После радостных происшествий сих
Не разверзлась вокруг земля.
Где ты? - Глас прозвучал Божественный.
И сказал Авраам: Вот я.
Вспоминал он, как стал папашею,
Ноги сами пускались в пляс.
И откуда у старца нашего
Прыть подобная вдруг взялась?
Много дней проводил он в праздности,
Детороден и при деньгах,
И что жизнь не сплошные радости,
Позабыть успел патриарх.
К Аврааму пришло видение,
Хуже чем у жены мигрень,
Словно солнечное затмение
Омрачило вдруг белый день.
(Может, ночью Агарь воскресшая
Целовала его в висок
И от горя вся поседевшая
Ускользала водой в песок.
Мысль о жертве, об искуплении
Всё преследовала его…
Одним словом, пришло видение,
Но не ведомо от кого.
Как нашла на него депрессия,
Сам не ведает патриарх.
Оси времени с потрясений всех
Вкось сместились в его мозгах.
Приоткрылась завеса в будущность,
Где обиженный Измаил
Террористом арабским будучи
Тель-Авив подорвать грозил.
Арапчонок рукою тонкою
Всё размахивал у лица
И зажатой в руке лимонкою
Норовил угодить в отца.)
От кошмаров неэротических
Ныло сердце, ломило пах.
В состоянии невротическом
Просыпаться стал патриарх,
И охватывал в те мгновения
Неосознанный старца страх.
Только Сарре о сновидениях
Не рассказывал патриарх.
Ум совсем помрачился вскорости
От раскаянья и вины.
Кто осудит мужчину в возрасте
За подобные его сны?
Избежать наказаний хочется.
Человеку всего главней -
С пустотою и в одиночестве
Не дожить до последних дней.
Готов новое преступление
Совершить, раз на то пошло,
Лишь бы Бога благословение
Стороною не обошло.
(Все больны мы, но в разной толике.
Наши ролики в голове,
Мои милые параноики,
Шестерёнками по траве
От ударов судьбы разбросаны.
Наши мысли в единый пук
Соберёт некто свыше посланный,
Наших помыслов Демиург.
Кто он – Бог или сын амнезии
Помрачения на краю?
В черепную коробку лезу я
И вопрос себе задаю:
Злобный тролль или добрый сказочник
К нам приходит в глухой ночи?
С кем беседуем мы, приказы чьи
Выполняем, как басмачи,
Истребить спешим до последнего
Тех, кто веры другой, подчас...
Но не каждый, заметить следует,
Будет шашкой рубить с плеча.)
Испытать Авраама преданность
Бог поставил на кон сынка
Исаака и всю наследственность
Необсохшего молока:
«Меж тобою и мной проложена
Недоверия колея.
Докажи Мне - тебе дороже кто,
Семя плотское или Я?
Плоть любимую на сожжение
Принести - Мой прими вердикт!
Сыном, жертвой для приношения,
Богу преданность подтверди!»
(Как бы церковь здесь ни лукавила
Про Божественный сверху глас,
Вижу происки я Лукавого,
Что к неверью толкает нас.
Авраам здесь конкретно вляпался,
Что бы там ни бурчал под нос.
За простой паранойей спрятался
Актуальный для нас вопрос:
Проросли мы корнями мощными
В плодородной земельки пласт.
Разорвём ли мы узы прочные,
Если свыше окликнут нас?
Танцы-шманцы, любовь под вязами
И пелёнки, итог утех,
К детям искренняя привязанность
Прерывают наш путь наверх.
Прибери нас Господь заранее,
Оборви нашей жизни кросс,
Не подвергни лишь испытанию,
Аврааму что преподнёс.
Не вели умертвить наследника
Ради преданности, любви…
Что любовь тебе шизофреника,
Если руки его в крови?)
В ума светлого помрачении -
Пока Сарра его спала,
В приобрядовом облачении
Патриарх нагружал осла
(Самого выводи хоть под руки)
Хворост на спину, ветви вниз ...
Авраам, Исаак, два отрока
На заклание подались.
(Задаюсь я вопросом вздорным здесь,
Знатокам можно отослать:
Что труднее - нести на гору крест
Иль с дровами вести осла?
И ещё. Была Сарра праведной,
Но о замыслах знай отца -
Она б львицею, в сердце раненой,
Заступилась бы за мальца.
Лишь проведай не мать, а бестия
Для чего муж грузил дрова -
Аврааму с его конфессией
Точно было б не вздобровать.)
Две луны проводили пешие,
Шли три дня, наконец, пришли
К тому месту, где жгли и вешали,
Где не раз прозвучало: Пли!
Иеговы горы той около
На ребёнка дрова сложил
Авраам, прочь увёл от отроков,
Ритуальные взял ножи,
Вёл на смерть своё повторение.
И спросил Исаак отца:
«Где же агнец для всесожжения?»
«Бог усмотрит себе агнца» -
Был ответ… Поверх дров на жертвенник
Бросил связанного мальца
Благоверный, сам бледен мертвенно.
Что другого ждать от отца?
(Авраам был пообстоятельней
Чем наш Грозный, кто вдруг метнул
В сына жезл, как снаряд метательный,
Нерадивого припугнул.
Когда выписал парню в репу он,
Царской ярости не сдержал,
Не на холст к живописцу Репину,
А конкретно Иван попал,
От природы не в меру вспыльчивый.
Хоть царевич привык хамить,
Ограничься царь зуботычиной -
Слёз безумных ему б не лить.)
Авраама винить в поспешности
И в горячности я б не стал.
Он провёл три дня в безутешности,
Пока вёл за собой осла,
Клял судьбу свою именитую,
Богу преданный на века…
Уж не знаю, с какой молитвою
Вверх взметнулась с ножом рука.
Но руке опуститься не дали
Добрых ангелов голоса.
Авраама они не предали,
Не отправили в небеса
Душу мальчика неокрепшую.
Авраама продлится род
До второго Христа пришествия,
Если Библия нам не врёт.
Объяснение есть побочное,
Что одумался патриарх -
Полнолуние, видно, кончилось,
И затменье прошло в мозгах,
А потом началась ремиссия...
В голове его голоса
Про особую старца миссию
Пели целые полчаса.
Обещалось ему с три короба.
Слал послание Бог из зги.
Камертоном под костью лобною
Резонировали мозги:
«То, что в жертву дитя последнее
Авраам на костёр принёс -
Его семя, отца наследие,
До числа расплодится звёзд,
До морского песка. Без времени
Срока будет не сосчитать,
И народы все в его семени
Обретут свою благодать.
Без числа в Авраама племени
Во всех странах рубить бабло
Будет столько послов поверенных,
Больше чем на земле ослов».
Головою вертел в прострации
Озадаченный патриарх –
Он в ответе теперь за нацию -
Но увидел: баран в кустах,
Как случайный рояль в магнолии,
И распутаться не спешит.
А вокруг ни души... Тем более
Время празднество совершить.
Вмиг на жертвенник сердце с печенью...
Не тащить же назад агнца,
Да и сыну знать правду не за чем,
Чтоб не думал зря на отца.
Возвратился назад в Вирсавию
Этот жертвенный караван.
По приходу отца поздравили:
С прибавлением Авраам.
Милка братова, твоя сродница,
Что Нахору как есть жена,
Восьмерых родила, с наложницей
План свой выполнила сполна.
В дело общее внесла женщина
Вклад свой скромный, приблизив срок,
Когда сбудется что обещано
Про ослов и морской песок.
(В свою будущность верить хочется,
Но, совсем не такой вердикт
Ждёт сынов – по иным пророчествам
Раса жёлтая победит.
Может, даже оно и к лучшему -
Пожелтеет еврей с лица,
Если все предсказанья Сущего
Вдруг исполнятся до конца.
И по бедности без приданого
Где-то там на краю земли
Мо Ша Сунь из колена Данова
Выйдет замуж за Ха Им Ли.
***
Из заката Европы смотрю на Восток.
Евразийская блажь на меня накатила.
Там впервые пробился у жизни росток
И последняя будет, похоже, могила.
Обезумев совсем, я на крышу залез,
Чтоб узреть, как у них занимается утро
И представить твоих глаз китайский разрез,
Что совсем после сна, дорогая, не трудно.
Там, представь себе, милая, люди живут
И не бесятся с жиру, как здесь неврастеньши.
Жёлтой расою их европейцы зовут,
Хотя сами желтухой болеют не меньше.
Их от западных орд отделяет стена,
Ничего за которой, признаться, не видно,
Сохранить благочестие возведена.
Как её проходить, ты спроси Копперфильда.
Мало что изменилось за тысячу лет -
Также сеют свой рис и поют те же песни,
Императора, правда, давно уже нет,
Но как прежде сияет лазурь поднебесной.
Пережившие множество трудных годин,
И хотя бы с лица, все китайцы едины.
Во главе там партийный сидит мандарин,
Где, поверь, никогда не росли мандарины.
В приграничных районах их лучше не злить.
Если нрав узкоглазый китайцы проявят -
Где прикажешь, любимая, их хоронить,
Когда вепсы родные войну им объявят.
У них сто миллионов одних только Ли,
Но не верят китайцы в единого Бога.
И когда европейцы им смерть принесли,
Они выжили лишь оттого, что их много.
В полумраке, вдыхая отравленный смок,
По шанхайским борделям матросы балдели.
К небесам Поднебесной струился дымок
Из гашишных и опиумных богаделен.
Миллионные толпы, забив косячок,
По наклонной полого катились к закату.
Представляешь - обкуренный узкий зрачок
На лице, где для глаз места не многовато.
Наркорыцари кровные их барыши
В европейских столицах спускали с размахом.
Непослушные бошки секли бердыши
Тем, кто риса поля не засеивал маком.
На спине у народа мальтийский свой крест
Выжигали огнём благородные доны
И вбивали в мозги христианский прогресс
Чубуком Анго-франко-китайские войны.
Подустала страна от своей желтизны,
От бесчисленных смут, мятежей и восстаний.
Покрасневшие воды песочной Янцзы
Растворились, как соль, в мировом океане.
Взбаламученный ил опустился на дно.
Кто хотел убежать, те давно убежали.
Родового искусства боец тэквондо
Держит свой ресторанчик в Китайском квартале.
Кто остался - грядущему, кажется, рад,
Хоть его и содержат как в поле скотину.
Возродилась страна и завистливый взгляд
Обратила на нашу с тобой древесину.
Через брешь Копперфильда в китайской стене
Вожделенно китайцы на север глазеют.
Мы для них как Георгий на белом коне,
Тычем острым копьём в узкоглазого змея.
Мы, потомственные русаки-москали,
Лучше жизни положим на лесоповале,
Но ни пяди родной уссурийской земли
Не уступим, где мы никогда не бывали.
В затянувшийся наш исторический миг
Мы для них ненавистны, как те крестоносцы.
Почему же тогда для мальтийцев самих
Азиопы несносные мы и уродцы?
Впрочем, что нам до них, если мы на восток
Обратили свои евразийские души.
Свои знаки нам шлёт узкоглазый пророк
Иль Лю Ши, а по нашему просто Илюша.
И в промежности той - меж великим и злым,
Окончательно сделать конечный свой выбор
Нам поможет, всё сложное сделав простым,
Нависающая азиатская глыба.
Нас хранит иже си православный наш крест.
Спи любимая, блажь мою сон не прогонит.
Наших глаз, дорогая, китайский разрез
Ясно видится мне и уже не спросонья.)
Не разверзлась вокруг земля.
Где ты? - Глас прозвучал Божественный.
И сказал Авраам: Вот я.
Вспоминал он, как стал папашею,
Ноги сами пускались в пляс.
И откуда у старца нашего
Прыть подобная вдруг взялась?
Много дней проводил он в праздности,
Детороден и при деньгах,
И что жизнь не сплошные радости,
Позабыть успел патриарх.
К Аврааму пришло видение,
Хуже чем у жены мигрень,
Словно солнечное затмение
Омрачило вдруг белый день.
(Может, ночью Агарь воскресшая
Целовала его в висок
И от горя вся поседевшая
Ускользала водой в песок.
Мысль о жертве, об искуплении
Всё преследовала его…
Одним словом, пришло видение,
Но не ведомо от кого.
Как нашла на него депрессия,
Сам не ведает патриарх.
Оси времени с потрясений всех
Вкось сместились в его мозгах.
Приоткрылась завеса в будущность,
Где обиженный Измаил
Террористом арабским будучи
Тель-Авив подорвать грозил.
Арапчонок рукою тонкою
Всё размахивал у лица
И зажатой в руке лимонкою
Норовил угодить в отца.)
От кошмаров неэротических
Ныло сердце, ломило пах.
В состоянии невротическом
Просыпаться стал патриарх,
И охватывал в те мгновения
Неосознанный старца страх.
Только Сарре о сновидениях
Не рассказывал патриарх.
Ум совсем помрачился вскорости
От раскаянья и вины.
Кто осудит мужчину в возрасте
За подобные его сны?
Избежать наказаний хочется.
Человеку всего главней -
С пустотою и в одиночестве
Не дожить до последних дней.
Готов новое преступление
Совершить, раз на то пошло,
Лишь бы Бога благословение
Стороною не обошло.
(Все больны мы, но в разной толике.
Наши ролики в голове,
Мои милые параноики,
Шестерёнками по траве
От ударов судьбы разбросаны.
Наши мысли в единый пук
Соберёт некто свыше посланный,
Наших помыслов Демиург.
Кто он – Бог или сын амнезии
Помрачения на краю?
В черепную коробку лезу я
И вопрос себе задаю:
Злобный тролль или добрый сказочник
К нам приходит в глухой ночи?
С кем беседуем мы, приказы чьи
Выполняем, как басмачи,
Истребить спешим до последнего
Тех, кто веры другой, подчас...
Но не каждый, заметить следует,
Будет шашкой рубить с плеча.)
Испытать Авраама преданность
Бог поставил на кон сынка
Исаака и всю наследственность
Необсохшего молока:
«Меж тобою и мной проложена
Недоверия колея.
Докажи Мне - тебе дороже кто,
Семя плотское или Я?
Плоть любимую на сожжение
Принести - Мой прими вердикт!
Сыном, жертвой для приношения,
Богу преданность подтверди!»
(Как бы церковь здесь ни лукавила
Про Божественный сверху глас,
Вижу происки я Лукавого,
Что к неверью толкает нас.
Авраам здесь конкретно вляпался,
Что бы там ни бурчал под нос.
За простой паранойей спрятался
Актуальный для нас вопрос:
Проросли мы корнями мощными
В плодородной земельки пласт.
Разорвём ли мы узы прочные,
Если свыше окликнут нас?
Танцы-шманцы, любовь под вязами
И пелёнки, итог утех,
К детям искренняя привязанность
Прерывают наш путь наверх.
Прибери нас Господь заранее,
Оборви нашей жизни кросс,
Не подвергни лишь испытанию,
Аврааму что преподнёс.
Не вели умертвить наследника
Ради преданности, любви…
Что любовь тебе шизофреника,
Если руки его в крови?)
В ума светлого помрачении -
Пока Сарра его спала,
В приобрядовом облачении
Патриарх нагружал осла
(Самого выводи хоть под руки)
Хворост на спину, ветви вниз ...
Авраам, Исаак, два отрока
На заклание подались.
(Задаюсь я вопросом вздорным здесь,
Знатокам можно отослать:
Что труднее - нести на гору крест
Иль с дровами вести осла?
И ещё. Была Сарра праведной,
Но о замыслах знай отца -
Она б львицею, в сердце раненой,
Заступилась бы за мальца.
Лишь проведай не мать, а бестия
Для чего муж грузил дрова -
Аврааму с его конфессией
Точно было б не вздобровать.)
Две луны проводили пешие,
Шли три дня, наконец, пришли
К тому месту, где жгли и вешали,
Где не раз прозвучало: Пли!
Иеговы горы той около
На ребёнка дрова сложил
Авраам, прочь увёл от отроков,
Ритуальные взял ножи,
Вёл на смерть своё повторение.
И спросил Исаак отца:
«Где же агнец для всесожжения?»
«Бог усмотрит себе агнца» -
Был ответ… Поверх дров на жертвенник
Бросил связанного мальца
Благоверный, сам бледен мертвенно.
Что другого ждать от отца?
(Авраам был пообстоятельней
Чем наш Грозный, кто вдруг метнул
В сына жезл, как снаряд метательный,
Нерадивого припугнул.
Когда выписал парню в репу он,
Царской ярости не сдержал,
Не на холст к живописцу Репину,
А конкретно Иван попал,
От природы не в меру вспыльчивый.
Хоть царевич привык хамить,
Ограничься царь зуботычиной -
Слёз безумных ему б не лить.)
Авраама винить в поспешности
И в горячности я б не стал.
Он провёл три дня в безутешности,
Пока вёл за собой осла,
Клял судьбу свою именитую,
Богу преданный на века…
Уж не знаю, с какой молитвою
Вверх взметнулась с ножом рука.
Но руке опуститься не дали
Добрых ангелов голоса.
Авраама они не предали,
Не отправили в небеса
Душу мальчика неокрепшую.
Авраама продлится род
До второго Христа пришествия,
Если Библия нам не врёт.
Объяснение есть побочное,
Что одумался патриарх -
Полнолуние, видно, кончилось,
И затменье прошло в мозгах,
А потом началась ремиссия...
В голове его голоса
Про особую старца миссию
Пели целые полчаса.
Обещалось ему с три короба.
Слал послание Бог из зги.
Камертоном под костью лобною
Резонировали мозги:
«То, что в жертву дитя последнее
Авраам на костёр принёс -
Его семя, отца наследие,
До числа расплодится звёзд,
До морского песка. Без времени
Срока будет не сосчитать,
И народы все в его семени
Обретут свою благодать.
Без числа в Авраама племени
Во всех странах рубить бабло
Будет столько послов поверенных,
Больше чем на земле ослов».
Головою вертел в прострации
Озадаченный патриарх –
Он в ответе теперь за нацию -
Но увидел: баран в кустах,
Как случайный рояль в магнолии,
И распутаться не спешит.
А вокруг ни души... Тем более
Время празднество совершить.
Вмиг на жертвенник сердце с печенью...
Не тащить же назад агнца,
Да и сыну знать правду не за чем,
Чтоб не думал зря на отца.
Возвратился назад в Вирсавию
Этот жертвенный караван.
По приходу отца поздравили:
С прибавлением Авраам.
Милка братова, твоя сродница,
Что Нахору как есть жена,
Восьмерых родила, с наложницей
План свой выполнила сполна.
В дело общее внесла женщина
Вклад свой скромный, приблизив срок,
Когда сбудется что обещано
Про ослов и морской песок.
(В свою будущность верить хочется,
Но, совсем не такой вердикт
Ждёт сынов – по иным пророчествам
Раса жёлтая победит.
Может, даже оно и к лучшему -
Пожелтеет еврей с лица,
Если все предсказанья Сущего
Вдруг исполнятся до конца.
И по бедности без приданого
Где-то там на краю земли
Мо Ша Сунь из колена Данова
Выйдет замуж за Ха Им Ли.
***
Из заката Европы смотрю на Восток.
Евразийская блажь на меня накатила.
Там впервые пробился у жизни росток
И последняя будет, похоже, могила.
Обезумев совсем, я на крышу залез,
Чтоб узреть, как у них занимается утро
И представить твоих глаз китайский разрез,
Что совсем после сна, дорогая, не трудно.
Там, представь себе, милая, люди живут
И не бесятся с жиру, как здесь неврастеньши.
Жёлтой расою их европейцы зовут,
Хотя сами желтухой болеют не меньше.
Их от западных орд отделяет стена,
Ничего за которой, признаться, не видно,
Сохранить благочестие возведена.
Как её проходить, ты спроси Копперфильда.
Мало что изменилось за тысячу лет -
Также сеют свой рис и поют те же песни,
Императора, правда, давно уже нет,
Но как прежде сияет лазурь поднебесной.
Пережившие множество трудных годин,
И хотя бы с лица, все китайцы едины.
Во главе там партийный сидит мандарин,
Где, поверь, никогда не росли мандарины.
В приграничных районах их лучше не злить.
Если нрав узкоглазый китайцы проявят -
Где прикажешь, любимая, их хоронить,
Когда вепсы родные войну им объявят.
У них сто миллионов одних только Ли,
Но не верят китайцы в единого Бога.
И когда европейцы им смерть принесли,
Они выжили лишь оттого, что их много.
В полумраке, вдыхая отравленный смок,
По шанхайским борделям матросы балдели.
К небесам Поднебесной струился дымок
Из гашишных и опиумных богаделен.
Миллионные толпы, забив косячок,
По наклонной полого катились к закату.
Представляешь - обкуренный узкий зрачок
На лице, где для глаз места не многовато.
Наркорыцари кровные их барыши
В европейских столицах спускали с размахом.
Непослушные бошки секли бердыши
Тем, кто риса поля не засеивал маком.
На спине у народа мальтийский свой крест
Выжигали огнём благородные доны
И вбивали в мозги христианский прогресс
Чубуком Анго-франко-китайские войны.
Подустала страна от своей желтизны,
От бесчисленных смут, мятежей и восстаний.
Покрасневшие воды песочной Янцзы
Растворились, как соль, в мировом океане.
Взбаламученный ил опустился на дно.
Кто хотел убежать, те давно убежали.
Родового искусства боец тэквондо
Держит свой ресторанчик в Китайском квартале.
Кто остался - грядущему, кажется, рад,
Хоть его и содержат как в поле скотину.
Возродилась страна и завистливый взгляд
Обратила на нашу с тобой древесину.
Через брешь Копперфильда в китайской стене
Вожделенно китайцы на север глазеют.
Мы для них как Георгий на белом коне,
Тычем острым копьём в узкоглазого змея.
Мы, потомственные русаки-москали,
Лучше жизни положим на лесоповале,
Но ни пяди родной уссурийской земли
Не уступим, где мы никогда не бывали.
В затянувшийся наш исторический миг
Мы для них ненавистны, как те крестоносцы.
Почему же тогда для мальтийцев самих
Азиопы несносные мы и уродцы?
Впрочем, что нам до них, если мы на восток
Обратили свои евразийские души.
Свои знаки нам шлёт узкоглазый пророк
Иль Лю Ши, а по нашему просто Илюша.
И в промежности той - меж великим и злым,
Окончательно сделать конечный свой выбор
Нам поможет, всё сложное сделав простым,
Нависающая азиатская глыба.
Нас хранит иже си православный наш крест.
Спи любимая, блажь мою сон не прогонит.
Наших глаз, дорогая, китайский разрез
Ясно видится мне и уже не спросонья.)
Обсуждения Авраам чуть не принес сына в жертву