Мне жаловался тополь на судьбу, тянул свои надломленные руки,
Скрипел о безответности и скуке и пел свою печальную мольбу…
Он был так рад им встреченной душе, так удержать внимание старался…
Его осипший голос прерывался, как будто говорить не мог уже,
Но стоило мне отойти чуть-чуть, он снова звал, тянулся, что есть силы, -
Себя он видел сильным и красивым, он так хотел со мной продолжить путь!
Он тосковал, оттаяв и поняв, что зов весны услышал слишком рано,
Он не хотел отказа и обмана, желая новых снов и новых прав!
Он так старался рядом удержать, цеплялся за одежду и мгновенья,
Еще на миг, пускай хотя бы тенью, он так хотел меня не отпускать!
Он обещал о многом рассказать, он так просил, чтоб я не обманула…
Но я ему руки не протянула. Чтобы ее потом не отнимать…
***
Наш каждый день – кирпичик бытия. Мы складываем башенки и стены,
Чтоб пережить любые перемены, на башнях флаг надежды не тая…
Мы замок окружим глубоким рвом, подъемные мосты на толстой цепи
В воротах установим, а потом герб на стене себе побольше слепим.
Он тоже будет устрашать народ, подальше любопытных отгоняя,
Своим изображением пугая взлетевших безнаказанно ворон.
На перекрестье трех больших дорог мы перед замком выстроим, пожалуй,
Торговый оживленный двор немалый и разрешим прохожим людям торг.
Для украшенья стены наверху зубцами грозными с бойницами глухими
Мы обеспечим, ставнями большими закроем окна нижних этажей,
Прикормим диких псов, наймем людей обученных и верных господину,
Держась дипломатичной середины, соседей приграничных обойдем,
Мы выроем глубокие пруды, чтоб обеспечить жителей водою,
И будем приходить сюда порою немного отдохнуть от суеты…
Поднимем в небо шпили куполов, позолотим их гордые верхушки,
А на стене еще поставим пушки, - остереженье для любых врагов.
На всех флагштоках вымпелы гостей мы непременно с гордостью развесим:
Побольше света, кушаний и песен для добрых разговоров и вестей!
И будет замок сделан на века. И, может быть, его сырые стены
Уберегут от грусти и измены, не проберутся через них тоска,
Пустая грусть, бессмысленная старость, обман и подлость, скука и подлог,
И нищета, и скорбная усталость, и трескотня нелепая сорок!
Прощание
С августом прощалась у дороги от разлук озябшая рябина.
Млела от его наказов строгих, мысли растеряв наполовину…
А когда он тихо и устало прикорнул в ее объятьях сладко,
Долго о любви ему шептала, изливала душу без остатка.
Паутиной занавесив небо, удержать рассвет она хотела,
Прогоняла всех гостей залетных, грозди им бросая то и дело…
Поутру красавицу-подругу долго целовал,- сушил ей слезы,
И смущались вставшие по кругу верные подруженьки-березы…
Снова что-то долго обещая, с нею вместе плакал и смеялся…
А она твердила, что прощает, и опять молила, чтоб остался…
Тонкими руками обвивала, пальцами расчесывала кудри,
О разлуке долгой напевала, быть хотела и в разлуке мудрой…
Будет ждать она его определенно, будет верить – как ей жить иначе?
Между листьев свежих и зеленых пряди золотые скорбно прячет…
***
Собиралась, улыбалась нежно солнцу, подбирала украшенья и наряды,
Словно в зеркальца, смотря во все оконца, в них ловила восхитительные взгляды…
От тепла ее пленительной надежды отступали, хмурясь, зимние метели,
Торопливые весенние одежды все рябинки в палисаднике надели…
Нарумянила смущеньем пышно щеки, платья долго и неспешно выбирала,
Все мечтала о своем, о яснооком… Лето силу постепенно набирало.
Нарядилась в ослепительные юбки: по подолу расцвели рябины пышно,
Подвела она глаза свои и губки, побежать к нему хотела, да не вышло…
От тоски ее задернулись туманом дали дальние, и тихо плачет осень…
На стекле оконном след слезы незваной все осколочки мечты ее уносит.
Замерзает сердце, молит о покое, по земле остывшей вновь поземка кружит…
Ветер зимний за трубой печною воет, брошен в сторону наряд – уже не нужен…
Лишь рябинки все надеются на чудо, сберегая грозди ягод под морозом,
Зиму долгую в окно стучаться будут: торопить весну, пока еще не поздно…
***
Под плакучею под ивою блики солнечного дня.
Пальцы ветра шаловливые пряди ивы шевелят,
Заплетает тихо косоньки, нежно дует ей в лицо,
И венком свивает ветками неразрывное кольцо,
Обнимает ветер ласково, что-то шепчет, говорит,
Сквозь листвы резное облако на щеках костер горит…
Голова кружится девичья, улыбается тайком,
Провожая, держит за руку, машет вслед ему платком,
Долго-долго в реку смотрится, ожидая встречи вновь,
И роняет листья в зеркало - все гадает на любовь…
***
На плече у дома плакала зима, от обиды слез не вытирая,
И взгрустнули близкие дома, чем ее утешить, рассуждая.
Старый дом плечами поводил, не спеша подыскивая снова
Нужный аргумент или посыл, в общем, укрепляющее слово…
Слезы. Просто горькая вода. Холодны. Размазаны по окнам.
Кажется огромною беда птицам, ветру и замерзшим стеклам.
Говорила: - Все хотят любви, все хотят тепла, тепла и счастья,
Ну, а я холодною слыву, признают лишь красоту отчасти!
И никто не ждет и не зовет. Радуются талых вод набегу,
Даже тополь скоро зацветет, тот, что я укутывала снегом!
Знаю, снова будут времена – мой приход опять придется к дому,
Но сейчас – я брошена, одна, по какому правилу такому? -
От обиды всхлипывая, шла, замирая от душевной боли,
По дворам, где столько дней жила, наслаждаясь и в заглавной роли!
Шубы драгоценнейший подол подмочила, уходя, бедняга, -
Были и поклонники, и стол… Провожала зиму вдаль дворняга.
Старый дом – наперсник злых обид, помахав платочками с балконов,
Солнцу поручил радикулит, что остался после зимних стонов…
Ошибка
Не подумав о хлопотах в ворохе дел,
Завела себе осень собаку.
Может, ветер ей что-то такое напел,
Может, так – стосковалась, бедняга!
Толстый увалень этот забавный щенок!
По дорожкам за листьями с лаем
Он носился бы сутками, если бы мог,
От души веселясь и играя!
Позаботилась осень о лапах сухих –
Никакого дождя или грязи!
Как же можно в хоромах ее дорогих
Несравненные пачкать паласы!
Набросала игрушек ему и даров –
Пусть слегка развлечется лохматый!
Прямо в центр расписных несравненных ковров
Принесла ему яблок из сада.
Баловала, лелеяла осень щенка,
Солнце в небе бездонном включала,
А когда убежал он с ее поводка,
Пригорюнилась и заскучала.
Занавесила окна туманом и сном,
С неба сеется тихая сырость,
И поникла трава пред высоким крыльцом,
И попало к ней солнце в немилость!
«Разыщите, товарищи, срочно щенка!» –
Разлетаются вестники-птицы:
«Черный нос и глаза косоваты слегка,
Рыжий хвост и большие ресницы!
Благодарность хозяйки не знает границ -
За находку награда богата!»
Но растерянно падают листики ниц,
Прилетая с отчетом из сада…
***
Когда обманывает осень, попрятав солнечные дни,
Она любви и ласки просит, обиды старые таит,
О расставаньях вспоминает - и вдруг припомнит о любви, -
Похорошеет, заиграет, и солнцем теплым удивит,
И вновь взгрустнет над неизбежным, и птичьим криком на заре
Таким тоскующим и нежным, напомнит нам о сентябре,
И вновь утешится слезами, и бросит в ноги злата горсть,
И посмеется вдруг над нами, или заглянет в дом, как гость,
Сырыми тянется руками, туманным облаком ползет,
И тяготится берегами, и вновь надеется и ждет…
***
Играет осень – пианистка на легких клавишах дождей.
Ей в такт послушно кружат листья, касаясь шлейфами людей,
И, дирижируя оркестром, мой старый тополь - добрый друг,
Бросая с плеч сюртук свой тесный, протянет к небу прутья рук.
И, рукава до плеч теряя, захочет небеса объять…
Какая, осень, ты, какая? Мне б твой мотив еще сыграть…
***
Мира нет. Туман и тишина. Тают небеса и птичьи крики.
Снова позабытая весна прячет где-то красочные лики.
Падает неслышно желтый лист. Ниоткуда в никуда дорога.
Влажный камень под ногою – чист. Загрустила осень-недотрога.
Белые сырые рукава по земле сушиться разложила.
Солнца нет. Не движется трава. Думал дождь всплакнуть, - не разрешила.
Утаила времени чуть-чуть не спеша пройти дорогой этой.
Помечтать. Подумать и взгрустнуть. И опять лететь по белу свету.
***
Февраль окончен. Выпита зима из легких кружев призрачных сосулек.
Она бежать готова и сама, под песни птичьих утренних свистулек.
Потеряна нарядов белизна, утрачена уверенность и сила,
И сумрачно расстроена она, себя считая брошенной, немилой!
А мир кругом не видит зимних слез, - он радуется ожиданью лета.
Обманута зима крушеньем грез, и будет мстить, наверное, за это…
Но власть ее так призрачна вдали, и сила так уже неощутима…
А в синем-синем небе корабли провозят все ее пожитки мимо…
Лишь иногда, из облачных прорех просыплются на мир остатки снега,
Повеет холодом и грустью, как на грех, как раз тогда, когда нам снится нега…
***
Зима готовится в дорогу: снега уже запаковала,
И чемоданы понемногу неспешно тянутся к вокзалу.
Она все чаще забывает задернуть шторой небеса,
Сквозь тучи солнце пригревает, с сосулек катится слеза:
Зима сосулькам дорога, но собирается в дорогу.
И на сосуличьих рогах копится жалость понемногу.
Скрипел о безответности и скуке и пел свою печальную мольбу…
Он был так рад им встреченной душе, так удержать внимание старался…
Его осипший голос прерывался, как будто говорить не мог уже,
Но стоило мне отойти чуть-чуть, он снова звал, тянулся, что есть силы, -
Себя он видел сильным и красивым, он так хотел со мной продолжить путь!
Он тосковал, оттаяв и поняв, что зов весны услышал слишком рано,
Он не хотел отказа и обмана, желая новых снов и новых прав!
Он так старался рядом удержать, цеплялся за одежду и мгновенья,
Еще на миг, пускай хотя бы тенью, он так хотел меня не отпускать!
Он обещал о многом рассказать, он так просил, чтоб я не обманула…
Но я ему руки не протянула. Чтобы ее потом не отнимать…
***
Наш каждый день – кирпичик бытия. Мы складываем башенки и стены,
Чтоб пережить любые перемены, на башнях флаг надежды не тая…
Мы замок окружим глубоким рвом, подъемные мосты на толстой цепи
В воротах установим, а потом герб на стене себе побольше слепим.
Он тоже будет устрашать народ, подальше любопытных отгоняя,
Своим изображением пугая взлетевших безнаказанно ворон.
На перекрестье трех больших дорог мы перед замком выстроим, пожалуй,
Торговый оживленный двор немалый и разрешим прохожим людям торг.
Для украшенья стены наверху зубцами грозными с бойницами глухими
Мы обеспечим, ставнями большими закроем окна нижних этажей,
Прикормим диких псов, наймем людей обученных и верных господину,
Держась дипломатичной середины, соседей приграничных обойдем,
Мы выроем глубокие пруды, чтоб обеспечить жителей водою,
И будем приходить сюда порою немного отдохнуть от суеты…
Поднимем в небо шпили куполов, позолотим их гордые верхушки,
А на стене еще поставим пушки, - остереженье для любых врагов.
На всех флагштоках вымпелы гостей мы непременно с гордостью развесим:
Побольше света, кушаний и песен для добрых разговоров и вестей!
И будет замок сделан на века. И, может быть, его сырые стены
Уберегут от грусти и измены, не проберутся через них тоска,
Пустая грусть, бессмысленная старость, обман и подлость, скука и подлог,
И нищета, и скорбная усталость, и трескотня нелепая сорок!
Прощание
С августом прощалась у дороги от разлук озябшая рябина.
Млела от его наказов строгих, мысли растеряв наполовину…
А когда он тихо и устало прикорнул в ее объятьях сладко,
Долго о любви ему шептала, изливала душу без остатка.
Паутиной занавесив небо, удержать рассвет она хотела,
Прогоняла всех гостей залетных, грозди им бросая то и дело…
Поутру красавицу-подругу долго целовал,- сушил ей слезы,
И смущались вставшие по кругу верные подруженьки-березы…
Снова что-то долго обещая, с нею вместе плакал и смеялся…
А она твердила, что прощает, и опять молила, чтоб остался…
Тонкими руками обвивала, пальцами расчесывала кудри,
О разлуке долгой напевала, быть хотела и в разлуке мудрой…
Будет ждать она его определенно, будет верить – как ей жить иначе?
Между листьев свежих и зеленых пряди золотые скорбно прячет…
***
Собиралась, улыбалась нежно солнцу, подбирала украшенья и наряды,
Словно в зеркальца, смотря во все оконца, в них ловила восхитительные взгляды…
От тепла ее пленительной надежды отступали, хмурясь, зимние метели,
Торопливые весенние одежды все рябинки в палисаднике надели…
Нарумянила смущеньем пышно щеки, платья долго и неспешно выбирала,
Все мечтала о своем, о яснооком… Лето силу постепенно набирало.
Нарядилась в ослепительные юбки: по подолу расцвели рябины пышно,
Подвела она глаза свои и губки, побежать к нему хотела, да не вышло…
От тоски ее задернулись туманом дали дальние, и тихо плачет осень…
На стекле оконном след слезы незваной все осколочки мечты ее уносит.
Замерзает сердце, молит о покое, по земле остывшей вновь поземка кружит…
Ветер зимний за трубой печною воет, брошен в сторону наряд – уже не нужен…
Лишь рябинки все надеются на чудо, сберегая грозди ягод под морозом,
Зиму долгую в окно стучаться будут: торопить весну, пока еще не поздно…
***
Под плакучею под ивою блики солнечного дня.
Пальцы ветра шаловливые пряди ивы шевелят,
Заплетает тихо косоньки, нежно дует ей в лицо,
И венком свивает ветками неразрывное кольцо,
Обнимает ветер ласково, что-то шепчет, говорит,
Сквозь листвы резное облако на щеках костер горит…
Голова кружится девичья, улыбается тайком,
Провожая, держит за руку, машет вслед ему платком,
Долго-долго в реку смотрится, ожидая встречи вновь,
И роняет листья в зеркало - все гадает на любовь…
***
На плече у дома плакала зима, от обиды слез не вытирая,
И взгрустнули близкие дома, чем ее утешить, рассуждая.
Старый дом плечами поводил, не спеша подыскивая снова
Нужный аргумент или посыл, в общем, укрепляющее слово…
Слезы. Просто горькая вода. Холодны. Размазаны по окнам.
Кажется огромною беда птицам, ветру и замерзшим стеклам.
Говорила: - Все хотят любви, все хотят тепла, тепла и счастья,
Ну, а я холодною слыву, признают лишь красоту отчасти!
И никто не ждет и не зовет. Радуются талых вод набегу,
Даже тополь скоро зацветет, тот, что я укутывала снегом!
Знаю, снова будут времена – мой приход опять придется к дому,
Но сейчас – я брошена, одна, по какому правилу такому? -
От обиды всхлипывая, шла, замирая от душевной боли,
По дворам, где столько дней жила, наслаждаясь и в заглавной роли!
Шубы драгоценнейший подол подмочила, уходя, бедняга, -
Были и поклонники, и стол… Провожала зиму вдаль дворняга.
Старый дом – наперсник злых обид, помахав платочками с балконов,
Солнцу поручил радикулит, что остался после зимних стонов…
Ошибка
Не подумав о хлопотах в ворохе дел,
Завела себе осень собаку.
Может, ветер ей что-то такое напел,
Может, так – стосковалась, бедняга!
Толстый увалень этот забавный щенок!
По дорожкам за листьями с лаем
Он носился бы сутками, если бы мог,
От души веселясь и играя!
Позаботилась осень о лапах сухих –
Никакого дождя или грязи!
Как же можно в хоромах ее дорогих
Несравненные пачкать паласы!
Набросала игрушек ему и даров –
Пусть слегка развлечется лохматый!
Прямо в центр расписных несравненных ковров
Принесла ему яблок из сада.
Баловала, лелеяла осень щенка,
Солнце в небе бездонном включала,
А когда убежал он с ее поводка,
Пригорюнилась и заскучала.
Занавесила окна туманом и сном,
С неба сеется тихая сырость,
И поникла трава пред высоким крыльцом,
И попало к ней солнце в немилость!
«Разыщите, товарищи, срочно щенка!» –
Разлетаются вестники-птицы:
«Черный нос и глаза косоваты слегка,
Рыжий хвост и большие ресницы!
Благодарность хозяйки не знает границ -
За находку награда богата!»
Но растерянно падают листики ниц,
Прилетая с отчетом из сада…
***
Когда обманывает осень, попрятав солнечные дни,
Она любви и ласки просит, обиды старые таит,
О расставаньях вспоминает - и вдруг припомнит о любви, -
Похорошеет, заиграет, и солнцем теплым удивит,
И вновь взгрустнет над неизбежным, и птичьим криком на заре
Таким тоскующим и нежным, напомнит нам о сентябре,
И вновь утешится слезами, и бросит в ноги злата горсть,
И посмеется вдруг над нами, или заглянет в дом, как гость,
Сырыми тянется руками, туманным облаком ползет,
И тяготится берегами, и вновь надеется и ждет…
***
Играет осень – пианистка на легких клавишах дождей.
Ей в такт послушно кружат листья, касаясь шлейфами людей,
И, дирижируя оркестром, мой старый тополь - добрый друг,
Бросая с плеч сюртук свой тесный, протянет к небу прутья рук.
И, рукава до плеч теряя, захочет небеса объять…
Какая, осень, ты, какая? Мне б твой мотив еще сыграть…
***
Мира нет. Туман и тишина. Тают небеса и птичьи крики.
Снова позабытая весна прячет где-то красочные лики.
Падает неслышно желтый лист. Ниоткуда в никуда дорога.
Влажный камень под ногою – чист. Загрустила осень-недотрога.
Белые сырые рукава по земле сушиться разложила.
Солнца нет. Не движется трава. Думал дождь всплакнуть, - не разрешила.
Утаила времени чуть-чуть не спеша пройти дорогой этой.
Помечтать. Подумать и взгрустнуть. И опять лететь по белу свету.
***
Февраль окончен. Выпита зима из легких кружев призрачных сосулек.
Она бежать готова и сама, под песни птичьих утренних свистулек.
Потеряна нарядов белизна, утрачена уверенность и сила,
И сумрачно расстроена она, себя считая брошенной, немилой!
А мир кругом не видит зимних слез, - он радуется ожиданью лета.
Обманута зима крушеньем грез, и будет мстить, наверное, за это…
Но власть ее так призрачна вдали, и сила так уже неощутима…
А в синем-синем небе корабли провозят все ее пожитки мимо…
Лишь иногда, из облачных прорех просыплются на мир остатки снега,
Повеет холодом и грустью, как на грех, как раз тогда, когда нам снится нега…
***
Зима готовится в дорогу: снега уже запаковала,
И чемоданы понемногу неспешно тянутся к вокзалу.
Она все чаще забывает задернуть шторой небеса,
Сквозь тучи солнце пригревает, с сосулек катится слеза:
Зима сосулькам дорога, но собирается в дорогу.
И на сосуличьих рогах копится жалость понемногу.
Обсуждения Встреча
С пожеланием продолжения! V.
С ув. А.Г.