24 декабря 1971 года

В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
Производит осаду прилавка
Грудой свёртков навьюченный люд:
Каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
Шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
Мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
В Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
В транспорт прыгают, ломятся в двери,
Исчезают в провалах дворов,
Даже зная, что пусто в пещере:
Ни животных, ни яслей, ни Той,
Над Которою – нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
Видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
Тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства –
Основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,
Что Его приближенье, сдвигая
Все столы. Не потребность в звезде
Пусть ещё, но уж воля благая
В человеках видна издали,
И костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят
Трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьёт. Бабы прячут ребят.
Кто грядёт – никому непонятно:
Мы не знаем примет, и сердца
Могут вдруг не признать пришельца.

Но, когда на дверном сквозняке
Из тумана ночного густого
Возникает фигура в платке,
И Младенца, и Духа Святого
Ощущаешь в себе без стыда;
Смотришь в небо и видишь – звезда.
Январь 1972г.