Есть стихи ни о чём,
В Боге будь понимать их не надо.
Ты ленив и тяжёл,
У тебя есть и стол и лампада.
Я хожу далеко, я оттуда могу не вернуться,
Для беседы со мной купишь блюдце.
Я же с блюдца пью чай
День за днём, ежедневно и вечно.
Ты не любишь меня?
Нет, конечно.
Свисток, вокзал, я кланяюсь украдкой.
Что мне угодно в это чёртово ненастье?
Купить пролётку и надеяться на счастье,
Которое, как яблоко, почтовая бумага,
В конце концов, как карандаш, как папиросы,
Как нерв, который ноет у виска,
И как томленье ниже левого соска.
О, женщина, мой револьвер со мною.
Он виден в приоткрытую ширинку,
Как Русь, идущая свободно к рынку,
Как лютеранин, что забил косяк,
Забыл про маму и совсем зачах.
Я высушил в горелке ртуть.
Я трубки стеклянные запаял.
Я вставил запал.
Я прикинулся как доцент.
Я себе придумал польский акцент.
Я придумал, что я служащий английской велосипедной фирмы.
Работать в терроре, бля, надо крепкие нервы.
В Боге будь понимать их не надо.
Ты ленив и тяжёл,
У тебя есть и стол и лампада.
Я хожу далеко, я оттуда могу не вернуться,
Для беседы со мной купишь блюдце.
Я же с блюдца пью чай
День за днём, ежедневно и вечно.
Ты не любишь меня?
Нет, конечно.
Свисток, вокзал, я кланяюсь украдкой.
Что мне угодно в это чёртово ненастье?
Купить пролётку и надеяться на счастье,
Которое, как яблоко, почтовая бумага,
В конце концов, как карандаш, как папиросы,
Как нерв, который ноет у виска,
И как томленье ниже левого соска.
О, женщина, мой револьвер со мною.
Он виден в приоткрытую ширинку,
Как Русь, идущая свободно к рынку,
Как лютеранин, что забил косяк,
Забыл про маму и совсем зачах.
Я высушил в горелке ртуть.
Я трубки стеклянные запаял.
Я вставил запал.
Я прикинулся как доцент.
Я себе придумал польский акцент.
Я придумал, что я служащий английской велосипедной фирмы.
Работать в терроре, бля, надо крепкие нервы.
Источник: Владимир Богомяков
Обсуждения Борис Савинков