Он был добрый охотник: сливаясь с конем
Мог неделю идти по следам.
И готов был сражаться и ночью и днем
Ради чести, и славы, и дам.
Он сгорал, все вокруг опаляя огнем,
Словно солнце в полуденный зной.
И сто тысяч баллад сочинили о нем,
А о братце его ни одной.
Пусть он шкуру с народа содрал не одну,
Пусть кругом разоренье и боль,
Пусть ушел на войну, обезглавив страну,
Но прославлен, как добрый король.
А братишка его, принц по имени Джон,
Остальным королям не в пример,
Чтил порядок, закон. Но запомнился он
как хвастун, интриган, лицемер.
Подмастерье не пух с голодухи едва,
Но собрав три медяшки на эль,
Повторял он слова про отважного льва,
Что заезжий напел менестрель.
И английский крестьянин, простая душа,
Представлял, наяву ли, во сне,
Будто сам он несется, неверных круша,
По пустыне на ратном коне.
А узнав, что захвачен предателем в плен
Тот, кто сек сарацин, как лозу,
Возмущался йомен и ругался йомен,
В эль роняя густую слезу.
Ни один менестрель и не вспомнил о том
(проза жизни у них не в чести),
как налог собирали с йоменов кнутом,
чтоб за Ричарда выкуп внести.
Впрочем, Темза все так же спокойно течет,
И мудрейший, уж кто б он ни был,
Хоть заплачь, не сечет что нужнее: расчет,
Или к славе взывающий пыл.
И что толку теперь в словопреньи пустом,
Хоть до тысячи лет проживи?
И балладу, потом, я сложил не о том,
А сложил я ее о любви.
Был избалован Ричард веселой судьбой:
Слухом полнилась звонким земля,
Что прекрасны собой, дамы громкой гурьбой
Окружали всегда короля.
Лев был падок на баб, несдержим, словно чих,
И любил не детей, но процесс.
Он на сене крестьянок валял и купчих,
А на шелке - графинь и принцесс.
И смогла отказать королю лишь одна
(Дочь анжуйца, безродная тля!)
Мол, в другого она много лет влюблена,
И не любит совсем короля.
Был разгневан король, и безмерно суров.
И его приговор был жесток.
И при чем здесь любовь? Нет закона для львов,
Кроме права на лучший кусок.
Был у Ричарда шут, балаболка и плут,
Карлик с кожей, чернее, чем ночь.
И она, как жена, за него отдана
И из Франции услана прочь.
Ах, как ночи в апреле в Анжу хороши!
И на свадьбе ее шутовской
Веселился весь двор короля от души,
Лишь невеста глядела с тоской.
Возразить не посмели ни мать, ни отец,
Так был страшен отвергнутый лев!
Лишь пузатый чернец, поднимая венец,
Часто путал слова, захмелев.
С девой в брачный покой удалялся жених
Грубой шуткой гостей веселя
Черно-белым покров был на ложе у них
И презрителен смех короля.
Только гордый король в самомненьи своем
И не думал, бедняга, о том,
Что бывает и карлик в любви королем,
А король – просто жалким шутом.
Я не стану покровы с их тайны срывать,
Хоть прошло с той поры много дней,
Остальным наплевать. Помнит только кровать
Как был чуток и нежен он с ней.
Но лишь только заря заалела вдали
Пробиваясь в предутренней мгле
Появился бальи, и ее увезли
к серым скалам у Па-де-Кале
И она из Кале на большом корабле
Отплывала от отчих земель.
Об изгнаньи ее ни канцоны, ни лэ
Не сложил ни один менестрель.
А к утру, в белом мареве Дуврских скал,
Вдруг увидела, словно во сне:
Пролетел-проскакал словно счастья искал,
Статный рыцарь на белом коне.
В том, что Бог есть любовь, и сомнения нет:
В сердце рыцарь был вмиг поражен.
Повеленьем планет то был Плантагенет,
Принц несчастный по имени Джон.
Поднялся по скале он в предутренней мгле
Чтоб приветствовать солнца лучи,
И увидел красавицу на корабле,
Чьи глаза – словно звезды в ночи.
И, уже, зачарованный ей до конца,
О других и подумать не мог.
Только грезил улыбкой, овалом лица,
Безупречностью грудей и ног.
А она с корабля шла, как пленник к врагу
Входит в путах, чтоб выйти рабом,
Вдруг узрела слугу на морском берегу
И портшез с золоченым гербом.
Привезли ее к темной стене городской
Когда гаснут лампад фитили,
И над Темзой рекой в королевский покой
Две служанки с почтеньем ввели.
Был принц Джон куртуазен, как папа Анри,
Безупречно красив и учен,
И встречал ее стоя, у самой двери,
Хоть и в мантию был облачен.
-О прекрасная дева! – сказал ей принц Джон,
Я своей благодарен судьбе.
Пусть я права на трон бессердечно лишен,
Но могу быть слугою тебе.
Но улыбка не тронула дамы уста,
И она отвечала: «Сеньор!
Королем была выдана я за шута
И весь род мой пятнает позор.
Мне не лестны признанья твои и слова,
Я твердила уже королю:
Есть на сердце мое у другого права.
Я любила его и люблю.
- О, мадонна!- воскликнул принц Джон наконец
кто же этот счастливец, открой:
сладкогласый певец, иль богатый купец,
или славой покрытый герой?
- О мой принц,- отвечала с улыбкой она
(словно солнышко вспыхнуло вдруг)
Тот, кому я душою и сердцем верна, -
Это мой же законный супруг.
Схож он внешностью с пнем, опаленным огнем,
Но смеяться над ним не спеши!
Ведь под черною кожей скрываются в нем
Острый ум и богатство души.
Коль позволит Господь, я еще расскажу
Как от шуток его и проказ
Ангулем, и Бретань, и родной мой Анжу
Помирали от смеха не раз.
Что мне вся молодежь? Для меня он пригож
И таким, как создал его Бог.
И весь мир обойдешь - никого не найдешь
Кто в любви с ним сравниться бы мог.
Он умней и сильней недалеких парней,
Что кичатся родней и мошной.
Пусть мой шут не богат, и не знатных корней,
Лишь ему я бы стала женой.
Но отец мой согласья б не дал никогда.
Запретил бы – и дело с концом.
И сыграли мы шутку (и ей я горда!)
Над самим королем и отцом.
Шут устроил: двором я прошла напоказ,
Короля возмущая покой,
И возжаждал наш Ричард, и встретил отказ,
И был шут в этот миг под рукой…
Эта шутка острее всех прочих проказ:
Лев ярился, рычал и орал,
И за дерзкий незнатной девицы отказ
Тут же свадьбой он нас покарал
Если принц пожелает- он вместе со мной
Посмеется, веселье деля.
Вскоре муж мой умрет от болезни дурной
При дворе, на глазах короля.
А затем и меня ждет печальный конец.
Рассекая тугую волну
Поплывет к королю с сообщеньем гонец.
Я же с мужем – в другую страну.
Был принц Джон поражен, и воскликнул принц Джон:
Извлечем из истории соль:
Пред любовью смешон хоть слуга, хоть барон,
Даже лев, будь он трижды король!
Мог неделю идти по следам.
И готов был сражаться и ночью и днем
Ради чести, и славы, и дам.
Он сгорал, все вокруг опаляя огнем,
Словно солнце в полуденный зной.
И сто тысяч баллад сочинили о нем,
А о братце его ни одной.
Пусть он шкуру с народа содрал не одну,
Пусть кругом разоренье и боль,
Пусть ушел на войну, обезглавив страну,
Но прославлен, как добрый король.
А братишка его, принц по имени Джон,
Остальным королям не в пример,
Чтил порядок, закон. Но запомнился он
как хвастун, интриган, лицемер.
Подмастерье не пух с голодухи едва,
Но собрав три медяшки на эль,
Повторял он слова про отважного льва,
Что заезжий напел менестрель.
И английский крестьянин, простая душа,
Представлял, наяву ли, во сне,
Будто сам он несется, неверных круша,
По пустыне на ратном коне.
А узнав, что захвачен предателем в плен
Тот, кто сек сарацин, как лозу,
Возмущался йомен и ругался йомен,
В эль роняя густую слезу.
Ни один менестрель и не вспомнил о том
(проза жизни у них не в чести),
как налог собирали с йоменов кнутом,
чтоб за Ричарда выкуп внести.
Впрочем, Темза все так же спокойно течет,
И мудрейший, уж кто б он ни был,
Хоть заплачь, не сечет что нужнее: расчет,
Или к славе взывающий пыл.
И что толку теперь в словопреньи пустом,
Хоть до тысячи лет проживи?
И балладу, потом, я сложил не о том,
А сложил я ее о любви.
Был избалован Ричард веселой судьбой:
Слухом полнилась звонким земля,
Что прекрасны собой, дамы громкой гурьбой
Окружали всегда короля.
Лев был падок на баб, несдержим, словно чих,
И любил не детей, но процесс.
Он на сене крестьянок валял и купчих,
А на шелке - графинь и принцесс.
И смогла отказать королю лишь одна
(Дочь анжуйца, безродная тля!)
Мол, в другого она много лет влюблена,
И не любит совсем короля.
Был разгневан король, и безмерно суров.
И его приговор был жесток.
И при чем здесь любовь? Нет закона для львов,
Кроме права на лучший кусок.
Был у Ричарда шут, балаболка и плут,
Карлик с кожей, чернее, чем ночь.
И она, как жена, за него отдана
И из Франции услана прочь.
Ах, как ночи в апреле в Анжу хороши!
И на свадьбе ее шутовской
Веселился весь двор короля от души,
Лишь невеста глядела с тоской.
Возразить не посмели ни мать, ни отец,
Так был страшен отвергнутый лев!
Лишь пузатый чернец, поднимая венец,
Часто путал слова, захмелев.
С девой в брачный покой удалялся жених
Грубой шуткой гостей веселя
Черно-белым покров был на ложе у них
И презрителен смех короля.
Только гордый король в самомненьи своем
И не думал, бедняга, о том,
Что бывает и карлик в любви королем,
А король – просто жалким шутом.
Я не стану покровы с их тайны срывать,
Хоть прошло с той поры много дней,
Остальным наплевать. Помнит только кровать
Как был чуток и нежен он с ней.
Но лишь только заря заалела вдали
Пробиваясь в предутренней мгле
Появился бальи, и ее увезли
к серым скалам у Па-де-Кале
И она из Кале на большом корабле
Отплывала от отчих земель.
Об изгнаньи ее ни канцоны, ни лэ
Не сложил ни один менестрель.
А к утру, в белом мареве Дуврских скал,
Вдруг увидела, словно во сне:
Пролетел-проскакал словно счастья искал,
Статный рыцарь на белом коне.
В том, что Бог есть любовь, и сомнения нет:
В сердце рыцарь был вмиг поражен.
Повеленьем планет то был Плантагенет,
Принц несчастный по имени Джон.
Поднялся по скале он в предутренней мгле
Чтоб приветствовать солнца лучи,
И увидел красавицу на корабле,
Чьи глаза – словно звезды в ночи.
И, уже, зачарованный ей до конца,
О других и подумать не мог.
Только грезил улыбкой, овалом лица,
Безупречностью грудей и ног.
А она с корабля шла, как пленник к врагу
Входит в путах, чтоб выйти рабом,
Вдруг узрела слугу на морском берегу
И портшез с золоченым гербом.
Привезли ее к темной стене городской
Когда гаснут лампад фитили,
И над Темзой рекой в королевский покой
Две служанки с почтеньем ввели.
Был принц Джон куртуазен, как папа Анри,
Безупречно красив и учен,
И встречал ее стоя, у самой двери,
Хоть и в мантию был облачен.
-О прекрасная дева! – сказал ей принц Джон,
Я своей благодарен судьбе.
Пусть я права на трон бессердечно лишен,
Но могу быть слугою тебе.
Но улыбка не тронула дамы уста,
И она отвечала: «Сеньор!
Королем была выдана я за шута
И весь род мой пятнает позор.
Мне не лестны признанья твои и слова,
Я твердила уже королю:
Есть на сердце мое у другого права.
Я любила его и люблю.
- О, мадонна!- воскликнул принц Джон наконец
кто же этот счастливец, открой:
сладкогласый певец, иль богатый купец,
или славой покрытый герой?
- О мой принц,- отвечала с улыбкой она
(словно солнышко вспыхнуло вдруг)
Тот, кому я душою и сердцем верна, -
Это мой же законный супруг.
Схож он внешностью с пнем, опаленным огнем,
Но смеяться над ним не спеши!
Ведь под черною кожей скрываются в нем
Острый ум и богатство души.
Коль позволит Господь, я еще расскажу
Как от шуток его и проказ
Ангулем, и Бретань, и родной мой Анжу
Помирали от смеха не раз.
Что мне вся молодежь? Для меня он пригож
И таким, как создал его Бог.
И весь мир обойдешь - никого не найдешь
Кто в любви с ним сравниться бы мог.
Он умней и сильней недалеких парней,
Что кичатся родней и мошной.
Пусть мой шут не богат, и не знатных корней,
Лишь ему я бы стала женой.
Но отец мой согласья б не дал никогда.
Запретил бы – и дело с концом.
И сыграли мы шутку (и ей я горда!)
Над самим королем и отцом.
Шут устроил: двором я прошла напоказ,
Короля возмущая покой,
И возжаждал наш Ричард, и встретил отказ,
И был шут в этот миг под рукой…
Эта шутка острее всех прочих проказ:
Лев ярился, рычал и орал,
И за дерзкий незнатной девицы отказ
Тут же свадьбой он нас покарал
Если принц пожелает- он вместе со мной
Посмеется, веселье деля.
Вскоре муж мой умрет от болезни дурной
При дворе, на глазах короля.
А затем и меня ждет печальный конец.
Рассекая тугую волну
Поплывет к королю с сообщеньем гонец.
Я же с мужем – в другую страну.
Был принц Джон поражен, и воскликнул принц Джон:
Извлечем из истории соль:
Пред любовью смешон хоть слуга, хоть барон,
Даже лев, будь он трижды король!
Обсуждения Баллада о любви