Взять от весны больше, чем нужно для нас,
Нельзя, если даже будет не лень,
Когда на солнце, не закрывая глаза,
Медленно, медленно тает прошедший день.
И в облака, подсвеченные изнутри,
Впились щетиной вершины сухих тополей,
Отраженные мертвым зерцалом витрин,
Размягченные в ступе теплых апрельских дней.
На улицах людно, встречи не избежать с людьми,
Только выйди – уже навстречу спешат.
Все, что нужно тебе от весны, ты сама возьми,
А я, пожалуй, вернусь скорее назад.
И только лучик первый заката созрел,
Сочные лопнули почки на ветках каштанов
Я вспомнил, что прошлой весной на траве сидел
Слышался гром, было душно и странно.
За минуту до первой весенней грозы
Мотыльки порхали над склоном холма,
Не зная беды и любви, не считая часы,
Без желаний, без слез, без ума.
С последним порывом теплого ветра
Запах цветущих вишен окреп,
Мотыльки исчезли, и жалко стало безмерно,
Что конец их был так нелеп.
2
В ночной полутьме деревья сочно цветут,
Светом луны залитые ветви белеют.
Вдыхая запах весны, псы домой не идут.
И весенние кошки от счастья немеют.
Ты как все, как всегда! – воскликнуть хочу,
Но она улыбнется – и снова язык немеет.
Все, что нужно, я сам от весны получу.
И она обмануть не захочет и не сумеет.
Прохожую девушку взглядом целуя в лоб,
Красивым нарядам отдав достаточный долг,
Вспомню невольно, как долог был зимний озноб,
Как зимою я был одинок.
Теперь все другое, улицы стали чисты:
То ли вывезли мусор, то ли ветер унес.
А у женщин, которым осталась лишь тень красоты,
В глубоких глазах читается тот же вопрос.
Но попутные им мужчины давно ушли,
И попутные им машины без топлива спят,
Прошлогодние листья этой весной сожгли.
Кучки пепла одни на окраинах грустно дымят.
Между тем, пропустила пасхальная ночь рассвет,
По гостям растекаются зрители из церквей,
Старый дьякон устало им шепчет молитву вслед:
«Приходите еще, здесь хватит на всех свечей».
Освященный кулич неловко к груди прижав,
Малышка зевает, глядя на мир всерьез –
Там на востоке уже разгорелся пожар,
Спатки пора, ведь воскрес Иисус Христос.
Ведь детское сердце осмыслило все скорей,
Чем думали дяди, свой самогон глуша,
Она не боится, что столько пьяных людей,
Она еще верит: у каждого есть душа.
У этих, стоящих со свечками у икон,
О чем они думают там, посреди толпы?
Парни из джипов – про воровской закон,
Тети в платочках – про килограмм крупы.
Думают, молятся, жаждут потом спастись,
Как некий Христос воскреснуть среди камней.
А маленькой девочке кажется странной жизнь,
Если камни грехов толкает столько людей.
Если босый и сирый, тот палестинский бог
Только являлся, но не спешит назад,
Понял: распнут, растерзают, дай только срок,
Он больше не хочет в ад.
3
Ребенок бессонен, взглядом гладит восток:
Не адских костров ли пламя раздула Эос?
Пасхальною ночью для тех, кто его обрек,
Изображает Христа испанский актер Бандерас.
Богатые, бедные, служка с корытом воды,
Пасок пеньки, зажженные свечи в ряд…
Велики будут, батюшка, ныне твои труды,
Некогда взгляд отвести, обернуться назад.
В прочие дни им в церковь ходить недосуг –
Брать больше, чем нужно, – каждому не с руки,
У каждого список нужд для себя и подруг,
Земные дары лишь в промысле божьем легки.
А девочка смотрит на бабушек в кимоно
На тощих цыганок, колдующих над крестом,
Абсурдное таинство – уксусом стало вино,
И старые хвори лишь более стали числом.
Вот грянули бубны, то есть колокола,
Шаман со свечами выходит из царских врат.
«Банейрос воскресе!» – от счастия стонет урла:
Довольны – хороший им праздник придумал Пилат.
И девочка прочь убегает от пьяной толпы,
От зари на востоке, адски горящим костром,
И плачет она, но слезы ее скупы –
Там, где нас нет, там ее настоящий дом.
А мимо, а мимо ветер цветущих груш
Запах уносит в лучшие времена,
В обитель чистых и беззащитных душ,
Забывших о мире, забывших свои имена.
Не знающих слезной печали, горьких обид,
Порхающих, как мотыльки, но еще не стрекозы,
Не пьющих сивуху, не воняющих как карбид.
И девочка знает – им не нужны ее слезы.
Там далеко, где Бог настоящий сидит,
Не знаемый Бог, не известный толпе зевак,
Девочку встретит самый священный синклит,
И рассмешит и подарит таинственный знак.
Знак мотылька, знак полета среди весны,
Знак вешней грозы, грохочущей громом счастья.
Мотылька унесло порывом в другие сны,
Он просто отсюда исчез, но избегнул ненастья.
4
Мы думали, это – конец, это – дань тоске.
Нелепо так умирать, и поверили в нечто.
Но он, оказалось, лишь улетел налегке,
Из абсурда – в абсурд, из вечности – в вечность.
И брать от весны больше, чем нужно – смешно:
Сколько не рви – цветут самурайские вишни.
И пасха была глупа, как плохое вино,
С таким же успехом можно молиться Кришне.
В пасхальную ночь – пьянка, ругань, разврат:
Бесы свой утолили на празднике голод.
Селения в сонном тумане похмелья лежат,
А Бандерос висит, милосердным копьем заколот.
И девочка спит, прижав освященный кулич,
До следующей Пасхи, до воскресения бога,
И снится ей сон, о том, что все это – китч,
И Бог Неизвестный, прощаясь, машет с порога.
Живого в подарок оставив ей мотылька,
Бог Неизбывный, именем не – Христос,
Единственно нужный, неназванный вовсе никак,
Он мирный твой сон через грозу пронес.
Он пронес через сумрак бред непотребных гуляк,
Проституток, торговок, урлы, неподвижных старух,
Потому что ему все равно, что есть грех, а что – страх,
Что, как ветреный холод, особенно зол поутру.
И мир остается по-прежнему без святынь,
И люди по-прежнему молятся перед забвеньем,
И в памяти, словно в саду, прорастает полынь
Над пьяным безумьем, страхом и Воскресеньем.
5
Взять от весны больше, чем нужно, – нельзя,
И пасхальная ночь так оказалась пьяна,
Что наутро нас не узнали друзья,
Пока мы не выпили снова вина…
1993
Нельзя, если даже будет не лень,
Когда на солнце, не закрывая глаза,
Медленно, медленно тает прошедший день.
И в облака, подсвеченные изнутри,
Впились щетиной вершины сухих тополей,
Отраженные мертвым зерцалом витрин,
Размягченные в ступе теплых апрельских дней.
На улицах людно, встречи не избежать с людьми,
Только выйди – уже навстречу спешат.
Все, что нужно тебе от весны, ты сама возьми,
А я, пожалуй, вернусь скорее назад.
И только лучик первый заката созрел,
Сочные лопнули почки на ветках каштанов
Я вспомнил, что прошлой весной на траве сидел
Слышался гром, было душно и странно.
За минуту до первой весенней грозы
Мотыльки порхали над склоном холма,
Не зная беды и любви, не считая часы,
Без желаний, без слез, без ума.
С последним порывом теплого ветра
Запах цветущих вишен окреп,
Мотыльки исчезли, и жалко стало безмерно,
Что конец их был так нелеп.
2
В ночной полутьме деревья сочно цветут,
Светом луны залитые ветви белеют.
Вдыхая запах весны, псы домой не идут.
И весенние кошки от счастья немеют.
Ты как все, как всегда! – воскликнуть хочу,
Но она улыбнется – и снова язык немеет.
Все, что нужно, я сам от весны получу.
И она обмануть не захочет и не сумеет.
Прохожую девушку взглядом целуя в лоб,
Красивым нарядам отдав достаточный долг,
Вспомню невольно, как долог был зимний озноб,
Как зимою я был одинок.
Теперь все другое, улицы стали чисты:
То ли вывезли мусор, то ли ветер унес.
А у женщин, которым осталась лишь тень красоты,
В глубоких глазах читается тот же вопрос.
Но попутные им мужчины давно ушли,
И попутные им машины без топлива спят,
Прошлогодние листья этой весной сожгли.
Кучки пепла одни на окраинах грустно дымят.
Между тем, пропустила пасхальная ночь рассвет,
По гостям растекаются зрители из церквей,
Старый дьякон устало им шепчет молитву вслед:
«Приходите еще, здесь хватит на всех свечей».
Освященный кулич неловко к груди прижав,
Малышка зевает, глядя на мир всерьез –
Там на востоке уже разгорелся пожар,
Спатки пора, ведь воскрес Иисус Христос.
Ведь детское сердце осмыслило все скорей,
Чем думали дяди, свой самогон глуша,
Она не боится, что столько пьяных людей,
Она еще верит: у каждого есть душа.
У этих, стоящих со свечками у икон,
О чем они думают там, посреди толпы?
Парни из джипов – про воровской закон,
Тети в платочках – про килограмм крупы.
Думают, молятся, жаждут потом спастись,
Как некий Христос воскреснуть среди камней.
А маленькой девочке кажется странной жизнь,
Если камни грехов толкает столько людей.
Если босый и сирый, тот палестинский бог
Только являлся, но не спешит назад,
Понял: распнут, растерзают, дай только срок,
Он больше не хочет в ад.
3
Ребенок бессонен, взглядом гладит восток:
Не адских костров ли пламя раздула Эос?
Пасхальною ночью для тех, кто его обрек,
Изображает Христа испанский актер Бандерас.
Богатые, бедные, служка с корытом воды,
Пасок пеньки, зажженные свечи в ряд…
Велики будут, батюшка, ныне твои труды,
Некогда взгляд отвести, обернуться назад.
В прочие дни им в церковь ходить недосуг –
Брать больше, чем нужно, – каждому не с руки,
У каждого список нужд для себя и подруг,
Земные дары лишь в промысле божьем легки.
А девочка смотрит на бабушек в кимоно
На тощих цыганок, колдующих над крестом,
Абсурдное таинство – уксусом стало вино,
И старые хвори лишь более стали числом.
Вот грянули бубны, то есть колокола,
Шаман со свечами выходит из царских врат.
«Банейрос воскресе!» – от счастия стонет урла:
Довольны – хороший им праздник придумал Пилат.
И девочка прочь убегает от пьяной толпы,
От зари на востоке, адски горящим костром,
И плачет она, но слезы ее скупы –
Там, где нас нет, там ее настоящий дом.
А мимо, а мимо ветер цветущих груш
Запах уносит в лучшие времена,
В обитель чистых и беззащитных душ,
Забывших о мире, забывших свои имена.
Не знающих слезной печали, горьких обид,
Порхающих, как мотыльки, но еще не стрекозы,
Не пьющих сивуху, не воняющих как карбид.
И девочка знает – им не нужны ее слезы.
Там далеко, где Бог настоящий сидит,
Не знаемый Бог, не известный толпе зевак,
Девочку встретит самый священный синклит,
И рассмешит и подарит таинственный знак.
Знак мотылька, знак полета среди весны,
Знак вешней грозы, грохочущей громом счастья.
Мотылька унесло порывом в другие сны,
Он просто отсюда исчез, но избегнул ненастья.
4
Мы думали, это – конец, это – дань тоске.
Нелепо так умирать, и поверили в нечто.
Но он, оказалось, лишь улетел налегке,
Из абсурда – в абсурд, из вечности – в вечность.
И брать от весны больше, чем нужно – смешно:
Сколько не рви – цветут самурайские вишни.
И пасха была глупа, как плохое вино,
С таким же успехом можно молиться Кришне.
В пасхальную ночь – пьянка, ругань, разврат:
Бесы свой утолили на празднике голод.
Селения в сонном тумане похмелья лежат,
А Бандерос висит, милосердным копьем заколот.
И девочка спит, прижав освященный кулич,
До следующей Пасхи, до воскресения бога,
И снится ей сон, о том, что все это – китч,
И Бог Неизвестный, прощаясь, машет с порога.
Живого в подарок оставив ей мотылька,
Бог Неизбывный, именем не – Христос,
Единственно нужный, неназванный вовсе никак,
Он мирный твой сон через грозу пронес.
Он пронес через сумрак бред непотребных гуляк,
Проституток, торговок, урлы, неподвижных старух,
Потому что ему все равно, что есть грех, а что – страх,
Что, как ветреный холод, особенно зол поутру.
И мир остается по-прежнему без святынь,
И люди по-прежнему молятся перед забвеньем,
И в памяти, словно в саду, прорастает полынь
Над пьяным безумьем, страхом и Воскресеньем.
5
Взять от весны больше, чем нужно, – нельзя,
И пасхальная ночь так оказалась пьяна,
Что наутро нас не узнали друзья,
Пока мы не выпили снова вина…
1993
Обсуждения Среди весны