Загрустил наш Авраам. Хитрая Ревекка
Прибрала сынка к рукам - делать человека.
Откололся Исаак ручкою от блюда,
Весь в работе, как ишак, на своих верблюдах.
Не приходит по утрам с порванной рубашкой
От какой-нибудь мадам от милою мордашкой.
Молодые в полный рост про отца забыли.
Стал отец им словно хвост не пришей кобыле.
Невесёлая пошла жизнь у Авраама.
Как-то надо украшать эту панораму.
Нет достойнее пути оживить житуху,
Чем на старость лет найти в жёны молодуху.
А, гори оно огнём… в омут без оглядки…
Слава Богу, всё при нём - и почёт, и бабки.
Отравляли жизнь отцу сплетни, отговоры:
Не солдатик на плацу, возраст - за сто сорок.
Чем распахивать лари - шепчут Аврааму -
На свою ты посмотри-ка кардиограмму.
(Авиценны в те века про инфаркт не знали.
Словом звучным – миокард смерть не называли.
От любимых мужики уходили в силе:
В Мухосранске - от тоски, в Риме - отравили.)
Даже если ты пророк, древнее либидо
Локтем бьёт тебя под бок: «Старый, либо-либо:
Лучше будет отчудить - с молодухой разом
Дуба дать, чем век чадить нехорошим газом.
Не пугайся, встретив смерть, в шнобель дать курносой,
На зазнобе умереть никогда не поздно.
Долгих лет нам без штиблет нежиться с любимой.
Это говорю тебе я, твоё либидо.
Чем в хандре взирать с тоской на чужие всходы,
Лучше сделаем, родной, чтоб с твоим уходом
В женском чреве твоя впредь завязь шевелилась.
От объятий умереть - нам как Божья милость».
Внуков старому давно вырастили дочки.
Он упёртый всё одно - я женюсь и точка.
В чувствах Авраам не врал, взял жену Хеттуру.
Не последнею была та Хеттура дурой.
Сочеталась Хеттура по закону строго
И в постели до утра не гневила Бога.
Говорили языки злые: от прописки
Виды были далеки, а наследство близко.
Принесла сынов жена пред отцовы очи:
Зимрана, Иокшана, Медана и прочих.
Но удар Хеттуру ждал, как булыжник в спину -
Всё пророк наш отписал Исааку сыну,
На того, чью в детстве плоть смерти чуть не предал,
Дабы знал о нём Господь, как он Богу предан.
(По сто пятой не мотать срок ему на зоне.
Мы могли б о нём сказать - патриарх в законе.
Ох, уж этот первый брак, так порой некстати.
Скольких женщин за пятак он потом прокатит.
Счастье матери любой в собственных детишках.
Хочется, само собой, им отдать излишки.
Разуменьем не осёл, красотой сын вышел,
Но отец отпишет всё первенцу от бывшей:
Всю недвижимость, сады, право первых ножниц
И широкие зады собственных наложниц.
Зимраны и Меданы с горя пьют перцовку.
Первородство, пацаны, та же распальцовка
У библейских главарей… Жили по понятьям,
Разбирались, кто главней, не братки, а братья.)
Исаак у Сарры в срок оборвал бездетность.
С новой мамой их сынок проявил конкретность -
Выгнал прочь их тех краёв, дал пинок под спину,
Всех по батюшке братьёв на наследство кинул.
От обиды Зимранов лихоманка била.
Исаак был с пацанов, кому подфартило
Раньше всех исторгнуть крик, раздвигая чресла.
Уважал весьма старик правила наследства.
Правда, первый, Измаил, шлялся по пустыням,
Но зачат браток тот был от простой рабыни
Той, что Сарра прогнала с патриаршей койки,
Где рабыня понесла (Бабские разборки)…
Сколько бы мужик иной ни ходил налево,
Возвращается к одной в доме королеве.
Самым знатным из мужчин в древнем том народе
Даже не было причин думать о разводе.
Довелось папаше стать плодовитым слишком -
Сам не мог пересчитать всех своих детишек.
За сто семьдесят пять лет он имел наложниц
Столько разных, что буклет напечатать можно.
Всех внебрачных одарил Авраам по лицам,
На восток определил обживать землицу,
Отселил в один из дней прочь от Исаака,
Чтоб в большой его родне не случилась драка.
Снял проблемы, лишний люд на восток забросив…
(Почему же нам не люб наш отец, Иосиф?
Чувствуя тиранов плеть, люди расселялись.
Стоило тем умереть - снова возвращались
Биться за свои права, отнимать жилища.
С древних лет хранит трава запах пепелища.
Упаси, Господь от бед, от такой развязки,
Дай тиранам долгих лет в этой страшной сказке.
На родимый свой шесток не позволь вернуться
Тем, кто выслан на восток. Ничего, притрутся,
Обустроят новый быт те, кто помоложе.
Родину свою забыть помоги им, Боже,
Сшей ушанку по ушам, научи чифирить.
И чего бы ингушам не пожить в Сибири?)
Дальновидный Авраам, умер престарелый.
Дай Бог каждому и нам так прожить умело:
За детей не сесть в тюрьму, с Хеттами ужиться
И к народу своему мирно приложиться.
Славно Авраам пожил, к Богу приобщённый,
Прочь из жизни уходил не отягощённый.
Женщин он любил своих (и чужих, пожалуй).
Жить достойнее других это не мешало.
(Не воруй и не убий…Я скажу аскетам:
Можно Господа любить и грешить при этом
Как два пальца об асфальт, в чувствах не халтурить
И наследство отписать не последней дуре.)
Погребли отца сынки, как им надлежало,
Принесли свои венки, Сарра где лежала
На Ефроновых полях у земли в объятьях,
Где по полной забашлял бюрократам батя.
Хоть различны у сынов приключились мамы,
Род - основа всех основ, что совсем немало.
Сарра выслала Агарь с сыном без поклажи…
Где лежит рабыни прах, кто теперь расскажет?
Может, к Сарре Измаил перенёс останки
И к хозяйке подложил прах её служанки.
Сам двенадцать сыновей выдал на гора он.
Был отец его еврей, сыновья ж - арабы.
На редуты не пойдут и своих не тронут,
В Палестине создадут пятую колонну.
Отделившимся от масс правда воздаётся,
И движение Хамас с ними разберётся.
Измаил сто тридцать семь лет прожил не слабо.
Близ Египта принял смерть, как отец арабов.
Умер дюжины племён основатель рода.
Приложился мирно он к своему народу,
А что мать его раба - временем сотрётся...
Хоть формация слаба, рабство не сдаётся.
О Хеттуровых сынах, Ишбаке и прочих
Даже между строк монах говорить не хочет.
Либо к погребению их не пригласили,
А вернее, зуб даю, злобу затаили
На наследника с отцом Ишбаки в кибуцах
И когда-нибудь потом с братом разберутся.
Исаака род в те дни мог прерваться разом,
Но Господь его хранил от дурного глаза.
Авраам, как умирал, он на смертном ложе
Исааку передал благодать всю Божью.
Всё казалось бы нештяк - ишаки, угодья.
Кабы не один пустяк - жёнино бесплодье.
К Исааку в дом вошла Вафуила дочка.
Всем Ревекка хороша, а родить - не очень.
Родовой бесплодья рок мучил их от века -
Чрево Сарры на замок, а теперь Ревекка.
Авраам дитё родил аж в сто лет от Сарры,
И сыночка впереди те же ждут кошмары.
Но уверен твёрдо я: Там, где воля Божья,
Без клонирования Бог родить поможет.
Исаак лет двадцать ждал, не смыкая вежды,
От досады в клочья рвал лучшие одежды,
Перебил посуды он, аж представить трудно.
Жизнь, как тары перезвон, без детей паскудна.
Всем попавшим в переплёт и теперь, и прежде
Не даёт детей Господь, но даёт надежду.
Вынося на двор рюкзак с битою посудой,
Твёрдо верил Исаак, что свершится чудо.
Зашивая как-то раз рваную рубаху,
Он услышал - Божий глас молвил Исааку:
«Твоё дело - не ленись, поднимайся рано,
За жену свою молись, за сестру Лавана,
На колени падай ниц, чудо сотворится,
Как неистовый молись…» Исаак молился,
Потерял молитвам счёт, до того старался…
Что Ревекка понесёт, я не сомневался.
Но послушаем пока вопли человека,
Как молился Исаак за свою Ревекку
И не только за жену, а за всех семитов,
Не вменим ему в вину лексику бандитов:
«Боже милостивый наш, в небесах порхая,
Огради нас от параш, Думских вертухаев,
Впредь убереги меня от экспроприаций.
Глядя, как поднялся я, оборзели братцы…
Ангел, к Богу донеси голос мой истошный
И несчастного спаси от братвы дотошной.
Нажил сдуру во враги мачеху Хеттуру,
Умоляю, помоги образумить дуру.
Подбивает всех подряд к переделу, стерва.
Мне ж на жизнь подобный взгляд действует на нервы.
С ней одних моих братьёв кланов шесть не меньше.
Среди них не счесть зятьёв, отморозков здешних.
Тесно их сомкнётся круг над моей могилой,
Если я поссорюсь вдруг с братом Измаилом,
Плодовитым и лихим, на головку слабым.
Назовётся Ибрагим он среди арабов.
Отмотал немалый срок братец мой в пустыне,
Доконал его песок, скоро кони двинет»…
Здесь неточность уловил взгляд мой непотребный:
Раньше в Книге Измаил отошёл на небо.
Зря молился Исаак о союзе с братом -
Тот уже на небеса прибыл сепаратно.
Книгу Книг когда верстал, спутал, жрец, страницы,
Но невиданный скандал здесь не приключился.
Смысл иной мудрец донёс нам пером скрипучим:
Ведь вопрос главней чем смерть, Исаака мучил.
«Сам я сделался родня дёрганый и прыткий,
Оснований у меня к этому в избытке.
Дал мне Бог в достатке душ, к проживанью средства,
Но кому весь этот куш я отдам в наследство?
Инкубаторных сынов мне несут рабыни,
Но наложниц и рабов сын не легитимен.
Богоизбранных всех стран под Твоей опекой
Всех собрать в единый клан может лишь Ревекка.
Ты ж ей чрево заключил на замок амбарный.
Возврати от чресл ключи сыну Авраама.
Помоги отцом мне стать, Реве разродиться,
Дай в историю вписать новые страницы.
Все возглавим племена с ней мы без базара.
С Междуречия она, также как и Сарра.
Через женщин сохраним гены мы до срока
И усвоим на все дни Господа уроки,
Приберём к рукам весь мир с Тигра и до Рейна -
Или не шумеры мы, то есть не евреи?
Да поможет нам Господь Племенной наш хваткий.
Душу мы вручим и плоть Богу без остатка.
Благочестием в пути долг вернуть мы сможем.
Благодать нам возврати, Милостивый Боже».
Делает широкий жест, ключ Бог вынимает
На рожденье с женских чресл свой запрет снимает.
Забеременела в ночь, хоть ложилась рано,
Вафуилова та дочь и сестра Лавана.
В консультацию идёт женскую Ревекка,
На учёт она встаёт, ходит по аптекам…
Ей прописывают йод, как ревень калеке.
Странно плод себя ведёт в чреве у Ревекки.
На рентген её тогда - срочно просветиться…
Просветили - два мальца бьют друг другу лица.
Не родившись два плода при утробе бьются.
Рева думает: «Беда будет, как напьются.
Исааковы птенцы только оперятся,
К «Арсенальному» юнцы быстро приобщатся.
Если их не оградить от рекламы пива,
У несчастных впереди что за перспектива?
Заплетут свои мозги бледной спирохетой.
Господи, убереги их примкнуть к скинхедам.
Запрети читать "Майн Кампф" детям-деградантам,.
Не позволь ловить им кайф от дезодорантов.
Век к гадалке не ходить - упекут на зону.
Уголовников плодить - мало в том резону.
Впрочем, много не дадут, да и то условно,
Если парни поведут кич беспрекословно.
За широкий свой карман отморозков этих
В Думу проведёт пахан, за базар ответит.
Будут средь больших мужей зад носить, как комель,
И за яйца Фаберже обезлесят Коми».
Депрессует госпожа, мучают сомненья:
Ей рожать иль подождать слушать поздравленья?
Нет ответа на вопрос, как ей сделать лучше.
Спать не может без колёс, токсикоз замучил.
Как-то вечером торчок ловит с шести пачек,
К ней заходит мужичок, Ангел, не иначе:
«Не вини во всём жена поздние ты роды.
В твоём чреве племена разных двух народов,
Кто сильней, тот угнетёт слабого другого.
По задумке всё пойдёт Бога племенного:
Будет меньшему служить тот, который больший».
(Чем несчастнее гроши тем даются горше.
В мире, где царит успех, по закону ушлых
Будет тот, кто «лучше всех» в одну харю кушать.)
Что Господь имел в виду, ссоривший двух братцев?
Много домыслов в ходу, сложно разобраться.
Двух мальцов Бог поместил в тесную утробу,
Чем навеки застолбил ненависть и злобу.
Неуютно им лежать в темноте, в обиде...
(Ничего, недолго ждать, вырвется либидо
И объявится на свет со своею верой,
Принесёт народам бед, как у нас, к примеру.
Тридцать лет один сатрап правит без амнистий,
Чтоб врагам не разодрать нацию, как листик.
В лагеря отец родной гонит люд аллюром,
Возвышаясь над страной пышной шевелюрой.
Валит лес без дураков, он хозяин крепкий.
Средь поваленных стволов люди – те же щепки.
Но однажды в тот лесок, брат придёт и точка,
В либеральный кузовок наберёт грибочков.
С родовым пятном семит, Каин коммунизма,
Дом на слом определит, чтоб спасти отчизну.
По уральскому хребту, по реке Уралу
Станут рвать державу ту Тувы и Хуралы,
Комкать бедную и мять, а её шуршанье
Многократно повторять вражеским вещаньем.
Так пределы разметать без огня и трупов
Не могла тогда мечтать Хельсинская группа.
Либеральные сверчки рты раскроют разом
И начнут свои смычки нафталином мазать.
Чутким ухом им ловить радио Свободы,
Чтоб цикадой повторить, как спускают воду.
Им рубить в страну окно, чтоб в родные дали
На заветное гумно птицы прилетали.
Глядя на сто лет вперёд, в ужасе Саврасов
Нам явление предрёк жёлто-чёрной расы.
Прилетят в страну грачи, жёлтые мордашки,
Жрать чужие калачи, пить из нашей фляжки,
Бить славян по головам черно-жёлтым клювом,
Поднимая крик и гвалт пред ОМОНа дулом.
С живописцем наш Лужков тоже стал великим,
Если люд бежать готов от гортанных криков.
За рубли конквистадор выкупил прописку.
Трутся у пришельцев с гор уличные киски.
Городская голова, при такой заботе
Скоро станет вся Москва на гыр-гыре ботать.
Не понять галдят про что жёлтые грачата,
Можно разобрать лишь то, что нельзя печатать.
К пользе родины своей прочь гнать моджахедов
Вылезают из щелей мстители схинхеды.
Темнокожих эта мразь мочит по подворьям.
Кровью обтекает вязь, знак их плодородья
(Свастика наоборот), взятый из Санскрита,
Чтоб под знаком тем урод бил индуса битой.
Так чего хотели вы, Горе-либералы,
Как плодили на ТиВи пошлые каналы -
Молодёжи дать вкусить с ветки плод запретный
Иль народу донести Господа заветы?
Шлёт посланье юдофил нашим русофобам…
В Бога их, славянофил, верю не особо.
Иегова шлёт привет, а не Бог наш свыше.
Не один у них портрет на холстине вышит.
Наш Господь и Саваоф, Сына не признавший...
Их единство – блеф жрецов, славы возжелавших.
Всем Творец хотел добра, дал свободу воли
Не за тем, чтоб брата брат по миру футболил.
Бог нас на одни поля всех посеял разом,
Чтоб широким был наш взгляд, а не узкоглазым.
Глядя в нашей стороне на близняшек двойню,
Радуюсь за них вдвойне благостью Господней.
Не с двойняшек, но торчу с Гека я и с Чука,
Хоть Гайдару не прощу я внучка подлюку.
В щелочку пролез наверх, не мешал животик.
Вот кого бы я подверг обрезанью плоти.
С зада толстого весьма сдёрнул бы подтяжки.
Плачет по нему тюрьма за его промашки.
Вот кого бы резанул прямо без наркоза
За родимую страну, за старушек слёзы.
По сей день я не пойму этого урода -
Недоумок по уму или враг народа?
Неслучайно плохиши Русь заполонили.
За буржуйские гроши край опустошили.
Чтобы зубом с кондачка на страну не чмокал,
Дед такого бы внучка шлёпнул одним чохом.
Не сторонник бить под дых я, поверьте, братцы,
Но от мер к нему крутых не могу сдержаться.
Маузером дать меж глаз и отправить в Пизу,
Меньше стало бы у нас антисемитизму.
Катит пусть ко всем чертям на свои Багамы…)
Я ж поздравлю не шутя будущую маму.
Время подошло рожать двух сынов Ревекке,
Чтобы род свой крышевать ныне и вовеки.
Первый вышел красный весь, как с ожогом кожа,
На Зюганова, как есть, мальчик был похожий.
Слово мать он произнёс пролетарским матом,
Еле виден из волос, до того косматый.
Нарекли его – Исав. Зверолова хватку
Подтвердят свирепый нрав и его повадки.
Следом пьяницей с крыльца выходил Иаков,
Забияку близнеца ухватив за пятку.
Тихим вырастит малец, нравом подло-кроткий,
Бюрократов всех отец с Бреста до Чукотки,
Что привыкли с детских лет деньги брать на лапу.
Обмануть отца в момент сможет тихой сапой.
Был с братишкою своим он не слишком честен,
Но по качествам другим Яков безупречен…
Утром выбежит Исав, возвратится ночью,
Дичью угостить отца над костром хлопочет.
И уж милым предстаёт пред отцом уродство.
Быть красивым нам даёт право первородства.
А Иаков не за страх, маменькин сыночек,
Целый день торчит в шатрах у наложниц дочек.
Исааку шестьдесят в это время было.
Быстро годы пролетят до его могилы
И ускорит тот процесс, в гроб его загонит
Не задира сорванец, а сынок тихоня.
Возвратился раз Исав с поля без добычи,
Злой, голодный как удав, слышит чечевичный
Дух исходит изнутри, по ноздрям бьёт плёткой -
То Иаков наварил из семян похлёбку.
С голода трясётся весь, стонет Исав выпью:
«Дай, брат, жёлтенького съесть, красненького выпить».
Хитрый как библейский змей говорит Иаков:
«Уступи рожденья мне первенство, однако.
Ты же, брат, как вол устал, сядь и отобедай,
С ароматом разных трав мой навар отведай,
Вынимай большой черпак из-за голенища,
Похлебай не просто так супчик чечевичный».
Не могу судить теперь - глупость то иль скотство,
Но вскричал Исав как зверь: «Что мне первородство,
Если с голода, как пёс, сдохну, чего ради?
В очередь всех на погост пропустить мы рады
Тех, кто в рай попасть спешат. Лей свою похлёбку,
А не то получишь, брат, по сусалам плёткой».
Грубый крайне был Исав, глупый как младенец,
Пораженец первых прав и наследств лишенец.
Сызмальства тот первый блин рос ребёнком трудным,
Сильным был как исполин, а Иаков - умным.
Прибрала сынка к рукам - делать человека.
Откололся Исаак ручкою от блюда,
Весь в работе, как ишак, на своих верблюдах.
Не приходит по утрам с порванной рубашкой
От какой-нибудь мадам от милою мордашкой.
Молодые в полный рост про отца забыли.
Стал отец им словно хвост не пришей кобыле.
Невесёлая пошла жизнь у Авраама.
Как-то надо украшать эту панораму.
Нет достойнее пути оживить житуху,
Чем на старость лет найти в жёны молодуху.
А, гори оно огнём… в омут без оглядки…
Слава Богу, всё при нём - и почёт, и бабки.
Отравляли жизнь отцу сплетни, отговоры:
Не солдатик на плацу, возраст - за сто сорок.
Чем распахивать лари - шепчут Аврааму -
На свою ты посмотри-ка кардиограмму.
(Авиценны в те века про инфаркт не знали.
Словом звучным – миокард смерть не называли.
От любимых мужики уходили в силе:
В Мухосранске - от тоски, в Риме - отравили.)
Даже если ты пророк, древнее либидо
Локтем бьёт тебя под бок: «Старый, либо-либо:
Лучше будет отчудить - с молодухой разом
Дуба дать, чем век чадить нехорошим газом.
Не пугайся, встретив смерть, в шнобель дать курносой,
На зазнобе умереть никогда не поздно.
Долгих лет нам без штиблет нежиться с любимой.
Это говорю тебе я, твоё либидо.
Чем в хандре взирать с тоской на чужие всходы,
Лучше сделаем, родной, чтоб с твоим уходом
В женском чреве твоя впредь завязь шевелилась.
От объятий умереть - нам как Божья милость».
Внуков старому давно вырастили дочки.
Он упёртый всё одно - я женюсь и точка.
В чувствах Авраам не врал, взял жену Хеттуру.
Не последнею была та Хеттура дурой.
Сочеталась Хеттура по закону строго
И в постели до утра не гневила Бога.
Говорили языки злые: от прописки
Виды были далеки, а наследство близко.
Принесла сынов жена пред отцовы очи:
Зимрана, Иокшана, Медана и прочих.
Но удар Хеттуру ждал, как булыжник в спину -
Всё пророк наш отписал Исааку сыну,
На того, чью в детстве плоть смерти чуть не предал,
Дабы знал о нём Господь, как он Богу предан.
(По сто пятой не мотать срок ему на зоне.
Мы могли б о нём сказать - патриарх в законе.
Ох, уж этот первый брак, так порой некстати.
Скольких женщин за пятак он потом прокатит.
Счастье матери любой в собственных детишках.
Хочется, само собой, им отдать излишки.
Разуменьем не осёл, красотой сын вышел,
Но отец отпишет всё первенцу от бывшей:
Всю недвижимость, сады, право первых ножниц
И широкие зады собственных наложниц.
Зимраны и Меданы с горя пьют перцовку.
Первородство, пацаны, та же распальцовка
У библейских главарей… Жили по понятьям,
Разбирались, кто главней, не братки, а братья.)
Исаак у Сарры в срок оборвал бездетность.
С новой мамой их сынок проявил конкретность -
Выгнал прочь их тех краёв, дал пинок под спину,
Всех по батюшке братьёв на наследство кинул.
От обиды Зимранов лихоманка била.
Исаак был с пацанов, кому подфартило
Раньше всех исторгнуть крик, раздвигая чресла.
Уважал весьма старик правила наследства.
Правда, первый, Измаил, шлялся по пустыням,
Но зачат браток тот был от простой рабыни
Той, что Сарра прогнала с патриаршей койки,
Где рабыня понесла (Бабские разборки)…
Сколько бы мужик иной ни ходил налево,
Возвращается к одной в доме королеве.
Самым знатным из мужчин в древнем том народе
Даже не было причин думать о разводе.
Довелось папаше стать плодовитым слишком -
Сам не мог пересчитать всех своих детишек.
За сто семьдесят пять лет он имел наложниц
Столько разных, что буклет напечатать можно.
Всех внебрачных одарил Авраам по лицам,
На восток определил обживать землицу,
Отселил в один из дней прочь от Исаака,
Чтоб в большой его родне не случилась драка.
Снял проблемы, лишний люд на восток забросив…
(Почему же нам не люб наш отец, Иосиф?
Чувствуя тиранов плеть, люди расселялись.
Стоило тем умереть - снова возвращались
Биться за свои права, отнимать жилища.
С древних лет хранит трава запах пепелища.
Упаси, Господь от бед, от такой развязки,
Дай тиранам долгих лет в этой страшной сказке.
На родимый свой шесток не позволь вернуться
Тем, кто выслан на восток. Ничего, притрутся,
Обустроят новый быт те, кто помоложе.
Родину свою забыть помоги им, Боже,
Сшей ушанку по ушам, научи чифирить.
И чего бы ингушам не пожить в Сибири?)
Дальновидный Авраам, умер престарелый.
Дай Бог каждому и нам так прожить умело:
За детей не сесть в тюрьму, с Хеттами ужиться
И к народу своему мирно приложиться.
Славно Авраам пожил, к Богу приобщённый,
Прочь из жизни уходил не отягощённый.
Женщин он любил своих (и чужих, пожалуй).
Жить достойнее других это не мешало.
(Не воруй и не убий…Я скажу аскетам:
Можно Господа любить и грешить при этом
Как два пальца об асфальт, в чувствах не халтурить
И наследство отписать не последней дуре.)
Погребли отца сынки, как им надлежало,
Принесли свои венки, Сарра где лежала
На Ефроновых полях у земли в объятьях,
Где по полной забашлял бюрократам батя.
Хоть различны у сынов приключились мамы,
Род - основа всех основ, что совсем немало.
Сарра выслала Агарь с сыном без поклажи…
Где лежит рабыни прах, кто теперь расскажет?
Может, к Сарре Измаил перенёс останки
И к хозяйке подложил прах её служанки.
Сам двенадцать сыновей выдал на гора он.
Был отец его еврей, сыновья ж - арабы.
На редуты не пойдут и своих не тронут,
В Палестине создадут пятую колонну.
Отделившимся от масс правда воздаётся,
И движение Хамас с ними разберётся.
Измаил сто тридцать семь лет прожил не слабо.
Близ Египта принял смерть, как отец арабов.
Умер дюжины племён основатель рода.
Приложился мирно он к своему народу,
А что мать его раба - временем сотрётся...
Хоть формация слаба, рабство не сдаётся.
О Хеттуровых сынах, Ишбаке и прочих
Даже между строк монах говорить не хочет.
Либо к погребению их не пригласили,
А вернее, зуб даю, злобу затаили
На наследника с отцом Ишбаки в кибуцах
И когда-нибудь потом с братом разберутся.
Исаака род в те дни мог прерваться разом,
Но Господь его хранил от дурного глаза.
Авраам, как умирал, он на смертном ложе
Исааку передал благодать всю Божью.
Всё казалось бы нештяк - ишаки, угодья.
Кабы не один пустяк - жёнино бесплодье.
К Исааку в дом вошла Вафуила дочка.
Всем Ревекка хороша, а родить - не очень.
Родовой бесплодья рок мучил их от века -
Чрево Сарры на замок, а теперь Ревекка.
Авраам дитё родил аж в сто лет от Сарры,
И сыночка впереди те же ждут кошмары.
Но уверен твёрдо я: Там, где воля Божья,
Без клонирования Бог родить поможет.
Исаак лет двадцать ждал, не смыкая вежды,
От досады в клочья рвал лучшие одежды,
Перебил посуды он, аж представить трудно.
Жизнь, как тары перезвон, без детей паскудна.
Всем попавшим в переплёт и теперь, и прежде
Не даёт детей Господь, но даёт надежду.
Вынося на двор рюкзак с битою посудой,
Твёрдо верил Исаак, что свершится чудо.
Зашивая как-то раз рваную рубаху,
Он услышал - Божий глас молвил Исааку:
«Твоё дело - не ленись, поднимайся рано,
За жену свою молись, за сестру Лавана,
На колени падай ниц, чудо сотворится,
Как неистовый молись…» Исаак молился,
Потерял молитвам счёт, до того старался…
Что Ревекка понесёт, я не сомневался.
Но послушаем пока вопли человека,
Как молился Исаак за свою Ревекку
И не только за жену, а за всех семитов,
Не вменим ему в вину лексику бандитов:
«Боже милостивый наш, в небесах порхая,
Огради нас от параш, Думских вертухаев,
Впредь убереги меня от экспроприаций.
Глядя, как поднялся я, оборзели братцы…
Ангел, к Богу донеси голос мой истошный
И несчастного спаси от братвы дотошной.
Нажил сдуру во враги мачеху Хеттуру,
Умоляю, помоги образумить дуру.
Подбивает всех подряд к переделу, стерва.
Мне ж на жизнь подобный взгляд действует на нервы.
С ней одних моих братьёв кланов шесть не меньше.
Среди них не счесть зятьёв, отморозков здешних.
Тесно их сомкнётся круг над моей могилой,
Если я поссорюсь вдруг с братом Измаилом,
Плодовитым и лихим, на головку слабым.
Назовётся Ибрагим он среди арабов.
Отмотал немалый срок братец мой в пустыне,
Доконал его песок, скоро кони двинет»…
Здесь неточность уловил взгляд мой непотребный:
Раньше в Книге Измаил отошёл на небо.
Зря молился Исаак о союзе с братом -
Тот уже на небеса прибыл сепаратно.
Книгу Книг когда верстал, спутал, жрец, страницы,
Но невиданный скандал здесь не приключился.
Смысл иной мудрец донёс нам пером скрипучим:
Ведь вопрос главней чем смерть, Исаака мучил.
«Сам я сделался родня дёрганый и прыткий,
Оснований у меня к этому в избытке.
Дал мне Бог в достатке душ, к проживанью средства,
Но кому весь этот куш я отдам в наследство?
Инкубаторных сынов мне несут рабыни,
Но наложниц и рабов сын не легитимен.
Богоизбранных всех стран под Твоей опекой
Всех собрать в единый клан может лишь Ревекка.
Ты ж ей чрево заключил на замок амбарный.
Возврати от чресл ключи сыну Авраама.
Помоги отцом мне стать, Реве разродиться,
Дай в историю вписать новые страницы.
Все возглавим племена с ней мы без базара.
С Междуречия она, также как и Сарра.
Через женщин сохраним гены мы до срока
И усвоим на все дни Господа уроки,
Приберём к рукам весь мир с Тигра и до Рейна -
Или не шумеры мы, то есть не евреи?
Да поможет нам Господь Племенной наш хваткий.
Душу мы вручим и плоть Богу без остатка.
Благочестием в пути долг вернуть мы сможем.
Благодать нам возврати, Милостивый Боже».
Делает широкий жест, ключ Бог вынимает
На рожденье с женских чресл свой запрет снимает.
Забеременела в ночь, хоть ложилась рано,
Вафуилова та дочь и сестра Лавана.
В консультацию идёт женскую Ревекка,
На учёт она встаёт, ходит по аптекам…
Ей прописывают йод, как ревень калеке.
Странно плод себя ведёт в чреве у Ревекки.
На рентген её тогда - срочно просветиться…
Просветили - два мальца бьют друг другу лица.
Не родившись два плода при утробе бьются.
Рева думает: «Беда будет, как напьются.
Исааковы птенцы только оперятся,
К «Арсенальному» юнцы быстро приобщатся.
Если их не оградить от рекламы пива,
У несчастных впереди что за перспектива?
Заплетут свои мозги бледной спирохетой.
Господи, убереги их примкнуть к скинхедам.
Запрети читать "Майн Кампф" детям-деградантам,.
Не позволь ловить им кайф от дезодорантов.
Век к гадалке не ходить - упекут на зону.
Уголовников плодить - мало в том резону.
Впрочем, много не дадут, да и то условно,
Если парни поведут кич беспрекословно.
За широкий свой карман отморозков этих
В Думу проведёт пахан, за базар ответит.
Будут средь больших мужей зад носить, как комель,
И за яйца Фаберже обезлесят Коми».
Депрессует госпожа, мучают сомненья:
Ей рожать иль подождать слушать поздравленья?
Нет ответа на вопрос, как ей сделать лучше.
Спать не может без колёс, токсикоз замучил.
Как-то вечером торчок ловит с шести пачек,
К ней заходит мужичок, Ангел, не иначе:
«Не вини во всём жена поздние ты роды.
В твоём чреве племена разных двух народов,
Кто сильней, тот угнетёт слабого другого.
По задумке всё пойдёт Бога племенного:
Будет меньшему служить тот, который больший».
(Чем несчастнее гроши тем даются горше.
В мире, где царит успех, по закону ушлых
Будет тот, кто «лучше всех» в одну харю кушать.)
Что Господь имел в виду, ссоривший двух братцев?
Много домыслов в ходу, сложно разобраться.
Двух мальцов Бог поместил в тесную утробу,
Чем навеки застолбил ненависть и злобу.
Неуютно им лежать в темноте, в обиде...
(Ничего, недолго ждать, вырвется либидо
И объявится на свет со своею верой,
Принесёт народам бед, как у нас, к примеру.
Тридцать лет один сатрап правит без амнистий,
Чтоб врагам не разодрать нацию, как листик.
В лагеря отец родной гонит люд аллюром,
Возвышаясь над страной пышной шевелюрой.
Валит лес без дураков, он хозяин крепкий.
Средь поваленных стволов люди – те же щепки.
Но однажды в тот лесок, брат придёт и точка,
В либеральный кузовок наберёт грибочков.
С родовым пятном семит, Каин коммунизма,
Дом на слом определит, чтоб спасти отчизну.
По уральскому хребту, по реке Уралу
Станут рвать державу ту Тувы и Хуралы,
Комкать бедную и мять, а её шуршанье
Многократно повторять вражеским вещаньем.
Так пределы разметать без огня и трупов
Не могла тогда мечтать Хельсинская группа.
Либеральные сверчки рты раскроют разом
И начнут свои смычки нафталином мазать.
Чутким ухом им ловить радио Свободы,
Чтоб цикадой повторить, как спускают воду.
Им рубить в страну окно, чтоб в родные дали
На заветное гумно птицы прилетали.
Глядя на сто лет вперёд, в ужасе Саврасов
Нам явление предрёк жёлто-чёрной расы.
Прилетят в страну грачи, жёлтые мордашки,
Жрать чужие калачи, пить из нашей фляжки,
Бить славян по головам черно-жёлтым клювом,
Поднимая крик и гвалт пред ОМОНа дулом.
С живописцем наш Лужков тоже стал великим,
Если люд бежать готов от гортанных криков.
За рубли конквистадор выкупил прописку.
Трутся у пришельцев с гор уличные киски.
Городская голова, при такой заботе
Скоро станет вся Москва на гыр-гыре ботать.
Не понять галдят про что жёлтые грачата,
Можно разобрать лишь то, что нельзя печатать.
К пользе родины своей прочь гнать моджахедов
Вылезают из щелей мстители схинхеды.
Темнокожих эта мразь мочит по подворьям.
Кровью обтекает вязь, знак их плодородья
(Свастика наоборот), взятый из Санскрита,
Чтоб под знаком тем урод бил индуса битой.
Так чего хотели вы, Горе-либералы,
Как плодили на ТиВи пошлые каналы -
Молодёжи дать вкусить с ветки плод запретный
Иль народу донести Господа заветы?
Шлёт посланье юдофил нашим русофобам…
В Бога их, славянофил, верю не особо.
Иегова шлёт привет, а не Бог наш свыше.
Не один у них портрет на холстине вышит.
Наш Господь и Саваоф, Сына не признавший...
Их единство – блеф жрецов, славы возжелавших.
Всем Творец хотел добра, дал свободу воли
Не за тем, чтоб брата брат по миру футболил.
Бог нас на одни поля всех посеял разом,
Чтоб широким был наш взгляд, а не узкоглазым.
Глядя в нашей стороне на близняшек двойню,
Радуюсь за них вдвойне благостью Господней.
Не с двойняшек, но торчу с Гека я и с Чука,
Хоть Гайдару не прощу я внучка подлюку.
В щелочку пролез наверх, не мешал животик.
Вот кого бы я подверг обрезанью плоти.
С зада толстого весьма сдёрнул бы подтяжки.
Плачет по нему тюрьма за его промашки.
Вот кого бы резанул прямо без наркоза
За родимую страну, за старушек слёзы.
По сей день я не пойму этого урода -
Недоумок по уму или враг народа?
Неслучайно плохиши Русь заполонили.
За буржуйские гроши край опустошили.
Чтобы зубом с кондачка на страну не чмокал,
Дед такого бы внучка шлёпнул одним чохом.
Не сторонник бить под дых я, поверьте, братцы,
Но от мер к нему крутых не могу сдержаться.
Маузером дать меж глаз и отправить в Пизу,
Меньше стало бы у нас антисемитизму.
Катит пусть ко всем чертям на свои Багамы…)
Я ж поздравлю не шутя будущую маму.
Время подошло рожать двух сынов Ревекке,
Чтобы род свой крышевать ныне и вовеки.
Первый вышел красный весь, как с ожогом кожа,
На Зюганова, как есть, мальчик был похожий.
Слово мать он произнёс пролетарским матом,
Еле виден из волос, до того косматый.
Нарекли его – Исав. Зверолова хватку
Подтвердят свирепый нрав и его повадки.
Следом пьяницей с крыльца выходил Иаков,
Забияку близнеца ухватив за пятку.
Тихим вырастит малец, нравом подло-кроткий,
Бюрократов всех отец с Бреста до Чукотки,
Что привыкли с детских лет деньги брать на лапу.
Обмануть отца в момент сможет тихой сапой.
Был с братишкою своим он не слишком честен,
Но по качествам другим Яков безупречен…
Утром выбежит Исав, возвратится ночью,
Дичью угостить отца над костром хлопочет.
И уж милым предстаёт пред отцом уродство.
Быть красивым нам даёт право первородства.
А Иаков не за страх, маменькин сыночек,
Целый день торчит в шатрах у наложниц дочек.
Исааку шестьдесят в это время было.
Быстро годы пролетят до его могилы
И ускорит тот процесс, в гроб его загонит
Не задира сорванец, а сынок тихоня.
Возвратился раз Исав с поля без добычи,
Злой, голодный как удав, слышит чечевичный
Дух исходит изнутри, по ноздрям бьёт плёткой -
То Иаков наварил из семян похлёбку.
С голода трясётся весь, стонет Исав выпью:
«Дай, брат, жёлтенького съесть, красненького выпить».
Хитрый как библейский змей говорит Иаков:
«Уступи рожденья мне первенство, однако.
Ты же, брат, как вол устал, сядь и отобедай,
С ароматом разных трав мой навар отведай,
Вынимай большой черпак из-за голенища,
Похлебай не просто так супчик чечевичный».
Не могу судить теперь - глупость то иль скотство,
Но вскричал Исав как зверь: «Что мне первородство,
Если с голода, как пёс, сдохну, чего ради?
В очередь всех на погост пропустить мы рады
Тех, кто в рай попасть спешат. Лей свою похлёбку,
А не то получишь, брат, по сусалам плёткой».
Грубый крайне был Исав, глупый как младенец,
Пораженец первых прав и наследств лишенец.
Сызмальства тот первый блин рос ребёнком трудным,
Сильным был как исполин, а Иаков - умным.
Обсуждения Переселение народов Право первородства