкручиваться стал,
Если бы в Рахили шмотках
Тесть иконы отыскал?
Здесь не пойманный с поличным
Начал зять с плеча рубить
И уже вполне публично
Сквернословить и грубить.
Отряхнулся червь от дуста,
Правота клокочет в нём.
Неприличие опустим,
Аргументы приведём.
Тестю зять напоминает
Бескорыстный подвиг свой,
Разве только не пинает
В зад склеротика ногой:
«Двадцать лет я у колодцев
Пестовал твой мелкий скот.
От побоев твои овцы
Не выкидывали плод.
Овнов я твоих из стада
Даже в праздники не ел,
На чужое я не падал,
На своём не подлетел.
Я растерзанного зверем
На себе не нёс домой
И не клал к тебе под двери -
Это был убыток мой.
Днём ли, ночью ль что пропало,
Вор украл или родня
Прокутила, прогуляла -
Всё ты взыскивал с меня.
Днём томился я от жара,
Ночью я дрожал как псих.
Дезертир от комиссара,
Сон бежал от глаз моих.
Лет четырнадцать за дочек,
Шесть ишачил за кобыл.
Я служил тебе рабочим
И колхозницею был.
Мухина трудяги образ
До конца не просекла:
Молот, серп... а где же обрезь -
Скотовода в дело вклад?
Эту славную триаду
Надо бы лепить с меня,
Ты же, как комбат, награду
Десять раз переменял.
Ты б без Господа завета
Обобрал нас догола,
Шли б мы голые по свету
В чём нас мама родила.
Есть причина, что не тронул,
Нас оставил при деньгах -
Испугался родословной,
Ведь отец мой патриарх.
Страх твой перед Исааком
Посильней иных богов,
Потому на мне рубаха,
А не савана покров».
Ясно, коротко и верно
Всё Иаков говорил,
Разве что излишне нервно
Горячился и грубил,
Позабыл, что не от Хама
Родословную ведёт
И на дядю, брата мамы,
Зря Иаков буром прёт.
Был Лаван не хуже прочих
Благородных из отцов:
«Всё, что видят мои очи -
Всё твоё, в конце концов.
Эти дети - мои дети,
От моих ведь дочерей,
Что попалось в твои сети
Забирай, зятёк, владей.
Когда скроемся из вида,
Как в тумане корабли,
Не давай детей в обиду
И целёхоньким вали.
Дочерям не делай худо,
Не жалей на них добра
И не вздумай сверх, Иуда,
Жён иных себе набрать.
Человека между нами
Нет, но видит Божий глаз -
Месть его везде достанет,
Руки длинные у нас».
Вот такое откровенье
Между них произошло.
Дальше по обыкновенью
Всё поехало, пошло -
Из камней сложили гору,
Принесли на ней обет.
Жертвоприношенью впору
Ели родственники хлеб,
Ночевали. Злой как бука
Раньше всех родитель встал,
Дочерей своих и внуков
На прощанье целовал
Кого в щёчку, кого в лоб он,
Всех гуртом благословил,
Зятя, правда, не особо -
Дядя зятя не любил.
Как бы ни было, нам пращур
Завещал нести свой крест -
Дочерей растить обманщиц,
Чьих-то будущих невест,
Обожать и унижаться,
Уступать, к исходу дней
Внуков радостно дождаться
И любить ещё сильней.
Зятя гладила по шёрстке,
Знать, фортуна-госпожа,
Раз по лезвию прошёлся
Ритуального ножа.
Хоть Лаван скотов охочих
Сам кастрировать любил,
Но Иакова за дочек
Без подлога отпустил
(В смысле, не свалил на спину,
Не сорвал на зяте злость,
Ведь кастрировать скотину
Подложить тогда звалось).
Мысли между тем летали:
От отцовства отрешусь,
До твоих, зять, гениталий
Непременно доберусь.
В своё место отвалился
Свой настраивать наждак,
Представителем меджлиса
Подходящий случай ждать.
Обсуждения Бегство Березовский - наши ноги Абрамович - голова